— Пойдем, — приказала Серена. Еще не начало темнеть, но жара заметно ослабела. — Теперь идти будет легче.

Уайльд поднялся на ноги. Сам себе он напоминал осла. Хотя если бы он был ослом, то она могла бы время от времени ехать на нем. Он подумал, что было бы довольно приятно провести остаток жизни зажатым между золотисто-коричневыми бедрами. Но она была бы жестокой хозяйкой, а он оказался бы несчастным ослом. Так что он был собакой, усталой, но преданной, неспособной к размышлению о себе, повинующейся ее голосу, единственному голосу, который знает.

Пожалуй, идти стало легче. Слой песка стал тоньше, все чаще и чаще сменяясь камнями. Стало бы еще легче, если бы он отталкивал ногами всякую мелочь, попадавшуюся на пути, вместо того, чтобы перешагивать через нее, но на это Уайльд уже не был способен.

Он опять стоял на коленях, и они болели. Серена стояла рядом.

— Вы должны подняться, мистер Уайльд.

— На этот раз, милая, пожалуй, не должен.

Серена опустилась на колени. Теперь она не стала целовать его; похоже, она смогла по ответу точно оценить его состояние. Она вонзила зубы в мочку его уха. Наверно откусила, подумал Уайльд. Он был только рад избавиться этой лишней, тяжелой, бесполезной частицы плоти.

Потом Серена оттянула ворот его туники, раскрыв шею, и укусила его в плечо. На этот раз укус оказался болезненным. Уайльд рассердился и ударил девушку, но та легким движением, будто играла с ребенком, перехватила его руку.

— Вставайте, мистер Уайльд.

Уайльд поднялся на ноги и заставил себя двинуться вперед. Он не отрывал пристального взгляда от узкой спины Серены, от ее выпуклых ягодиц, ритмично шевелившихся под шерстяной тканью. Он заставил себя увидеть сквозь одежду золотисто-коричневую плоть, с выступившими блестками пота; эти блестки, объединяясь, образовывали струйки, которые пробивали себе русла в песке, потому что песок и пыль были повсюду, не было ни единой части их тел, которая не была покрыта песком. И вдруг Серена остановилась, и подняла руку, приказывая остановиться. Луна, коснувшаяся нижним краем горизонта, все еще ярко освещала пустыню.

— Осторожно, — тихо сказала она, — поблизости люди.

Несколько секунд он не мог осознать значения этих слов, но потом рванулся вперед. Девушка схватил его за руку.

— Мистер Уайльд, в пустыне, нельзя определить издалека, друг перед тобой или враг. Потерпите, совсем немного.

Теперь до него доносились звуки, отдававшиеся в лежавших перед ними огромных валунах.

— Каллахани? — послышался непонятный вопрос.

— Мир, — откликнулась Серена.

— Ло барко? — продолжал расспрашивать голос

— Наш джип сломался. В песчаном море. Мы шли три дня.

— Нди дурумми?

— Мы видели только песок, небо и ветер. Мы три дня не видели ни воды, ни пищи.

Только теперь Уайльд увидел их, трое мужчин, вооруженных совершенно современными винтовками. Один из них направлялся к ним; в руках он держал тыкву.

— Пей! — сказал он по-английски, протягивая ее Уайльду.

— После дамы.

— Нет, нет, мистер Уайльд, — торопливо прошептала Серена. — Вы европеец. Они знают это, даже не видя вашего лица из-под арабской одежды. К нам будут лучше относиться, если мы скажем, что я у вас в услужении. Но пейте совсем немного.

Вода была теплая и отдавала ржавчиной, но ему показалась, что этот вкус не уступает лучшему кокбурнскому вину. Уайльд прополоскал рот, позволив паре глотков просочиться в горло, и передал Серене. Она тоже отпила немного, и вернула сосуд напоившему их человеку. Тот жестом позвал их за собой и провел между камнями в ущелье, промытое в незапамятные времена давно пересохшей речкой. Там пылал костер, рядом с ним стояла большая палатка, а неподалеку переминались с ноги на ногу и фыркали несколько связанных вместе верблюдов. Еще один мужчина, постарше, ждал их перед костром, у него за спиной прижались одна к другой две женщины, жадно смотревшие на вновь прибывших.

— Нехороший знак, — шептала Серена.

— Что?

— Это не туббу. Это туареги.

— Ну и что?

— Среди них не должно быть женщин, мистер Уайльд.

Предводитель подошел к ним, в приветствии кочевников пустыни хлопнул ладонью по поднятой руке Уайльда и указал на большой горшок.

— Кускус.

— Нужно ловить момент, моя радость, — сказал Уайльд. — Я голоден.

— Ешьте совсем немного, иначе вам станет плохо. — Серена помогла ему сесть и стала у него за спиной. Трое арабов сели напротив, четвертый исчез в темноте.

— Нет, нет, — сказал Уайльд. — Моя проводница тоже должна поесть. — Старший из арабов улыбнулся и кивнул. Серена села. — Отлично. А теперь, надеюсь, вы, господа, извините меня. — Он запустил пальцы в котел и достал несколько кусочков тушеной баранины. Каждое движение челюстей отзывалось мучительно сладкой болью. Уайльд прожевал мясо, улыбнулся хозяину, и не сходя с места заснул.

Он проснулся, когда уже рассвело. Солнце уже начало раскалять дикие скалы вокруг, хотя лагерь все еще находился в тени. Уайльд лежал на земле невдалеке от палатки, рядом спала Серена. Караванщики завтракали, усевшись вокруг горшка с кускусом, а женщины тем временем затаптывали остатки костра.

Старик, заметив, что ночной пришелец открыл глаза, жестом пригласил его к трапезе. Теперь Уайльд был определенно голоден. Он выпил воды и с жадностью набросился на еду. При дневном свете он решил, что перед ним отец и три сына. Все четверо были одеты в зеленые хайки; кроме винтовок (оказалось, что это «ли-энфильды», не так давно снятые с вооружения британской армии), у каждого на поясе, обернутом набитым патронташем, висел достаточно грозно выглядевший нож. Но при этом они казались вполне дружественно расположенными. Конечно, они были кочевниками, и потому людьми ненадежными, но ведь и у него не было ничего ценного, что стоило бы украсть.

Мужчины молча смотрели на него некоторое время, а затем обменялись несколькими словами Уайльд вытер рот рукавом и рыгнул, надеясь на то, что в глазах арабов это был совершенно естественный поступок.

— Думаю, нам нужно поговорить, — сказал он. — Я, пожалуй, разбужу свою проводницу.

— Я говорю по-английски, — ответил один из молодых людей. — А она крепко спит.

— Да, вы правы. Во-первых, я хочу от всей души поблагодарить вас за спасение наших жизней.

— На то воля Аллаха, — сказал молодой человек. — Было весьма прискорбно узнать, что вы со проводницей оказались одни в песчаном море.

Его ответ был важен, так как незаметно выдал истинный интерес арабов. Уайльд решил придерживаться той же версии, которую вчера мимоходом высказала Серена.

— Мы шли с караваном в Нигерию, но заблудились во время бури. Мои друзья, конечно, будут искать меня.

— Вот как, — откликнулся собеседник. А мы идем в Агадем. — Туда. — Он неопределенно махнул рукой.

— А где это, если точнее?

— На севере. В Нигере, за границей. Несколько дней пути.

— Где же мы, в таком случае, находимся?

— В Чаде. Ваши друзья не станут пересекать границу, разыскивая вас.

По глазам молодого человека, всего-навсего две узкие темные щелки, представлявшим собой нельзя было ничего прочесть, и это тоже было важно.

— Скорее всего, станут, — возразил Уайльд. — Караван должен был разделиться, половина шла в Форт-Лами. Они вполне могут вскоре оказаться здесь. Пожалуй, мы с проводницей пойдем в прежнем направлении

— Туда много, много дней пути, — сказал молодой араб. — У вас не хватит сил. Агадем был бы для вас лучшим выходом.

— А там, в этом Агадеме, есть аэропорт?

— Туда иногда летают самолеты.

— Все, решение принято. Мы пойдем на юг. Где там ближайшая вода.?

Молодой человек пожал плечами.

— Два дня пешком. Но мы дадим вам верблюда, продовольствия и воды.

Старик что-то сказал по-арабски.

— И винтовку, — добавил молодой человек. — Этого хватит?

— Это чересчур. Слишком красивый жест. У меня совсем нет денег, и я не смогу заплатить вам.