Кто-то скользнул и замер поодаль, и Кедрин узнал шеф-монтера. И снова все сделалось неподвижным, только сам корабль, казалось, шевелился: открывались и закрывались, проходя испытание, грузовые люки, выдвигались смотровые площадки и мостики, шевелились, поворачивались, втягивались и вытягивались антенны. И каждый раз кто-то из монтажников — тот, кто монтировал этот мостик или антенну, горделиво взглядывал на соседей, хотя и так все знали, что ничто не может отказать.

Корабль шевелился, как ребенок, двигающий руками и ногами просто потому, кажется, что движение доставляет ему радость. Но ребенок встанет на ноги не скоро, а этот был уже готов: челюсти люков закрылись, втянулись лишние антенны; и казалось, еще тише стало в безмолвном пространстве.

Все ждали этого момента, и все же ни один, наверное, не уловил первого, едва заметного издали содрогания корабля. Но он уже не висел на месте — затемнилась одна звезда, вторая… И вот движение стало уже заметным, и едва ощутимое взглядом голубоватое облачко дрожало в зоне выхода стартовых двигателей, а звездные будут включены лишь вдалеке от планеты. Корабль уходил в испытательный однодневный полет, сверкая, как созвездие, равный среди равных во вселенной, небесное тело галактического ранга… Он уходил, и никто не взялся бы предсказать его звездолетную судьбу, но все знали, что она будет прекрасна. Ход корабля резко убыстрился, корабль торопился в вечный день черного пространства — день, ибо не может быть ночи там, где сияют миллиарды солнц. Кедрин вздохнул и осмотрелся; Седов был рядом, с рукой, поднятой к глазам, и не требовалось особого усилия, чтобы представить себе, что было сейчас в глазах человека, который еще строил корабли, но не мог летать. Кедрин снова вздохнул — сочувственно, но шеф-монтер уже отнял руку, и голос его, произнесший команду, дрожал не больше, чем монолитные основания земных космодромов.

А корабль скрылся, он стал слабой звездочкой, затерявшейся в бездне. Монтажники медленно поплыли к спутнику. Кедрин занял место у входного люка. Его окликали и приветствовали. Казалось, все поняли, какой он славный парень. В другой раз он обрадовался бы этому, а сейчас просто кивал головой — и ждал…

Он вошел в спутник вслед за последним монтажником. Входить пришлось через корабль, там он оставил скваммер. Потом пошел в командную централь спутника. Как бы ни было, в первую очередь надо было доложить о том, что загадка запаха решена, а лишь потом узнать, где Ирэн. Кедрин был спокоен, только нижняя челюсть выдвинулась вперед и взгляд стал тяжелее.

Шеф-монтер сидел в кресле, и на лице его не было совсем ничего от бывшего пилота. Он был шеф-монтер — и все, и именно с таким выражением смотрел он на Герна. Герн порывисто расхаживал по комнате и ожесточенно полировал ладонями багровую лысину.

— Вот, — сказал Герн и схватил Кедрина за рукав. — Даже он знает, кто открыл Трансцербер. А?

— Знает, — сказал Седов.

— И теперь корабль идет туда, а я должен сидеть здесь? У них есть место. До завтра они еще будут висеть в пространстве Полигона. И одного вашего слова достаточно, чтобы…

— Нет, — сказал Седов.

— То есть как «нет»? Как вам нравится! А то, что я…

— Нет. Они пойдут на пределе ускорений. А вы…

— Я! Ну и что? Со мной ничего не будет!

— Не будет, — сказал Седов, — потому что вы не полетите.

— Ха! А я хочу знать! Вот он, — Герн кивнул на Кедрина, — он тоже хочет знать. Но не знает…

— Я, — сказал Кедрин, — знаю природу запаха.

Герн пожал плечами.

— Ноль информации, — сказал он. — Это уже все знают. Кто-то сообщил с Земли, хотя, как он додумался, не имею понятия. А вот Трансцербер…

Дальше Кедрин не стал слушать. Он взглянул на Седова.

— Кто-то сообщил раньше меня?

— Нет.

— А костюмы? Как вы успели?..

— Просто, Кедрин. В мире все просто. Только простота эта, ох, как сложна!.. Скваммеры и так доживали свой век: броненосная техника, наследие прошлого. Пластик, из которого сделаны новые костюмы, был испытан заранее…

— Но ведь новое излучение…

— Да. Но Гур…

— Послушайте, — сказал Герн, который не мог так долго слушать не вмешиваясь. — Излучения излучениями, и Гур — это Гур. Но, может быть, вы мне, наконец, объясните, зачем он все время обстреливает Трансцербер направленным син-полем? Может быть, он думает его разрушить? Не удастся, поверьте мне, который что-нибудь понимает…

— Новое поле — мим, — сказал Седов, — на деле всего лишь один из компонентов син-излучения, — сказал Седов. — Герн, Герн, это уже все знают! Пока ты, — он повернулся к Кедрину, — шел к уяснению механики этого запаха, Гур, не зная ее, все же искал излучение. Скорее интуитивно, чем… И он нашел его. Теперь он рассчитывает на то, что тот, кто принимает мим, примет и син-сигналы — хотя бы одну из их составляющих. Одним словом, новый пластик проверен и на это поле. Бояться нечего, Кедрин.

— А раньше?

— Я никогда не боюсь, — сказал Седов. — Я разучился. Когда человек делает себя, он многому учится, но должен и что-то забывать — то, что досталось нам от предков.

— Как все это умно! — сказал Герн, переминаясь с ноги на ногу. — Но интересно, кто это должен принимать сигналы Гура? Камни? Так им глубоко безразлично, поверьте мне. У небесных тел есть один язык — язык астрономии. У них нет второй сигнальной…

— У небесных тел есть люди! — сказал Кедрин.

— И этот молодой человек летел вместе с Велигаем! Стыд!.. — сказал Герн. — И вообще я не знаю, что делается. Поля растут как грибы, а чтобы пустить человека убедиться — так нет! Жизнь — ребус. Полно перевернутых запятых…

Кедрин повернулся к выходу. Он шел по проспекту Бесконечных трасс. Дверь в ее каюту он распахнул рывком.

Женщина вскрикнула. Затем улыбнулась.

— Вот мы встретились, — сказала она. — Вы тогда убежали. Но я все равно здесь. Я сказала вам, что хочу на Пояс. И вот я…

— А она? — спросил Кедрин.

— Кто?

— Та, что жила здесь?

— Не знаю, мне дали эту каюту. Вы были на сдаче корабля? Как хорошо! Что нового на планете? Вы так и будете стоять в дверях?

— Нет, — сказал Кедрин.

Коридор был могильно тих. Монтажники, верно, уже собирались в кают-компании. Там сегодня будет тесно и весело.

Он пошел к себе и лег. Каюта не была занята — ждала его. Каюта ждала… А ведь когда-то люди думали, что в счастливом будущем все будет хорошо и розово, верной будет всякая гипотеза, разделенной — каждая любовь. А может, когда-нибудь так и будет? Хотя вряд ли… Значит, нечего лежать…

Он поднялся, хотя что-то упрямо старалось положить его на лопатки. Принял душ и пошел в кают-компанию.

Там было действительно куда теснее, чем в пространстве. Говорил Велигай, поднимая бокал:

— …Вот какую проблему должно решить человечество. И оно решит ее. Как? Самым простым образом.

Человек хочет остаться человеком. И, как ни странно, ему мало для этого одной Земли. Люди знали это уже в двадцатом веке, когда делали только первые шаги в Приземелье. Мудрец сказал: «Земля — колыбель человечества, но нельзя все время жить в колыбели». Подчеркиваю: нельзя…

Он перевел дух, отпил. Все молчали.

— Нельзя. Человечество вырастает. И вот настает для него время выйти в пространство по-настоящему. Не экспедициями, не научными станциями. Массой. Жизнью.

Кедрин поднялся. Стараясь ступать бесшумно, подошел к сидевшему неподалеку Гуру, поманил его к двери. В коридоре Гур сказал:

— Ты мог бы и потерпеть.

— Нет, — сказал Кедрин. — Скажи, откуда берется мим-поле?

— Никто не знает. Конечно, у каждого есть свое мнение…

— А твое?

— Мое? Ты же серьезный человек, зачем тебе мнение прогносеолога? Я ведь такой…

— И в самом деле, — сердито сказал Кедрин. — Я смотрю, сегодня все одеты по-человечески, и только ты в своей леопардовой кацавейке. Ты что, не мог?

— Не мог, — грустно сказал Гур. — В том-то и вся беда! Мой выходной костюм несколько поврежден с тех пор, как я однажды лазил в нем в канал стартового двигателя… — Он вздохнул и извиняющимся тоном добавил: — Это было слишком срочно…