Легкомысленно настроенный Селиверстов отнекивался, предлагая повременить, ссылаясь на какие-то неотложные дела. Не имея возможности объяснить истинную причину спешки, я, тем не менее, продолжал настырно давить, когда случайно заметил направляющегося к нам хозяина трактира. Несмотря на твердую уверенность в эффективности маскарада, в предвкушении близкого контакта с Буханевичем мое сердце помимо воли ощутимо екнуло и засбоило.

Околоточный, с удивлением приподнял бровь, когда я, внезапно прервавшись, недовольно откинулся на спинку стула. Обернувшись, он на долю секунды закаменел лицом, но моментально справился с собой. Вполне искренне разулыбавшись, полицейский приветственно вскинул руки, приглашая Буханевича к столу.

Общая беседа, если ее можно было так назвать, потому что я решил от греха отмолчаться, надолго не затянулась. Стоило Селиверстову упомянуть о связи лично им застреленного оборотня Колесникова-Палкина с официально признанным героем Подосинским, как Иван Павлович заметно побледнел и поторопился свернуть разговор.

Пока спешно откланявшийся под надуманным предлогом Буханевич тяжело хромал между столами, околоточный провожал его тяжелым взглядом. Когда же тот скрылся в подсобке, ненавидяще прошипел:

– Ничего-ничего, отольются кошке мышкины слезки. Ох, доберусь, я до тебя, старый разбойник. Дай только срок, – и, выкатив на меня побелевшие от злости глаза, отчаянно рубанул рукой. – Ай, да и верно, твоя правда. Давай, действительно, до Шепильской прогуляемся. Заодно и проветрюсь. А то что-то мне здесь душно стало, – он с треском рванул воротник, так, что по столу запрыгала отлетевшая пуговица…

За разглагольствованиями Селиверстова о том, куда он законопатит Буханевича, когда, наконец, сумеет добыть достаточно доказательств его преступлений, время пролетело незаметно. А вот графиню, запершуюся в лаборатории и категорически запретившую беспокоить, пришлось ждать без малого два часа.

Околоточный, как и следовало ожидать, сразу же сбежал к Христине. Мне же оставалось в одиночестве слоняться по каминному залу и ругать себя последними словами за дурную поспешность. Окончательно измаявшись, я уже, было, собрался на поиски Селиверстова, чтобы, не солоно хлебавши, направиться восвояси, но тут медвежеподобный лакей пригласил следовать за собой.

За знакомой потайной дверью с последнего посещения ничего не изменилось, разве что прибавилось малопонятных приборов на столе. Да сама Шепильская выглядела, по меньшей мере, непривычно. В выцветшем, во многих местах прожженном халате, накинутом поверх строгого платья с глухим воротом, с небрежно выбившейся из-под линялой косынки седой прядью ее можно было принять за пожилую лаборантку при профессоре химии.

Немало ни смущаясь своего вида, графиня недовольно глянула на меня поверх очков в простой проволочной оправе.

– Чем обязана, милостивый государь? Надеюсь, ваша настойчивость имеет серьезные основания?

Первым моим порывом на столь нелестный прием было желание молча развернуться, и гордо вскинув голову, очистить помещение. Но, мысль о том, что мое нынешнее благополучие во многом, если не полностью зависит от нее, заставила обуздать эмоции. Глубоко вдохнув и с шипением выпустив воздух сквозь сжатые зубы, я в двух словах, без подробностей, поведал о знакомстве с Георгием и его предложении, благоразумно умолчав о финансовой стороне наших договоренностей.

Вопреки ожиданиям, собеседница отреагировала более чем бурно. Я, будучи в глубине души готовым к тому, что после окончания рассказа меня немедленно выставят за порог, с немалым удивлением наблюдал, как Шепильская заполошно металась по небольшому помещению. На ходу скинув халат и небрежно, не заботясь о сохранности прически, сорвав косынку, она буквально вытолкала меня в коридор:

– Ждите внизу. Скоро едем.

– Куда едем? Зачем? А как же Селиверстов? – я невежливо попытался заступить путь графине.

Но она неожиданно сильной рукой отстранила меня и бросила через плечо:

– Я сама обо всем распоряжусь. Идите, идите же вниз.

…Весь путь в глубь глухого лесного массива по едва различимой, плохо расчищенной дороге, занявший час с четвертью, я пытал графиню о цели столь спешного турне. Но на все вопросы получал один стандартный ответ: «Узнаете на месте».

Когда пестро разукрашенные фамильными гербами сани остановились, первым делом в глаза бросился высоченный, в два человеческих роста, забор из толстых, плотно пригнанных серых досок. Перегородившая дорогу стена тянулась насколько хватало глаз.

Шепильская надавила на мое плечо, заставляя опуститься обратно на скамью, а сама, без посторонней помощи легко выскочила наружу. Утопая по щиколотку в снегу, она подошла к врезанной в огромные ворота калитке и несколько раз стукнула прикрепленным к ней массивным кольцом. Почти сразу открылась небольшая форточка, а я, вопреки указаниям графини высунувшись в приоткрытую дверь, тут же усек необычное движение под козырьком ворот, как раз над самой калиткой. Сердце екнуло, а в голове мелькнула крамольная догадка: «Неужели скрытая видеокамера?».

Тем временем Шепильская, закончив короткие переговоры, вернулась к саням и пальцем поманила меня на выход. Когда же я спрыгнул в снег, со словами: «Я договорилась, там вас ждут», – слегка подтолкнула к воротам. Понимая, что большего от нее все равно не добьешься, я выдохнул, как перед прыжком в ледяную воду, и решительно направился к приоткрывшейся калитке.

Чудеса начались с порога. Деревянный забор оказался бутафорией, скрывающей бетонную стену полутораметровой толщины. Более того, по ее внутренней стороне, чтобы снаружи не было видно стороннему наблюдателю, тянулись несколько блестящих металлических ниток на молочно-белых изоляторах.

«Как же здесь обитает? Как они умудрились здесь такое отстроить и от кого скрываются?» – пока я ошарашено озирался, откуда-то сбоку бесшумно материализовался двухметровый, никак не меньше, детина в свободном сером плаще и, осторожно тронув за локоть, молча указал еще на одну совсем уж невероятную здесь диковину – открытый двухместный автомобильчик, отдаленно напоминающий багги.

Несмотря на полуобморочное состояние, близкое к тому, что я испытал сразу после аварии, глаз резанул идеальный порядок внутри периметра. На дорожках с твердым покрытием темно-бордового цвета не было ни одной снежинки. Сугробы на газонах имели вид идеальных параллелепипедов, будя ассоциации с образцово-показательной воинской частью. Бочкообразные одноэтажные строения с зеркальными стеклами только с первого взгляда были хаотично разбросаны по необъятной территории. На самом деле, в купе с аккуратно постриженными деревьями и кустами, они составляли сложный завораживающий рисунок, который, наверное, особенно здорово смотрелся с высоты птичьего полета. Но больше всего поражало абсолютное безлюдье.

Тихонько подвывая двигателем, судя по характерному звуку и отсутствию выхлопа, электрическим, машина, подчиняясь указаниям разметки, по окружности объехала центральную площадь, и скрипнула тормозами возле единственного среди серебристых, ярко-алого цилиндра. Водитель показал на выход, и стоило мне выбраться из салона, так и не произнеся ни слова, тут же уехал.

Пока я тупо вертел головой, пытаясь понять, что делать дальше, с легким шипением гидравлики плавно распахнулась тяжелая дверь, и на крыльцо вступил человек-гора. Ростом он, как мне показалось, был даже выше длиннющего сопровождающего, и шире его раза в два. Эдакий сказочный Илья Муромец, с длинными белыми волосами, перехваченными на лбу кожаным ремешком, с пышными усами и густой окладистой бородой, покрывающей выпуклую, бочкообразную грудь. Уже знакомый плащ на нем был рубинового, в тон здания цвета, подпоясанный наборным ремнем с притороченным на боку устройством, подозрительно напоминающим носимую радиостанцию.

Великан растянул в улыбке мясистые губы, сверкнув белоснежными зубами идеальной формы, и протянул правую руку:

– Ну, здравствуй, дорогой гость. Чаял, обойдемся без личного знакомства, но, знать не судьба.