Узнав меня, околоточный размазал жирную копоть по потному лицу и вместо приветствия, обреченно заскулил:

– Ну, скажи на милость, чем я так Бога прогневил, а?.. За что мне все эти напасти?.. Теперь все… Волчий билет в зубы и на улицу, – он опустился на корточки, обхватил голову руками и тонко, по-бабьи, завыл.

Никодим, одной рукой беспрестанно поправляя сползающую на глаза повязку, второй неловко пытался поднять начальника, бормоча как заведенный:

– Будет вам, Петр Аполлонович, будет…

– Так! – я оттолкнул Никодима в сторону, ухватил Селиверстова за воротник, вздернул вверх и грубо, изо всей силы встряхнул. – Прекратить истерику! Распустил, понимаешь, сопли!

Полицейский вяло дергался, пытаясь освободиться, а Никодим, с трудом удержавший на ногах, сжал кулаки в готовности броситься на помощь начальнику. Я, отпустив околоточного, предостерегающе наставил на Колесникова указательный палец и прошипел:

– Иди, погуляй.

Селиверстов, потихоньку приходящий в себя апатично протянул:

– Да, Никодим… Иди… Иди… Посмотри, может, что из вещей вытащили?.. А нам, тут, это, поговорить надо.

Когда Никодим, недоверчиво оглядываясь, побрел в сторону пышущего жаром пожарища, я прихватил околоточного за рукав и потащил за собой.

В экипаже, вытащив из вещевого ящика предусмотрительно прихваченную бутылку с водкой, сорвал с нее осургученную пробку и протянул Селиверстову:

– Пей.

Тот послушно сделал несколько глотков из горла, фыркнул, зашелся в кашле, вытирая рукавом выступившие слезы.

– Ну? – я забрал у него бутылку. – Полегчало?

Селиверстов, тяжело дыша открытым ртом, кивнул головой и прохрипел:

– Да вроде отпустило… Закурить дай.

Околоточный трясущимися грязными пальцами схватил папиросу и сломав две спички смог прикурить только с третьей попытки,.

Я дождался, пока он несколько раз жадно затянется, затем спросил:

– Когда загорелось?

Селиверстов устало откинулся на спинку, прикрыл глаза:

– Часа в два по полуночи. Меня колокол с каланчи разбудил. И так сердце защемило, сразу понял – беда приключилась. Пока прибежал, полыхало уже так, близко не подойти. Причем, – он внезапно подался вперед и схватил меня за грудки, – со всех сторон! Одновременно! Смекаешь?!

– Да что тут непонятного? – я с трудом оторвал пальцы околоточного от одежды, – Считаешь, поджог?

– А как ты думаешь? – горячился полицейский, брызгая слюной. – Полвека со дня постройки ни одного пожара! А тут сразу со всех сторон!

– Значит, действительно подожгли, – оставалось резюмировать мне. – И я даже знаю почему.

– Да-а-а-а? – недоверчиво протянул околоточный. – И почему же?

– Про копии уголовных дел кто-нибудь кроме тебя знал? – ответил я вопросом на вопрос.

Селиверстов непонимающе посмотрел на меня:

– Да многие знали… Хотя, – он поднял глаза к потолку. – А ведь кроме Колесникова, пожалуй, и никто. Он, как самый грамотный их писал. Остальным и дела до них никакого не было. Своих забот полон рот.

– Ну, что? Доходит? – хлопнул я его по бедру.

Полицейский согнулся, упер локти в широко разведенные колени, обхватил голову руками и надолго застыл.

Я приоткрыл дверь, выбросил окурок и продолжил:

– Все складывается один к одному. Сначала убивают курьера и пропадают оригиналы уголовных дел. Но, остаются копии. Причем злоумышленник точно знает, что хранятся они в твоем сейфе. Видимо, – я ободряюще похлопал Селиверстова по плечу, – убивать начальника полицейской части слишком накладно, поэтому гораздо проще спалить здание вместе с копиями. А не в меру исполнительного околоточного надзирателя начальство само на клочки порвет. И дело в шляпе. Правильно?

Селиверстов, не поднимая головы, только тоскливо застонал в ответ.

– Кстати, – задумчиво побарабанил я пальцами по сиденью, – ты вроде Никодима перед пожаром потерял? Когда он объявился?

– На пожаре и встретились, – наконец разогнулся околоточный. – Он первым из наших прибежал. Даже успел кой-какие бумаги вытащить.

– Ты смотри? – вроде как неподдельно изумился я. – Какой молодец. Прямо герой. Ранение вон, гляжу, получил.

– Это ты про его голову перевязанную? – Селиверстов вытряхнул из моей пачки очередную папиросу. – Так это совсем другая история.

– Расскажи. Очень мне любопытно, – я поднес ему горящую спичку.

– Да что там рассказывать? – глубоко затянулся околоточный. – Возвращался он накануне вечером домой. Решил проулком срезать. Там-то его и подстерегли. Дубьем так отходили, что он до самого утра без памяти провалялся, когда я его как раз искал с бумагами в департамент отправить. Когда очнулся, кое-как до дому дополз. Толком еще оклематься не успел, а тут пожар.

– И ты поверил этой сказке? – я не выдержал и захихикал.

– Ты к чему клонишь? – вздернулся Селиверстов.

– Все к тому же, Петя, все к тому же, – я повозился, устраиваясь удобнее. – Вот ты сам рассуди, про копии уголовных дел, кроме тебя знал один Колесников. Верно?

Околоточный кивнул.

– Дальше, – задушевным тоном продолжил я. – Когда возникает необходимость отправить курьера с этими самыми злополучными делами, Никодима так кстати избивают неизвестные. И свидетелей нападения само собой нет. А ведь он наверняка знал, что в первую очередь ты его курьером выберешь. Согласен?

– Ну да, – вынужден был согласиться нервно кусающий губы Селиверстов.

– Но не мог он предположить только одного, что ты возьмешь и отдашь копии мне. Поэтому, со спокойной душой подпалил часть. А чтобы никто ничего не заподозрил, так геройствовал на пожаре. Как тебе мой вариант развития событий? – прихлопнул я ладонью по сиденью.

Околоточный заторможено вытер испарину со лба, пробормотал под нос:

– В голове не укладывается. Никодим?.. Да нет, быть этого не может…

Я криво усмехнулся:

– В жизни, Петр Аполлонович, чего только не бывает. Пора бы привыкнуть… Давай-ка я тебя домой отвезу. Здесь все равно уже делать нечего. Сам же двинусь их высокопревосходительство Александра Юрьевича Прохорова обхаживать, чтобы он за тебя слово Бибаеву замолвил. Теперь мы точно в одной упряжке. Больно уж тебя активно со свету сживают, а мне это категорически не нравится. Значит, попробуем этим деятелям помешать.

Селиверстов промолчал, только посмотрел на меня с сомнением и надеждой…

Всю обратную дорогу до имения, куда я добрался в девятом часу утра, мне было не по себе, томило нехорошее предчувствие. Выпрыгнув на ходу из экипажа, я со всех ног рванул наверх.

Дверь в мою комнату была распахнута настежь, а внутри все перевернуто вверх дном. Я осторожно шагнул через порог, с замиранием сердца осмотрелся и облегченно перевел дух. Тайник с сейфом остался в неприкосновенности.

На внушительную нишу вентиляционного хода за камином я совершенно случайно наткнулся в первый же вечер проживания в доме. В глаза бросилась парусившая на сквозняке ткань, которой вместо обоев были обиты стены. Тогда, кроме толстого слоя пыли и десятка дохлых пауков, я больше ничего в ней не обнаружил и до поры забыл про находку.

Зато когда мне понадобилось куда-нибудь пристроить сейф, то лучше места не нашлось. А после восстановления первоначального вида покрытия стены и дополнительной маскировки журнальным столом, обнаружить тайник стало возможным только с применением металлоискателя.

Теперь я стоял посреди разгрома и тихо радовался своей предусмотрительности. А то, что искали копии уголовных дел, сомнений не оставалось, потому как открыто лежавшие деньги остались в неприкосновенности.

Собравшись вызвать прислугу для наведения порядка, в дверях я столкнулся с Прохоровым. Одетый в домашний халат хозяин дома, поджав губы, неодобрительно разглядывал бардак, царивший внутри комнаты.

– Позвольте полюбопытствовать, Степан Дмитриевич, а что здесь произошло? – сквозь зубы, недовольно процедил он.

– Доброе утро, Александр Юрьевич, – не обращая внимания на его тон, почти весело приветствовал я Прохорова. – Полагаю, кто-то, воспользовавшись моим отсутствием, навел порядок сообразно своим представления.