До самого дома Таня всё думала об этом происшествии. И никак не могла решить, кто же прав. Дед?.. Получалось, что вроде бы дед: он правильно всё говорил… Тогда что же Таня? Обманула его — и всё?.. Нет! Ведь не так же это! Не так! Потому что дед хоть и говорил правильно, но Таня не была согласна! И она поступила по-своему — как ей хотелось. Нет, не как хотелось, а как считала справедливей. Вот именно — как справедливей! И в этом всё дело!
Тракторист Кирюша
Кирюша Мартынов — самый беспечный человек в деревне, а может, и на всём свете. Дом у него скособоченный, и крыша хлопает на ветру, как воронье крыло. А Кирюша ходит себе весёлый, как будто не к нему зимою снег в окно заметало, как будто не у него все пуговицы на пиджаке оборваны, как будто не он считается самым беспечным человеком на свете.
Кирюша захочет и крикнет во всю длину улицы:
— Здорово, Татьяна!
А Таня не может крикнуть, потому что ей неудобно и потом она недокрикнет. И она только рукой Кирюше помашет.
Таня с ним давно подружилась: он весёлый и не очень взрослый, хотя и большой…
Таню бабушка научила пуговицы пришивать. Но дома пуговицы были все пришиты, вот она и пошла к Кирюше и пришила ему на пиджаке пуговицы. Только они скоро все оборвались — такой уж человек Кирюша! Тогда Таня хотела снова их пришить, но Кирюша сказал:
— Ты пришей мне одну — пусть она у меня красуется, как памятная медаль. Я её и застёгивать не буду.
Но Таня пришила эту пуговицу такой крепкой ниткой, что на неё хоть ворота запирай — не оборвётся. И Кирюша не оборвал. Теперь он ходит по деревне в пиджаке на одной Таниной пуговице.
Все настоящие взрослые очень любят его учить… Таня в деревне не так уже давно живёт. Но и при ней Кирюшу учили уже два раза.
Остановят посреди улицы и говорят:
— Эх ты, парень-парень! С твоими-то руками золотыми!..
Но ругать — никто не ругает: Кирюша такой хороший тракторист, что его ругать нельзя!
Больше всего Кирюша любит, чтоб кто-нибудь смотрел, как он работает. Но кому на него смотреть? Всем самим работать надо. Или в школу ходить. Или они ещё маленькие — дома сидят. А Тане в школу пока не надо, и дома она не сидит.
Сколько раз, бывало, Кирюша её увидит и кричит:
— Татьяна! В мастерские пойдём?
— Ладно, — отвечает Таня. В мастерских тоже интересно…
В мастерских ранней весной готовили машины к севу. Здесь всегда пахнет бензином, соляркой, железом… Раньше Таня и не знала, что железо пахнет, а теперь знает: пахнет, да ещё как!
Кирюша возится со своим трактором и приговаривает:
— Я его разберу, как часики, потом соберу — будет зверь, а не трактор!
Таня в это время должна стоять и смотреть, что он делает. Если в сторону немного загляделась, Кирюша это сразу заметит и скажет:
— Эй, Татьяна! Куда отвёртка-то моя девалась?
Таня ему отвёртку подаст, а он её просто в карман положит. Ему не отвёртка нужна, а чтоб Таня смотрела.
Или есть у него ещё другой фокус. Заметит, что Таня отвернулась, и сейчас же:
— Эй, Татьяна! Знаешь, что это? — и покажет на какую-нибудь штуку в моторе. — Это цилиндр — сердце трактора! — А потом снова: — Эй, Татьяна! Знаешь, что это?.. Это коленчатый вал — сердце трактора!
Трактористы над Кирюшей за это подсмеиваются. Они кричат:
— Эй, Татьяна! Знаешь, что это?.. Это колесо — сердце трактора!
— Молодцы, молодцы, — говорит обиженно Кирюша. — Обманывайте человека, обманывайте! Шутники-затейники!..
Всё это было ранней весной. А теперь уже скоро май. Трактора все починены, все стали «как зверь». Несколько дней Кирюшу не было видно. И вот сегодня они снова встретились — когда Кирюша крикнул во всю длину улицы: «Здорово, Татьяна!», а Таня помахала ему рукой. Сейчас Кирюша шагал к ней, размахивая большими красными руками. Подошёл и спросил:
— Поедешь со мной боронить?
— Поеду. А когда?
Кирюша наклонился к ней и сказал тихим шпионским голосом:
— Завтра в шесть утра на этом месте. Точка!
Место для Тани было подходящим — прямо напротив дома. Но шесть утра!.. Как же встать в такую рань? Кто разбудит? Только дед: бабушка пожалеет. Но, как назло, дед уехал в город. Его не будет дома два дня. А бабушке говорить опасно. Бабушка может просто запретить — и всё. Тем более, без деда!.. Значит, приходилось рассчитывать только на себя.
Улеглись они рано: бабушка любит так, а Таня нарочно, чтоб пораньше проснуться. Спать ещё не хотелось, и Таня слушала, как бабушка за тонкой стенкой побормотала что-то, словно читала вслух книгу, потом громко зевнула, поворочалась ещё немного — и всё. Наступила в доме тишина и темень. Только ходики громко выговаривали: и так, и так, и так, и так…
…Вся ночь заняла одну какую-то невероятно короткую минуту. Таня закрыла глаза — было темно. Открыла — светло. А часы за стеной всё скакали и скакали, приговаривая: и так, и так, и так, и так!.. Таня быстро встала, прошла по холодному крашеному полу в большую комнату, где висели ходики. На них был нарисован большой серый кот из пушкинской сказки. Глаза у него зыркали вместе с маятником: влево-вправо, влево-вправо. Времени было без двадцати шесть. «Молодец», — подумала про себя Таня. Теперь всё надо было делать тихо и быстро одновременно. А это очень трудно! И всё-таки она успела одеться, съесть три печеньица с молоком, ополоснуть чашку, смахнуть крошки со стола. Таня уже совсем собралась уходить, но тут подумала, что бабушка начнёт волноваться, где она. Таня вырвала из своего альбома большой лист и жирными чёрными буквами стала писать. Писала она не очень хорошо, поэтому старалась придумать, чтоб вышло покороче. Она написала: «Я с Кирюшей. Таня». И тут по улице затарахтел трактор. Таня кое-как надела пальто, на цыпочках пробежала по комнате и выскочила за дверь.
Большой красный трактор, чисто вымытый, чуть ли не блестящий, громко фыркал и дрожал, будто от нетерпения. Таня забралась в кабинку, села на чёрное кожаное сиденье. Кирюша тронул какой-то рычаг, сразу фырканье перешло в треск, и трактор пошёл, важно переваливаясь, раскачивая их на каждой колдобине.
Ехать было недалеко: по мосту через речку, на гору — вот тебе и поле. Трактор ехал неторопливо. Отлаженный Кирюшей мотор гудел ровно, спокойно. Трактору всё равно было, что по ровной дороге ехать, что в гору. Сразу было понятно, что он очень сильный.
Поле было широкое, неровное. Земля на нём лежала большими тёмно-бурыми комами. Таня спросила:
— Мы его пахать будем?
— Нет, — ответил Кирюша, — боронить. Оно ещё с осени вспахано.
— А зачем с осени?
— Чтоб земля получше водой напиталась. Получше отдохнула.
Вдруг стало тихо. Трактор больше не фыркал, не вздрагивал — мотор молчал.
— Вот нелёгкая! — сердито сказал Кирюша.
Они вылезли на мягкое влажное поле. Солнце светило вовсю, и небо кругом было синим, и сверху откуда-то лилась птичья музыка.
Кирюша достал из кармана кусок верёвки, обмотал ею какое-то колесико в моторе, расставил пошире ноги и дёрнул. В моторе что-то кашлянуло разок-другой — и всё. Кирюша опять обмотал, опять дёрнул. На этот раз верёвка треснула и оборвалась.
— Ты что делаешь? — спросила Таня.
— Трактор завожу, — сказал Кирюша. — Что же ещё-то?
Он осмотрел верёвку, потянул её несколько раз — проверил на прочность, снова обмотал колесико, дёрнул. Та-та-та… — закричало в моторе, а потом басом: тра-тра-тра… Из трубы над мотором стали вылетать колечки сизого дыма.
— Такая громадина, — удивилась Таня, — а заводится какой-то верёвочкой.
— Нет, — засмеялся Кирюша, — тут хитрое дело. В тракторе вроде как два мотора. Верёвкой я завёл маленький моторчик. А уж он разбудил, растолкал большой мотор, главный. Он видишь какой здоровый! Его руками заводить никаких человеческих сил не хватит.
Потом они стали цеплять к трактору борону. Кирюша цеплял, а Таня смотрела. Борону ещё вчера привезли на поле — специально для Кирюши. Борона была похожа на здоровенную решётку, утыканную снизу железными зубьями. Решёток таких было три: две спереди и одна немного сзади. Кирюша привинтил все гайки, какие нужно, вытер ветошью руки и сказал:
