Нет, я не желаю смерти отцу с матерью! Какой надо быть сволочью, чтобы так подумать? Я не хочу.

Но Питер прежде всего никогда не лгал сам себе — по крайней мере долго. Он не хочет смерти родителям, тем более гибели в нападении, предназначенном для него. Но он знал: если это случится, он предпочел бы не быть дома. Лучше, конечно, чтобы дома не было никого. Но… в первую очередь его самого.

Да-да. Именно это Валентина в нем и ненавидела. Питер почти забыл, но… Именно за это Эндер и был всеми любимым сыном. Да, конечно, он уничтожил целый вид инопланетян, не говоря уже о том пацане, убитом в туалете в Боевой школе. Но он не был эгоистом, как Питер.

— Питер, ты не ешь, — сказала мать.

— Извини, я сегодня должен получить результаты тестов — наверное, задумался.

— По какому предмету? — спросила мать.

— Всемирная история.

— А правда, странно думать, что когда в будущем напишут книги по истории, в них во всех будет имя твоего брата? — спросила мать.

— Ничего странного. Дополнительный бонус, который получает спаситель мира.

Но Питер, отделываясь шуткой, про себя обещал матери что-то гораздо более серьезное. «Еще при жизни, мама, ты увидишь, что если имя Эндера появится в одной-двух главах, то разговор об этом столетии или следующем будет вообще немыслим без моего имени почти на каждой странице».

— Пора бежать. Удачи тебе в твоих тестах.

— Я их уже сдавал, па. Сегодня я только узнаю оценки.

— Я это и имел в виду. Удачи в оценках.

— Спасибо, — ответил Питер.

И стал есть, пока мать провожала отца до дверей, чтобы поцеловать на прощание.

И у меня это тоже будет, подумал про себя Питер. Кто-нибудь будет провожать меня до дверей. Или кто-нибудь наденет мне повязку на глаза перед расстрелом. Это как дело обернется.

Кому: Demosthenes % Tecumseh @ freeamerica. org

От: unready % cincinnatus @ anon. set

Тема: Спутниковые наблюдения

Петра знала, что одиночество — это средство, которое против нее используют. Не дать человеку вообще ни с кем разговаривать, и тогда, когда кто-то появится, он будет так рад, что выболтает все, поверит в любую ложь, примет злейшего врага как друга.

Жутко, что знаешь наперед шаги противника, а они все равно действуют. Как в спектакле, на который ее повели родители на второй неделе после возвращения с войны. На сцене четырехлетняя девочка спрашивала у мамы, почему папы до сих пор нет дома. Мать пытается объяснить ей, что отец погиб от бомбы азербайджанского террориста — второй бомбы, которая должна была убить тех, кто бросился спасать раненых от первого, меньшего взрыва. Отец погиб как герой, пытаясь спасти ребенка, застрявшего в развалинах, хотя полиция кричала ему, чтобы бежал прочь, может быть второй взрыв. В конце концов мать рассказывает дочери все.

Дочка топает ножкой и сердито кричит: «Он мой папа! А не папа того мальчика!» А мать говорит: «Папы и мамы того мальчика не было рядом, и твой папа сделал для него то, что хотел бы, чтобы сделал для тебя другой, если его не будет рядом». Тогда девочка разражается слезами и говорит: «А теперь он никогда ко мне не придет! И я не хочу никого другого! Я хочу, чтобы папа пришел!»

Петра смотрела спектакль, понимая, насколько он циничен. Возьми ребенка, сыграй на семейных привязанностях, намешай благородства и героизма, негодяев возьми среди древних врагов, и пусть ребенок говорит невинные глупости и плачет. Такое вполне может написать компьютер. И все равно действовало — Петра плакала как ребенок, и весь зал тоже.

Вот так же она знала, как должна подействовать на нее изоляция — а это все равно происходило. На что они там надеются, так, наверное, и получится. Потому что люди — просто машины, и Петра это знала, машины, которые делают что хочешь, надо только тянуть за нужные рычаги. И не важно, насколько сложным кажется человек: если его всего лишь отрезать от сети людей, которые придают ему личность, от общества, где он себя идентифицирует, останется просто набор рычагов. Не важно, насколько он будет сопротивляться или насколько ему известно, чего от него хотят. В конце концов, если достаточно выждать, на нем можно будет играть как на пианино, и каждая нота будет именно той, которой от него ждут.

То же самое и со мной, думала Петра.

День за днем в полном одиночестве. Работать на компьютере, получая задания от людей, не дававших ни намека на свою личность. Посылать письма ребятам из джиша Эндера, зная, что эти письма тоже проходят цензуру и все личные нотки вычеркиваются. Только данные, которые передаются туда-сюда. Без поисков в сети. Подавай запрос, и ответ получишь только через людей, которые тебя контролируют. И одна. Все время одна.

Петра пыталась побольше спать, но, очевидно, что-то подмешали в питье: она настолько взбодрилась, что совсем не могла спать. И она перестала играть в пассивное сопротивление. Просто жила, превратившись в машину, которой ее хотели сделать, притворяясь перед собой, что она только притворяется машиной, а на самом деле ни за что машиной не станет, и в то же время зная, что чем человек притворяется, тем и становится.

И вот настает день, когда открывается дверь и кто-то входит.

В л ад.

Тоже из армии Драконов. Моложе Петры, хороший парень, хотя Петра не очень близко его знала. Но была одна вещь, которая их объединяла, и очень серьезная: кроме Петры, из всего Эндерова джиша сломался только Влад, и его пришлось на день отстранить от боев. Все старались быть с ними помягче, но и Петра, и Влад знали: они слабаки. Они получили те же медали и благодарности, что и все прочие, и знали сами: их медали весят меньше, их благодарности — пустые слова, потому что они не смогли выдержать того, что выдержали другие. Конечно, Петра никогда с Владом об этом не говорила. Она только знала, что он знает то же самое, что знает она — он побывал в том же длинном темном туннеле. И вот он здесь.

— Привет, Петра!

— Привет, Влад. — Петра обрадовалась звуку собственного голоса. Он еще работал. И голосу Влада она тоже обрадовалась.

— Боюсь, я стал новым пыточным инструментом, который хотят на тебе испробовать.

Он сказал это с улыбкой — пытался сделать вид, будто это шутка. Поэтому Петра поняла, что здесь шуткой и не пахнет.

— Да? Вообще-то по евангельской традиции тебе полагается просто меня поцеловать, а пытать будут другие.

— На самом деле это не пытка. Это путь к выходу.

— Откуда?

— Из тюрьмы. Это не то, что ты думаешь, Петра. Гегемония разваливается, и будет война. Вопрос в том, чем она кончится — полным хаосом или тем, что одна страна будет править другими. И если так, то какая это должна быть страна?

— Сейчас попробую угадать… Парагвай?

— Близко. — Влад улыбнулся. — Я знаю, что мне это легче, чем тебе. Я из Беларуси, и мы в свое время страшно носились со своей независимостью, но в глубине души мы не возражаем, чтобы Россия стала страной, правящей миром. За пределами Беларуси мало кто разбирается, русские мы там или нет. Так что меня уговорить было не так уж трудно. Ты армянка, и твоя страна много лет страдала под гнетом России во времена коммунистов. Так-то оно так, Петра, но подумай сама: насколько ты армянка? И что для Армении будет по-настоящему благом? Это я все равно собирался тебе сказать — показать, насколько выиграет Армения от победы России. Кончай саботаж, помоги нам по-настоящему подготовиться к настоящей войне, и у Армении будет в новом порядке особое место. Это немало, Петра. Если ты не захочешь помогать — это ничего не изменит и не поможет ни тебе, ни Армении. Никто даже не узнает о твоем героизме.