Прогремела автоматная очередь, и несколько пуль с отвратительным металлическим скрежетом прошили распахнутую дверцу машины. Задело и боковое стекло, которое раскололось на несколько крупных осколков.

Лепехин, не понимая, что делает, рванулся в сторону да так, что снова оказался на асфальте. В одной руке у него был пистолет с пустой обоймой, в другой – микрофон рации с обрывком шнура. В сердцах отшвырнув его в сторону и беспрерывно матерясь, Лепехин стал заползать под машину. Он извивался, как змея, стараясь поскорее покинуть обстреливаемое пространство. Лишь оказавшись под днищем «уазика», Лепехин смог перевести дыхание.

– Ну, где они там, бля?.. – бормотал он, надеясь услышать завывание милицейских сирен.

Однако на улице было тихо, если не считать обрывков слов, доносившихся со стороны преступников.

– Весло, погоди, я сейчас.

– Уй, бля, больно же!..

Раненый бандит неподвижно лежал на спине, время от времени оглашая воздух громкими ругательствами и бранью в адрес своего неловкого напарника:

– Убери клешни, олень! Я сам...

– Как знаешь, Весло...

Напарник раненого, отзывавшийся на прозвище «Клим», в это время перезаряжал подобранный автомат. Запасной магазин он вытащил из расстегнутой клеенчатой сумки. Клацнув затвором, поднял автомат на вытянутой руке и, не целясь, дал очередь по милицейской машине.

Над ухом старшего сержанта Лепехина раздался грохот лопнувшей шины: пуля угодила в колесо. Воздух со свистом вырвался из продырявленного протектора.

Из-за шума Лепехин не слышал, как в машине надрывалась рация:

– Четвертый, Четвертый! Я – Первый! Высылаем помощь!

Один за другим вспыхивали огни в окнах окружающих домов, отдергивались занавески, высовывались лица беспечно-любопытных граждан. Их не пугало, что свистели шальные пули, каждая из которых могла рикошетом залететь в окно. Наблюдавшие за перестрелкой не сомневались, что это будет окно соседа.

Из своего укрытия старший сержант Лепехин не мог видеть противников, их закрывало колесо с лопнувшей шиной. Поэтому, зарядив свой «макаров» второй обоймой, он был вынужден высунуться наружу. Это едва не стоило ему жизни. Вначале он увидел над головой искры от пуль, врезавших по бамперу, и лишь какую-то долю секунды спустя услыхал треск автоматной очереди.

Лепехин с такой скоростью опустил голову, что впечатался лицом в асфальт. Теперь кровь текла не только из расцарапанной осколком стекла щеки, но и из разбитого носа.

– Уй, бля!.. – взвыл милиционер, с огромным трудом поднимая окровавленную физиономию. – Ты, падла, за это ответишь...

Внезапно из-за ближайшего перекрестка, сверкая включенными фарами и мигалкой, выскочили, завывая сиренами, два милицейских «лунохода», похожих, как братья-близнецы, на «уазик» Лепехина.

Услышав так горячо ожидаемые им звуки, Лепехин провел ладонью по верхней губе, размазал кровь по всему лицу и с кривой гримасой, отдаленно напоминавшей улыбку, пробормотал:

– Ну, бля, теперь вам п...ц!

Однако, судя по тому, что произошло, Клим думал иначе. Торопливо сунув бесполезный «ТТ» в наружный карман куртки, он стал поливать из автомата приближающиеся автомобили. Выпустив за несколько секунд весь рожок, Клим подхватил раскрытую сумку и бросился бежать по улице. О своем раненом напарнике он словно забыл.

Тот, беспомощно валяясь на земле, прокричал ему вслед:

– Стой, пес! Куда?

Некоторое время Клим бежал не оборачиваясь. Бег его нельзя было назвать стремительным, мешала, судя по всему, тяжело нагруженная сумка. Отдалившись буквально на десять метров от своего раненого напарника, он вдруг остановился, склонился над сумкой, и запустив туда обе руки, положил автомат рядом на асфальт.

Хотя ни одна из пуль, выпущенных Климом по приближающимся милицейским машинам, не попала в цель, поразив лишь пару деревьев, стрелял он не зря.

«Луноходы» резко затормозили, остановившись в полусотне метров от «уазика» старшего сержанта Лепехина. Из машин выскочили шесть человек в милицейском камуфляже и бронежилетах, вооруженные такими же короткоствольными автоматами, как и бандиты. Без всякой команды они немедленно открыли стрельбу, впрочем, столь же беспорядочную, как и с противоположной стороны. Пули веером летали над головой Клима, не причиняя ему никакого вреда. Он же тем временем что-то торопливо доставал из сумки, распихивая по карманам.

Однако милицейский огонь с каждым мгновением становился все прицельнее. Несколько пуль тренькнуло по асфальту в шаге от бандита.

Клим подхватил с асфальта автомат и, на ходу вытащив из сумки два автоматных рожка, бросился бежать налегке. Он перезарядил свой «калашников», отбросил в сторону пустой магазин и, обернувшись лицом к преследователям, дал по ним пару коротких очередей.

– Ну че, ментовье вонючее?.. – весело закричал он. – Схавали?

В тот момент, когда он обернулся, намереваясь налегке уйти от погони, его ожидал неприятный сюрприз: пуля угодила в левую лодыжку. Хотя из короткоствольного автомата Калашникова, который иногда презрительно называют «пукалкой», трудно вести прицельный огонь по причине исключительно низкой кучности боя, одному из милиционеров удалось-таки подстрелить Клима. Количество израсходованных патронов все-таки переросло в качество.

Не обошлось и без иных неожиданностей: десятка два пуль, выпущенных преследователями, рикошетом от асфальта ушли в стены ближайших домов, раздался звон разбитых стекол. В окнах стали мгновенно гаснуть огни, исчезать лица разбуженных обывателей.

Клим, словно споткнувшись, упал на асфальт и растянулся во всю длину тела. Автомат и еще один запасной магазин вылетели из его рук, подпрыгивая по мостовой с металлическим звуком.

– Суки... – прохрипел Клим. Провел рукой по сведенной болью лодыжке и в свете фонаря увидел на ладони размазанную кровавую кляксу. – Думаете – все?.. Нате, отсосите!.. Это дело у вас не прохезает...

Кривясь от боли, он еще раз ощупал ногу и, убедившись в том, что кость не задета, зло рассмеялся:

– Хрена вам, падлы...

Сунув руку в карман куртки, Клим вытащил «лимонку» и зубами выдернул из гранаты кольцо. Выплюнув его, приподнялся на колене и как пионер-герой бросил гранату в приближающихся врагов.

– Нате, похавайте!..

Граната пролетела метров пятьдесят, прежде чем взорваться. Сказались многочисленные тренировки на зоне, где Клим когда-то тянул срок. Там его высоко ценили как мастера «перебросного» жанра. Корефаны с воли наведывались к ограде колонии по нескольку раз в месяц, а то и чаще. На территорию зоны через запретку, включавшую в себя несколько деревянных и кирпичных заборов, а также рядов колючей проволоки, забрасывались вместе с увесистым камнем: «индюшка» (чай), «дым» (папиросы или сигареты), «хавло» (водка), «план» (анаша), «лавэ», они же «филки», они же «воздух» (деньги), «ксивы» и «малявы» (письма и записки). Таким же макаром из зоны на волю отправляли деньги и корреспонденцию, а также разнообразную продукцию зековского самопального производства: ножи с наборными ручками из цветной пластмассы, нательные кресты из бронзы и латуни, «шайбы» (перстни) из алюминия или стали. Так что рука у Клима была хорошо тренированной.

Глаза преследователей полоснула яркая вспышка, одновременно с ней раздался оглушительный грохот взрыва, засвистели, застучали по стенам домов, оконным рамам и фонарным столбам, припаркованным машинам крупные и мелкие осколки. Опять со звоном брызнули выбитые стекла, лопнули и зашипели, исходя воздухом, шины, покачнулись от взрывной волны сиротливо оголившиеся деревья.

Милицейская погоня остановилась. Осколком разорвавшейся «лимонки» был ранен в плечо один из преследователей. Он скорчился на холодной мостовой. Ему на помощь тут же бросились двое милиционеров, которые, закинув на спину автоматы, потащили раненого в машину. Взревел мотор «уазика», автомобиль развернулся и со включенной мигалкой и воем сирены помчался в направлении городской больницы.

Теперь вооруженному бандиту противостояли лишь трое бойцов в камуфляжной униформе, если не считать старшего сержанта Лепехина, который, на свою беду, оказался слишком близко от того места, где разорвалась граната. Впрочем, можно сказать, ему повезло: ни один из осколков, ударивших по корпусу уже изрядно пострадавшего «уазика», не задел Лепехина. Старший сержант получил лишь контузию, на несколько мгновений потеряв сознание. Придя в себя, он почувствовал ужасную головную боль и звон в ушах, перемежавшийся с каким-то гулом, по правой щеке стекала теплая, липкая жидкость. Ощутив во рту противный металлический привкус, Лепехин шевельнул губами, и лицо его перекосила гримаса боли. К расцарапанной щеке, сбитому носу и лопнувшей барабанной перепонке добавился еще прокушенный язык.