Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Работая над тондо, которое впоследствии получило название «Мадонна с гранатом», Сандро стремился воспользоваться всем тем, чего он достиг, выполняя заказы неоплатоников. Другое исполнение вряд ли могло понравиться Лоренцо – он ведь сам назвал образец, которому Сандро должен был следовать. Мадонна с младенцем окружена ангелами, читающими Книгу судеб и держащими терновые венцы, переплетенные розами – символы будущих страданий Христа. О том же, как и в «Мадонне Маньификат», напоминает гранат в руке младенца.

Эта картина вряд ли добавила что-либо новое к тому, чего он достиг. Но в ней появилось нечто, лишавшее ее той светлой атмосферы, которая чувствовалась в «Мадонне Маньификат». Это пока еще не было возвращением к живописи, существовавшей до фра Филиппо, которое столь явственно чувствовалось в его «Мадонне с двумя Иоаннами», но уже не имело ничего общего с «Рождением Венеры». Это чувствовалось, но было пока каким-то неуловимым, словно набежавшая на картину тень из прошлого. Писал он свое тондо не спеша, тщательно обдумывая каждую деталь. Ведь эта картина была обречена на долгую жизнь – так он, по крайней мере, думал. Находясь в зале приемов Синьории, она еще долго после его смерти будет повествовать о нем и о его мастерстве.

1487 год изобиловал событиями, которые отвлекали его от этой основной работы, заставляли прерываться, а потом снова входить в соответствующее настроение, столь необходимое для живописца. Лоренцо, как всегда смотревший далеко вперед и, видимо, чувствовавший приближение своего конца, решил устроить судьбу своих детей. На осень были назначены сразу две свадьбы: Пьеро должен был взять в жены Альфонсину Орсини, а дочь Великолепного Маддалена соединялась браком с Франческетто Чибо, незаконным сыном папы Иннокентия. Орсини поддерживали дружеские отношения с неаполитанским Фердинандом, а Чибо, естественно, гарантировал не менее дружеские связи с Римом.

Лоренцо по-прежнему был силен в политических расчетах, и, пожалуй, даже тяжелая болезнь не в силах была подорвать его способности. Свадьба Маддалены должна была состояться в Риме, но это отнюдь не означало, что флорентийские живописцы оставались без заказов и различных поручений. Опять Боттичелли и его коллеги были заняты по горло, подготавливая свадебные торжества для детей Лоренцо. В конце лета супруга Великолепного Кларисса вместе с Маддаленой отправилась в Рим, чтобы осуществить там последние приготовления к свадьбе. Никто не отговаривал их, не предупреждал, что это время года особенно гибельно для тех, кто отвык от римского климата. Случилось непоправимое – Кларисса тяжело заболела. Но на это обстоятельство мало кто тогда обратил внимание, ибо Флоренция всецело была поглощена другим событием, гораздо более важным для города, чем недомогание нелюбимой супруги Великолепного – флорентийцы отвоевали Сарцану. Весь год велась борьба за нее, и вот в июне, когда Лоренцо лично отправился к войскам, крепость была взята. Возвращение Великолепного во Флоренцию праздновалось как большой триумф. Пришлось украшать городские улицы и площади сообразно чести великого триумфатора.

Участие Сандро в подготовке триумфа Лоренцо и свадеб его детей не помогло заделать ту трещину, которая пробежала в отношениях между ним и обитателями дома на виа Ларга. Он все больше отходил от них, и теперь на столе у него вместо диалогов Платона появились труды блаженного Августина и других отцов церкви. С того дня, как он получил заказ на фреску в Оньисанти, Августин привлек его внимание, и вот теперь он окончательно вытеснил своими трудами весь тот вздор, которым занимались флорентийские философы. Сандро искал в его трудах средство для укрепления своего мятущегося духа, которое не мог найти у Платона.

Как быстро менялись настроения во Флоренции! Тяга к покаянию усиливалась. Триумф Лоренцо по поводу взятия Сарцаны мало что изменил в усиливающемся негативном отношении к тому образу жизни, который он вел и который, по мнению простого люда, был непростительно греховным. Не помогло здесь и то, что Лоренцо стал более внимательным к нуждам церкви и монашеским орденам. В этом видели лишь заигрывание с папой ради того, чтобы тот надел кардинальскую шапку на его младшего сына. Ведь хитрости Лоренцо было не занимать. И даже веселясь на свадьбе Пьеро, гости не скупились на слова осуждения в адрес хозяина.

Сандро усердно читал труды святого Августина и все больше отвергал тот образ жизни, который он вел до сих пор. Конечно, ему не все было понятно в писаниях отца церкви, приходилось обращаться к знающим людям за советами – он всеми силами хотел исправиться, стать на путь истинный. И ему охотно помогали: разве не праздник для церкви, когда еще один заблудший встал на путь исправления и покаяния? Еще на одного сторонника меньше у Лоренцо – ведь это тоже что-нибудь да значит в борьбе за исправление нравов! О нравах сейчас пеклись больше, чем когда бы то ни было. И когда капитул церкви святого Варнавы обратился к Сандро с просьбой написать алтарь, то условия ему были поставлены жесткие – никаких новшеств, все должно быть просто и без украшательства, как у первых христиан! Даже «Мадонна с гранатом», уже висевшая в зале Синьории, его заказчикам казалась неприемлемой. Смущали слишком уж светлые и радостные краски – они мало настраивали верующих на покаяние. Их больше устраивала «Мадонна с двумя Иоаннами», которую сам Сандро считал неудачной. Все остальное они решительно отвергали, так как оно вошло в практику при Медичи, а стало быть, искажало истинную веру. Но Сандро согласился без всяких колебаний, тем самым отрезая себя от прошлого и прежних друзей.

Да, с ним тоже происходили перемены. Овладевшие им беспокойство и неуют стали заметны в его произведениях. В линиях, мастером которых он некогда был, стала появляться какая-то изломанность, краски будто потускнели, в его картины помимо воли самого автора вторгался мрачный колорит. Покоя и плавности движений в написанных им фигурах уже не было, усилилась тяга к неестественным жестам, долженствующим изображать сильные чувства. Говорят, что душевное состояние художника получает отражение в его картинах, и это в полной мере подтверждали работы Сандро, написанные им в ту пору, когда он отошел от прежних друзей и начал усиленно читать творения Августина. Работа над алтарем шла трудно, ибо она творилась на переломе времен, столь существенном для истории Флоренции и всей Европы. И хотя в это же самое время росла надежда на то, что скоро произойдут изменения к лучшему, на душе было тревожно и будущее рисовалось ему в совсем нерадостных красках.

Еще менее лучезарным оно казалось в доме на виа Ларга. Кларисса так и не смогла оправиться от болезни и по-прежнему оставалась в Риме. Во Флоренции долгое время ходили слухи, что она просто сбежала от мужа под опеку своего знатного семейства, но слухи оказались ложными – она действительно была тяжело больна и умерла в следующем 1488 году. Болезнь продолжала терзать и самого Лоренцо. Но даже не она сильнее всего удручала Великолепного. Его больше мучило другое: Пьеро, которому он, видимо, уже очень скоро должен был передать управление делами рода Медичи, явно не подходил на эту роль, и его отец видел это лучше всех остальных. Во Флоренции, где теперь во всем видели перст Божий, во всех этих бедствиях рода Медичи усматривали наказание Господне за все те грехи, которые были совершены Лоренцо. Сандро временами мучила совесть, что в это трудное для Великолепного время он отступил от него. Но, видимо, действительно слаб человек – прежде всего он думает о самом себе и спасении собственной души.

Согласившись на условия, которые обеспечивали ему новый заказ, он, конечно, не думал, что берет на себя обязательства, делающие невозможным возвращение к прошлому, что теперь у него не будет той свободы, которую он имел, работая на Медичи, что ему придется все свои поступки соизмерять с мыслью о том, что о нем могут подумать не в меру благочестивые заказчики. Новое положение, в котором вместе с ним оказались и другие живописцы Флоренции, вынужденные втискивать свое творчество в определенные рамки, обременяло его коллег. Некоторые уже присматривали себе место в других городах. Покинул Флоренцию Филиппино Липпи – он отправился в Рим, чтобы расписывать капеллу Караффи в Санта-Мария сопра Минерва. Что ни говори, этот заказ был выгоден для человека, обремененного большой семьей, и Рим, который при папе Иннокентии продолжал украшаться, манил к себе многих. Но вряд ли флорентийские художники стали бы искать счастья в чужих краях, если бы не предчувствовали, что в скором времени им придется трудно в родном городе. Сандро словно не видел всего этого – то ли потому, что слишком углубился в вопросы веры, застилающие ему взгляд на происходящее, то ли просто продолжал хранить верность родному городу.

60
{"b":"131895","o":1}