Поскольку все это время Лоренцо было не до живописи и поэзии, Сандро никто не тревожил, и он был доволен этим, без спешки завершив работу над алтарем для монастыря августинок. На сей раз он заслужил похвалы и одобрение коллег. «Мадонна с Козьмой и Дамианом» была выдержана в лучших традициях флорентийской школы: четкие контуры, придававшие картине вид барельефа, удачная композиция, фигуры, почти списанные с натуры. Святые Козьма и Дамиан в красных мантиях преклонили колени перед Мадонной, образуя вместе с ней треугольник – центр композиции. Слева от них стоит святая Мария Магдалина, держащая сосуд для благовоний, из которого она омывала ноги Христу. Справа – святая Екатерина Александрийская, которая опирается на колесо с шипами, орудие своего мученичества. Тут же помещены святые Иоанн Креститель и Франциск Ассизский – покровитель нищенствующих орденов, к которым относился и орден монахинь-августинок.

Всецело занятый своей работой, Сандро и внимания не обратил на событие, которое взволновало Флоренцию: 26 июля 1471 года умер папа Павел П. На площадях и в тавернах обсуждалась эта новость и высказывались самые различные предположения, кто же займет его место. Для Флоренции это имело большое значение. Как сложатся отношения с новым папой? Если придет такой, который будет рассматривать Флоренцию как соперницу, городу грозят осложнения. Это была извечная проблема, которую всегда приходилось решать республике, если у соседей менялось правление. Только Медичи удавалось как-то улаживать все эти вопросы. И теперь надежды возлагались на Лоренцо. Но справится ли он? Его брат Джулиано как раз поехал в Милан с ответным визитом. Лоренцо же отправился в Пизу под предлогом открытия там университета, на деле же ради того, чтобы предотвратить ожидаемые волнения – пизанцы так и не смирились с зависимостью от Флоренции, и смена папы показалась им удобным случаем вернуть былую свободу.

Джулиано в Милане был устроен пышный торжественный прием, но возвратился он несколько озадаченный: несмотря на все дружелюбие, продемонстрированное Сфорца, он почувствовал неискренность и наигранность. Объяснял он это тем, что Лоренцо перестарался, когда принимал Галеаццо в своем доме. Теперь миланца терзает зависть, вызванная той роскошью, которую он увидел во Флоренции. Правда, герцог не выражал это прямо, но для Джулиано было вполне достаточно намеков. Теперь ко всему этому добавилась еще и смена папы. Возможно, что Милан и Рим объединятся против Флоренции. Папой стал 57-летний Франческо делла Ровере, принявший имя Сикста IV. На этот раз уже сам Лоренцо отправился в Рим на торжества по случаю его избрания. Вернулся он довольный: папа принял его благосклонно и даже поручил вести его финансовые дела. Что ни говори, а это большое доверие. Флорентийцы с облегчением вздохнули. Знать бы им всем, что произойдет через несколько лет!..

Конечно, Сандро был далек от всех этих тонких ходов политики. И если бы его спросили, что он об этом всем думает, он ответил бы, что всецело полагается на Синьорию и Лоренцо. Что же касается его, то он, как и большинство его сограждан, был занят собственными делами. Тем не менее тревога, витавшая в воздухе, передавалась и ему. Начали вспоминать Давида, одолевшего Голиафа, и Юдифь, сразившую Олоферна – любимых героев Флоренции. Видимо, не было ничего удивительного в том, что Сандро получил заказ написать картину, изображавшую подвиг Юдифи. А может быть, неизвестный заказчик преследовал и другую цель: подчеркнуть свое тираноборство, свою неприязнь к самоуверенному поведению Лоренцо. Во всяком случае, это была не икона, на которую можно молиться. Картина имела сокровенный смысл – это было ясно. Но Сандро не стремился проникнуть в эту тайну. Впервые он писал не Мадонну и не святых, а историческую картину. Пусть те, кто разбирается в политике, ищут в этой картине потаенный смысл – для него важно доказать, что он заслужил право называться живописцем. Жаль только, что заказчик пожелал иметь картину малого размера, но Боттичелли удалось уговорить его на две картины, две дощечки небольшого размера – почти миниатюры для рукописи.

Эти небольшие картины отняли у Сандро гораздо больше времени, чем он ожидал. На одной из них он изобразил группу придворных, входящих в шатер и обнаруживающих там труп своего повелителя. Здесь он дал волю фантазии, нарядив персонажей в пышные восточные костюмы, и тем самым сделал шаг вперед в развитии живописи. До сих пор живописцы рисовали героев из любой страны и эпохи в тех же одеждах и с теми же чертами лица, что видели у своих современников. Боттичелли рассудил иначе, решив, что если уж придерживаться реальности, то героев нужно рядить в костюмы, соответствующие той эпохе, о которой ведется рассказ. Впоследствии это требование еще станет предметом ожесточенных споров. Будут приводиться доводы за и против, но победит его точка зрения.

Вторым значительным шагом вперед стала его попытка передать состояние людей, столкнувшихся с каким-то явлением. Правда, ужас, который он хотел изобразить на лицах соратников Олоферна, получился больше похожим на удивление, но не все дается сразу. Новым для Сандро было и то, что ему пришлось изображать обнаженное тело. Уроки, полученные у Верроккьо и братьев Поллайоло, не пропали даром, – анатомическое строение тела более или менее выдержано. Не нарушил он и законов перспективы: более того, усложнил себе задачу, развернув труп Олоферна под углом к зрителю. Лишь в одном он погрешил против истины: вряд ли такая небольшая лужица крови могла вытечь из перерубленной шеи. Но вида крови Сандро не переносил – это еще не раз отразится в его работах. Безусловно, этой картиной Боттичелли доказал, что он действительно стал большим мастером, прекрасно усвоившим достижения флорентийской живописи.

Во второй картине – «Возвращение Юдифи» – это удалось в меньшей степени. Юдифь, возвращающаяся в родной город вместе со служанкой, которая несет отрубленную голову Олоферна, все-таки очень смахивает на всех Мадонн, которых он рисовал до сих пор. Здесь Сандро ставил перед собою задачу передать человеческое тело в движении – ведь женщины должны бежать, опасаясь погони. Кое-как ему удалось изобразить это, и все-таки получилось, что Юдифь и ее служанка как бы парят над землей. Для святых это еще подходило, но для простых смертных никак не годилось. Кроме того, ища способ передать движение, Сандро отсек одну из ног служанки краем картины. Эта одноногая служанка еще долго была предметом издевок со стороны его коллег. Вышел конфуз и с пропорциями: ноги и руки Юдифи оказались чрезмерно длинными, а талия расположена чересчур высоко. При всех достоинствах картина выглядела так, словно Сандро списал ее с миниатюры в какой-то старинной рукописи. И здесь уже не могли помочь ни умело выписанный пейзаж, будто подсмотренный им с вершины холмов, окружавших Флоренцию, ни причудливая игра солнечных бликов на одеждах девушек. Однако две эти картины свидетельствовали о том, что Сандро упорно искал свои собственные пути в живописи и уже нащупывал их. Авторитет старых мастеров был слишком велик, чтобы через него можно было с легкостью перешагнуть, но Сандро впервые заявил о себе как о «юноше ищущего ума», как позже охарактеризовал его Вазари.

Обстановка во Флоренции тем временем складывалась так, что «Юдифь» Боттичелли действительно могла быть воспринята как призыв к борьбе против тирана. Лоренцо последовательно и беззастенчиво укреплял свою власть, практически отстранив от дел Синьорию. Почему-то все жребии на ответственные посты доставались его сторонникам. Поговаривали, что дело здесь нечисто и кто-то уж очень усердно помогает слепой Фортуне. Медичи приблизил к себе советников из людей незнатных и, следовательно, всецело преданных и лезших из кожи вон, чтобы угодить ему. Он плотно занялся делами города; те, кто надеялся, что дела принадлежащих ему банков и мастерских будут отвлекать его, жестоко ошиблись. Наняв толковых управляющих, Лоренцо развязал себе руки. Все чаще он принимал решения сам, подобно монарху, и особого восторга у флорентийцев такое поведение не вызывало. К тому же назревал новый конфликт, который непосредственно затрагивал братьев Медичи.