Библия, на протяжении многих столетий трактовавшаяся тремя монотеистическими религиозными культурами (иудаизмом, христианством и исламом) как священная книга, продиктованная Богом, чтобы доказать свое величие и связь с миром, с пробуждением современного национализма стала восприниматься как произведение, сочиненное людьми, чтобы реконструировать свое прошлое. Уже протонациональное протестантское движение в Англии и в еще большей степени поселенцы-пуритане в Северной Америке и Южной Африке, вооружившись анахронизмами и бурной фантазией, превратили Священное Писание в нечто вроде идеальной модели современного религиозно-политического коллектива[207]. И если раньше верующие евреи напрямую в него почти не углублялись, то как раз в эпоху Гаскалы секулярное прочтение библейских текстов стало весьма популярным.

Как показано в этой главе, только во второй половине XIX века, с появлением еврейской протонациональной историографии, Библии была отведена ключевая роль в драме создания современной еврейской нации. Ее переставили с теологической полки на историческую, и борцы за еврейскую национальную идею стали изучать ее как документ, достоверно излагающий реальные исторические события. Более того, ее возвели в ранг «мифоистории», принципиально не подвергаемой сомнению, поскольку ее истинность самоочевидна. Другими словами, она стала неприкосновенной секулярной святыней, непременной точкой отсчета для любых размышлений о нации и народе.

Но прежде всего Библия служила «этническим» маркером, гарантирующим единое происхождение женщинам и мужчинам, совершенно несхожим по предыстории и светским культурным характеристикам, но все еще ненавидимым из-за религиозных верований, которых они уже почти не придерживаются. Она была основным инструментом, при помощи которого представление о древней «нации», существующей едва ли не с момента сотворения мира, внедрялось в историческое сознание людей, совершенно заблудившихся в лабиринтах быстро меняющейся, обжигающей современности. Несмотря на свой чудесно-сказочный характер, а возможно, и благодаря ему, Библии удалось обеспечить этим людям долгосрочное, почти неизменное чувство принадлежности, которого так недоставало изменчивому и давящему настоящему.

Таким образом, Библия превратилась в секулярное историческое сочинение, из которого дети узнают, кем были их «древние предки», а взрослые, взяв его с собой, гордо отправляются на колониальную войну.

Израильтяне, даже незнакомые с вступительной частью собственной Декларации независимости, все же наверняка держали в руках пятидесятишекельную купюру с напечатанными на ней трогательными словами Шая Агнона, произнесенными на церемонии вручения Нобелевской премии. Прославленный писатель, точно так же как составители декларации и большинство израильских граждан, твердо знал, что «еврейская нация» была изгнана в 70 году н. э., после разрушения Второго храма, и с тех пор неустанно скиталась по миру, храня в своем сердце «двухтысячелетнюю надежду стать свободным народом»[208] на своей древней родине.

Представление об изгнании было глубоко укоренено в еврейской традиции на всех этапах ее существования. Однако его содержание многократно менялось в ходе религиозной истории и имело очень мало общего с современной секулярной версией. Поскольку еврейский монотеизм начал формироваться (отчасти) среди культурных элит, насильственно переселенных в Вавилонию после гибели Иудейского царства в VI веке до н. э., образы изгнания и скитаний присутствуют в метафорической либо в непосредственной форме уже в важнейших сюжетах Пятикнижия, в книгах Пророков и в Писаниях. В рассказах об изгнании из рая, переселении Авраама в Ханаан и уходе Якова в Египет, в пророчествах Захарии и Даниэля иудейское вероучение неизменно оглядывалось назад – на выселение, скитания и возвращение. Уже в Пятикнижии появляется такая фраза: «И рассеет тебя Господь [Бог твой] по всем народам, от края земли до края земли, и будешь там служить иным богам, которых не знал ни ты, ни отцы твои...» (Второзаконие 28: 64). Разрушение Первого храма было прочно сплетено с изгнанием, и это литературно-теологическое воспоминание впоследствии существенно повлияло на формирование еврейских религиозных сантиментов[209].

Тем не менее тщательное изучение исторического контекста, якобы породившего «второе изгнание» 70 года н. э., а также анализ понятия «диаспора» и характера его употребления в позднем иудаизме указывают, что его нынешняя национально-историческая интерпретация скроена из обрывочных эпизодов и различных элементов религиозной традиции. Только в такой форме она становится эффективным мифом, способным снабдить современных евреев идентификационными «этническими» чертами. Парадигма изгнания потребовалась для того, чтобы сформировать долгосрочную коллективную память, в рамках которой воображаемая изгнанная нация-раса оказывается прямым наследником предшествовавшего ей «библейского народа». Поскольку, как станет ясно позднее, миф об изгнании был создан христианской традицией и заимствован оттуда иудейским вероучением, он превратился со временем в неоспоримую истину, как всеобщую, так и национальную.

Прежде всего следует отметить, что римляне вообще не изгоняли «народы». Добавим, что даже ассирийцы и вавилоняне (использовавшие изгнание как политическую меру) никогда не депортировали все завоеванное население. Сгонять с насиженных мест большие земледельческие народы, производившие сельскохозяйственную продукцию и платившие налоги, было чрезвычайно невыгодно. Но даже эффективная политика частичного выселения, применявшаяся Ассирийской, а затем и Вавилонской империями, когда вырывались с места целые государственные и культурные элиты, насколько нам известно, не практиковалась Римской империей. Известны несколько примеров, относящихся исключительно к Западному Средиземноморью, когда земледельческое население вытеснялось, с тем чтобы освободить место для немедленного расселения римских солдат, однако такая экстраординарная политика не применялась на Ближнем Востоке. Римские властители жестоко подавляли восстания местного населения: они безжалостно казнили воинов, продавали пленников в рабство, иногда изгоняли царей и князей, но, несомненно, никогда не депортировали все население завоеванных ими восточных земель. Кроме того, они не располагали необходимыми для этого техническими средствами: у них не было ни грузовиков, ни поездов, ни даже вместительных пассажирских судов, столь естественных в современном мире[210].

Иосиф Флавий, важнейший летописец восстания зелотов 66 года н. э., едва ли не единственный (если не считать археологических находок) источник информации по данной теме, рассказывает в книге «Иудейская война» о трагических результатах восстания. Тяжелый ущерб был нанесен не всем районам Иудейского царства, а в основном Иерусалиму и нескольким укрепленным городам. По его оценке, в ходе осады Иерусалима, в сражениях и в устроенной римлянами после падения города резне погибли миллион сто тысяч человек и девяносто семь тысяч попали в плен. Число убитых в других городах составило еще несколько десятков тысяч[211].