Приятельница тёти Амалии рассудила так: человек он неплохой и худого ничего не сделает; с одной стороны, может, что у них и сладится, а с другой – даже если и не сладится, то всё равно весело будет. И рассудив, дала адрес.
Вскоре тётя Амалия получила два письма в длинных заграничных конвертах. Одно письмо было от приятельницы, которая шутила, заискивала, извинялась и в самых лестных выражениях рекомендовала своего протеже. С её слов выходило, что он красив, молод, умён, воспитан и благороден, образован настолько, что полиглот, из хорошей семьи, обеспечен ну и так далее. Тётя Амалия насторожилась. И уже не без дрожи в руках вскрывала следующий конверт. Первым делом из конверта выпала фотография – на тётю Амалию смотрел брюнет с тонкими чертами лица, томным взглядом, с каким-то причудливым рисунком губ и родинкой у правой ноздри. Рассмотрев фотографию, тётя Амалия обратилась к письму. На хорошем, даже можно сказать, идеальном русском языке автор приносил извинения, что осмелился писать, оправдываясь, впрочем, впечатлением, произведённым на него красотой тёти Амалии. Кроме того, писавший выражал надежду, что не будет отринут и что рано или поздно тётя Амалия почтит его ответным письмом.
Тётя Амалия не на шутку взволновалась. Она ещё и ещё смотрела на фотографию, перечитывала оба письма, пыталась разглядеть подвох, но видела только, что автор письма красив, молод, умён, воспитан, полиглот и, кто знает, быть может, это его она ждала так долго. Какое-то время она ещё сомневалась и раздумывала, наконец решилась.
Ответ её был робким и более походил на жест вежливости. Дескать спасибо, мы тоже очень рады, уж и не знаем, как вас благодарить. Она отправляла письмо, желая и не желая получить ответ. Но ответ пришёл и, как показалось тёте Амалии, пришёл довольно скоро. Завязалась переписка. Сначала письма были неинтересными: шли бестолковые разговоры о родственниках, об учёбе и работе. Выяснилось, кстати, что новый знакомый тёти Амалии учился в Москве. Но постепенно тон писем переменился. Переход от официальной части к торжественной красавец-брюнет обозначил описанием своего нетерпения, с которым он будто бы ожидает писем от тёти Амалии. Потом он прямо заявил, что её письма для него – это музыка сфер или что-то в этом роде. И наконец в одном из писем появилась следующая тирада: «Что день без тебя? Шкатулка без драгоценностей, опустевший дворец, русло пересохшей реки. Что я без тебя? Лоза без гроздей. Раковина без жемчужины. Шиповник без роз».
Надо признать, что к такому повороту тётя Амалия оказалась не готова. Жемчужина или роза были бы ещё куда ни шло. Но пышность сравнений ошеломляла. Конечно, писалось не без расчёта, но думаю, писавший даже не догадывался, сколь велико было впечатление, произведённое его письмом на адресата.
Следующее письмо свидетельствовало о том, что брюнет явно входит во вкус. Среди прочего тётя Амалия прочитала: «Я шёл по городу и встретил старика. Глаза его не видели, а борода была белее снега. „Где моя любимая“, – спросил я у него. „Я не знаю, где твоя любимая, – грустно покачал головой старик. – Глаза мои не видят, а борода моя белее снега. Спроси у своего сердца. Сердце скажет, где твоя любимая“. „Где моя любимая?“ – спросил я у своего сердца. Но сердце моё молчало. „Ответь, ты знаешь, где моя любимая! – воскликнул я. – Или я вырву тебя из груди моей! Зачем мне сердце, когда любимой нет рядом?!“ И тогда сердце сказало мне: „Твоя любимая в той стране, где не живёт солнце“. И я понял, о ком говорило мне моё сердце».
Сколько раз потом ни перечитывала тётя Амалия письмо, на угрозе вырвать из груди сердце глаза её увлажнялись. На «далёкой стране» увлажнялось уже само письмо.
А пылкий южанин окончательно освоился с сентиментальным жанром. Вероятно, его, что называется, несло. И как-то он написал: «Чему уподоблю лик твой? Лик твой уподоблю солнцу. Ибо как солнце светом своим, лик твой красотою затмевает очи. Чему уподоблю стан твой? Стан твой уподоблю кипарису. Ибо как силуэтом не сравнится никакое древо с кипарисом, так никакая дева не сравнится с тобою стройностью стана. Ноги твои уподоблю колоннам древнего храма, ибо нет более совершенной формы». К слову сказать, ни ног, ни стана тёти Амалии заморский любитель пышных словес отроду не видал. Если же он писал всё это сам, то русским, бесспорно, владел преотлично. Пожалуй, что и получше иного носителя. Но тётя Амалия об этом не думала. Она всё принимала за чистую монету. И если первые её письма были осторожны и сдержанны, то раз от разу они делались нежнее и доверчивее. А уж после колонн древнего храма – и говорить не о чем…
Потом он стал писать ей, что любит детей. Потом всем своим красноречием обрушился на будущий дом, где он поселится со своей семьёй. Он не писал, что это будет за семья, он ничего не обещал, но после «шкатулки без драгоценностей» всё и так было ясно. Правда, тётя Амалия сделала вид, что ничего не поняла, и так, как будто со стороны, посоветовала стены в гостиной оставить кремовыми, но никак не цвета спелой вишни. «Это будет слишком мрачно», – заметила она. Тут у них завязался спор – не без приятности, впрочем – окончившийся предложением любителя детей и кипарисов обсудить цвет стен по телефону. И однажды, вскоре после отсылки очередного письма, в домике тёти Амалии раздались длинные междугородние звонки, и высокий мужской голос нежно сказал в трубку:
– Аллёу!..
Для тёти Амалии это событие было такой значимости, что она могла бы вести от него летоисчисление. Началась новая эпоха – фантом заговорил. Это напоминало сказку про аленький цветочек, когда заговорил зверь лесной, чудо морское. Только голос был не страшный, дикий и зычный, хриплый и сиплый, а весьма даже приятный, так что тётя Амалия слушала его, прикрыв глаза. Внутри у неё всё замирало и от звуков его нежного тенора, и от мысли, что вот, он тратит на неё свои деньги. Тётя Амалия завела даже специальную книжечку, где подсчитывала, сколько приблизительно денег уходило у него на разговоры с ней. Цифры приводили её в пущий восторг.
Встреча и воссоединение казались теперь делом времени. Но главное, тётя Амалия теперь знала, что дождалась идеального человека. А значит, всё было не зря – не зря она отказывала женишонкам и не зря верила, что он придёт. Даже характер тёти Амалии переменился. Она сделалась игрива и весела, куда только девалась её робость!
Когда человек влюбляется, он зачастую выглядит очень глупо. Вот и тётя Амалия не стала исключением. Все её мысли сводились теперь к одной, а потому и всякий разговор она старалась навести на одну-единственную, интересную ей тему. Она вдруг вообразила, что вокруг всем только и дела, что до её переписки. Встречаясь с кем-нибудь глазами, она краснела и без видимых причин начинала глупейшим образом хихикать. В каждом обращённом к ней слове, в каждом полученном подарке она усматривала намёки на свой почтово-телефонный роман и, возбуждая в окружающих недоумение, кокетливо переспрашивала, правильно ли поняла намёк…
Переписка продолжалась что-то около полутора лет. Возлюбленный тёти Амалии намекал на скорую встречу, ничего, впрочем, не уточняя и не слишком-то поторапливаясь. Но тётя Амалия была влюблена, а потому счастлива и пока ещё всем довольна.
И вот однажды, достав из почтового ящика очередное письмо и расположившись в своей комнате в предвкушении волнующей радости, тётя Амалия пережила одну из самых страшных минут в своей жизни, потому что тот хрустальный замок, в котором она жила последнее время, со звоном рассыпался на куски. Произошла самая пошлая история, какая только могла произойти – любимый уведомлял её о своей женитьбе. «Так хотел моя мама, – писал он. – Эту девушку моя мама мечтала видеть моей первой женой». А дальше, как ни в чём не бывало, предлагал тёте Амалии… стать второй его женой, уверяя при этом, что у него достанет средств на её содержание и что свадьбу можно будет сыграть через год.
Нетрудно себе представить, что сталось с тётей Амалией. Несколько дней кряду она проплакала, то жалея себя, то скрежеща зубами на вчерашнего возлюбленного. Тот, кого ещё вчера тётя Амалия считала единственным, объявил ей, что она – вторая. А как же все эти письма?.. Все эти шкатулки без драгоценностей и шиповники без роз? А как же обои в гостиной? А старик с белой бородой?
