– Компьютер – величайшее достижение человечества, – сказал приятель.
– Вопрос спорный, – ответила я.
Например, мой отец считает величайшим достижением человечества мобильный телефон. Не нужно беспокоиться, где твой ребенок, где другие родственники. Позвонил и спросил. Он вспоминает мои школьные и институтские годы, когда мобильников не было. Сколько нервов ему стоили мои поздние возвращения домой! И ведь я просто не могла позвонить – ведь масса автоматов стояли сломанными, да и в нужный момент двух копеек почему-то не оказывалось в кармане. И с дачи теперь звонить можно, а раньше требовалось идти в соседний поселок и выстаивать огромную очередь у автомата, да и говорить всего пару-тройку минут. И я на дачу родителям позвонить не могла никак. Теперь же не представляю, как мы жили без сотовых телефонов и компьютеров…
Мы втроем удачно вошли в подъезд, так как оттуда выходила мама с маленьким мальчиком, и поднялись на третий этаж. В квартиру звонила я. Минуты через три, после моего второго длинного звонка, в коридоре послышались тяжелые медленные шаги.
– Кто? – спросил старческий голос. Нас явно рассматривали в глазок.
Я представилась, потом представился Андрюша и выставил удостоверение перед глазком.
– А что вам нужно? – довольно робко спросил тот же старческий голос.
– Поговорить о Людмиле Павловне Сидоровой, – сказала я.
– И о вашем вчерашнем посещении нотариальной конторы, – добавил Андрюша. – Если не хотите разговаривать дома, могу вызвать повесткой.
Дверь открылась.
Агриппина Ивановна оказалась пожилой грузной женщиной. На вид ей было лет семьдесят, она, похоже, страдала болезнью, именуемой в народе «слоновьи ноги». Волосы не красила, не стригла, они были связаны в несколько растрепавшийся хвост. Возможно, Агриппина Ивановна полулежала и просто опиралась головой о спинку кресла. Одета была в толстый махровый халат вишневого цвета. Андрюша так и держал удостоверение на вытянутой руке, но женщина не обратила на него внимания и принялась рассматривать меня.
– Похожа, – наконец выдала она свой вердикт. – Только худая больно.
– Камера полнит, – подал голос Пашка.
Женщина осмотрела Пашку, ничего не сказала и пригласила нас на кухню, где мы вчетвером с трудом уместились. Правда, табуреток оказалось как раз четыре – из стандартного гарнитура. Судя по состоянию коридора и кухни, ремонт тут в последний раз делали в советские времена. Правда, в кухне висели веселенькие занавесочки, а на табуретках лежали тоненькие подушки тоже ярких расцветок. Это хоть как-то оживляло унылость квартиры и вида за окном.
– Я так и знала, что случится какая-нибудь пакость, – со вздохом сказала Агриппина Ивановна. – Не надо мне было слушать Люську…
– А нельзя ли сначала? – попросил Андрюша.
– Вы снимаете? – посмотрела Агриппина Ивановна на Пашку.
– Да, – ответила я.
– Показывать меня будете по телевизору?
– Нет, съемка для нас, – ответил Андрюша. – Для служебного пользования. И в суде может использоваться в виде доказательства – если до суда дойдет. Вам же сложно будет приходить на заседания.
Женщина вздохнула. Я попросила рассказать.
– Мерзкая баба, – сказала Агриппина Ивановна. – Вы уже знаете, что мы вместе работали?
Мы кивнули. Агриппина Ивановна пояснила, что отдел у них был большой, но довольно дружный. Встречались друг с другом во внерабочее время и до сих пор поддерживают связь. Правда, многих уже нет в живых. Люська Сидорова на десять лет моложе Агриппины Ивановны. Агриппина пришла в тот НИИ сразу же после окончания химического факультета Ленинградского университета и так и проработала до самой пенсии. В советские времена место считалось очень хорошим. Зарплата была выше средней, имелись льготы, свой дом отдыха в Крыму, база в Ленинградской области, регулярно выдавались продуктовые наборы, что было немаловажно в те времена, в столовой хорошо кормили. Теперь НИИ влачит жалкое существование. Молодежь туда идти не хочет, а если приходит, то только с целью получения иностранных грантов, установления контактов с зарубежными коллегами и выезда за рубеж в дальнейшем. Фактически там остался один клан родственников и знакомых, которые и сидят на грантах.
В советские времена контакты с иностранцами были невозможны, более того, все сотрудники были обязаны сразу же сообщать в первый отдел, если кто-то из их родственников собирается за границу – в служебную командировку или в турпоездку, что в те времена было редкостью. Требовалось также сообщать о всех странных знакомствах – если с вами где-то кто-то познакомился, и этот человек вызвал у вас недоверие.
– А если молодой человек с девушкой познакомился? – спросила я.
– Считалось, что мы должны уметь распознавать шпионов, – криво улыбнулась Агриппина Ивановна. – С нами даже специальные занятия поводились.
– По распознаванию шпионов?! – спросили мы хором.
– Ну, не совсем так… Нам объясняли, что должно вызывать у нас подозрения. Знакомым и родственникам мы должны были говорить, что занимаемся разработкой химикатов для народного хозяйства.
– А на самом деле чем занимались?
– Вязали, рецептами обменивались, – улыбнулась женщина. – А если серьезно, то у нас было несколько совсем закрытых отделов. Мы могли только догадываться, чем занимаются там. Мы выполняли вспомогательную работу. То есть работали на первоначальном этапе проекта.
– Проекта по изготовлению ядов? – спросил Андрюша.
– Нет, что вы, – удивилась Агриппина Ивановна. – Мы же на оборонку работали. На создание оружия массового поражения.
– Ну и как же институт теперь сотрудничает с зарубежными партнерами? – поразилась я. – На что иностранцы дают гранты? На создание отравляющих веществ?
– Профиль поменялся, – пожала плечами Агриппина Ивановна. – На той же базе создаются сельскохозяйственные удобрения. Я точно знаю, что в нашем институте создали какой-то очень эффективный порошок от тараканов. Мне его приносили. В самом деле тараканы ушли. Сейчас институт работает под конкретный заказ.
Андрюша предложил вернуться к Люське.
Агриппина Ивановна рассказала, что Люська была дерьмовым химиком, но очень активной общественницей. Ее и взяли в институт с прицелом на общественную работу – она тут же оказалась в комитете комсомола, правда, не освобожденным работником. Потом плавно перекочевала в местный комитет КПСС. Вскоре все поняли, почему Люська часть времени проводит в отделе. Именно она стала там стукачом.
Естественно, ее не любили. При ней не говорили ничего лишнего. Правда, появление Люськи помогло остальным сотрудникам отдела еще больше сплотиться. Появился общий враг. Как и соседки из подъезда Владимира Петровича, Агриппина Ивановна отметила Люськину жадность. Она всячески увиливала от сдачи денег на подарки к дням рождения, мужчинам на 23 февраля, свадьбы и рождение детей. Свой день рождения пыталась зажилить. Потом все делали вид, что не помнят, когда у нее дата, сама она не проставлялась, а ей от отдела ничего не дарили. После похорон начальника отдела Люська сказала, что в шкафу держит сверток с рваньем для похорон мужа – на тот случай, если случайно отравится на работе. Не в новом же хоронить? Все были в шоке.
– Просто патология какая-то, – вздохнула Агриппина Ивановна.
– А ее мужа вы знали? – спросила я.
Оказалось, что Владимир Петрович успел какое-то время поработать в том же институте и его, как исключительно талантливого специалиста, забрала к себе Контора. Но Люська успела его окрутить. Вероятно, пригрозила «аморалкой», а в те времена с этим было строго. Владимир Петрович явно не хотел портить себе карьеру и женился. Деталей, конечно, Агриппина Ивановна не знала, но весь отдел пришел к такому выводу.
– Хотя для Владимира Петровича она, вероятно, стала подходящей женой, – заметила Агриппина Ивановна. – Он был несколько не от мира сего. Увлечен своим делом. На самом деле увлечен. А она решала все бытовые вопросы. Пробила им квартиру, причем в «сталинке». Кто-то там умер, приватизации в те времена не было – и они вдвоем оказались в трех комнатах. Хотя, наверное, так и надо. Подобным людям легче жить.
