Я кивнула, а сама задумалась. Как меня снимали, когда я тащила сахар? Я не видела у ребят, следивших за мной чуть ли не в открытую, никаких видеокамер (или того, что я понимаю под этим словом). Или они были совсем крохотными? И где пряталась видеокамера в том подвале, куда меня заперли в замке Айчила? Там же, как мне казалось, стены выложены из плотно прилегающих друг к другу кирпичей. Или в одном есть дырочка… Конечно, я их не исследовала. У меня даже мысли такой не появилось.

– Так, давай дальше, – велела я сыну.

Петя, помня о том, зачем он на самом деле отправился в центр, постарался обойти его весь. Иногда ему на пути попадались люди – и китайцы (которых было больше), и наши. Все улыбались, Петя улыбался в ответ. Сынок опять сказал, что ему там понравилось.

– Тебя куда-нибудь не пустили? – спросила Зойка.

– Всюду пустили. Там, кажется, нет закрытых дверей.

Кроме Пети, по центру гуляло еще несколько человек из тех, с кем он вместе проходил тестирование. В одной комнате он услышал тихую музыку, заглянул туда, но она оказалась пуста. Откуда шел звук, сын так и не понял. Но, чуть послушав эту музыку, Петя понял, что он расслабляется.

– Что интересного ты увидел? – спросила бабушка.

Петя глубоко задумался.

– Ничего конкретного назвать не могу, – признался он наконец. – Классы, залы. Стенды какие-то. Все довольно красочно оформлено.

Вспомнив то, чего от меня добивались в доме Айчила, я встала из-за стола, сходила в комнату и вернулась с шариковой ручкой и парой листов бумаги, которые положила на стол перед Петей.

– Нарисуй план здания, – велела я. – Как помнишь. По этажам. Кстати, сколько там этажей?

Мой вопрос поверг Петю в глубокую задумчивость. Через пару минут он поднял на меня глаза и робко сказал:

– Не помню.

– Что?! – выдали мы одновременно с Анной Ивановной и Зойкой.

– Честно, не помню, – сказал Петя. На его лице изобразилась целая гамма чувств, словно приходило осознание… Осознание провала в памяти… Или чего-то еще.

– Рисуй, что помнишь, – пододвинула я ручку к сыну.

Петя взял ее в руки и застыл над листом бумаги. Я видела, что он напряженно пытается вспомнить, что рисовать, но это у него не получается.

– План школы своей можешь нарисовать? – встряла Зойка.

Петя кивнул и тут же его изобразил. Я, конечно, понимаю, что сынок в данный момент пребывал в ранней стадии импрессионизма с легким налетом кубизма и в дальнейшем из него может получиться второй Пикассо, а мне следует сохранить этот рисунок как образец его раннего творчества для потомков, но факт можно было констатировать точно: Петя вполне понятно изобразил, какие классы находятся на каком этаже в его родной школе.

– В объединении у Боярова ты бывал? Еду нам с Мей Лу привозил? Рисуй.

Петя помнил многое.

– Попробуй еще раз этот треклятый центр.

Петя опять застыл с ручкой над листом бумаги, потом посмотрел мне в глаза и признался:

– Я могу описать отдельные помещения. Как там все оформлено. Но что где находится…

– Ну ни фига себе! – воскликнула Зойка. – Вот это сработано! Уважаю профессионалов.

– Зоя, а может, ты с ним поработаешь? – робко спросила я, кивая на Петю. – Ты можешь вытянуть из памяти то, что там когда-то было? Ну то есть… Он же видел этот центр, а потом это знание запрятали куда-то далеко ему в мозг… Или его стерли? Зоя, я, честно, с трудом в это верю…

– Но я в самом деле не помню! – заорал Петя, потом на три тона ниже сказал: – Я не думал, что такое может со мной произойти.

Зойка сидела, погрузившись в молчание, потом глянула на меня, на бабушку, на Петю.

– Сегодня я не могу им заняться. Два сеанса в день для меня тяжело. А с Турчинским я сегодня много потрудилась… Завтра. Или лучше послезавтра. Посмотрим… А вообще… Я думаю, что тебе, Петя, лучше больше не ходить в этот центр. Не надо. Мы и так уже многое узнали, а тобой рисковать…

– То же самое сказала и Мей Лу, – протянул сын.

– Что?! – опять взревели мы втроем, как-то про нее подзабыв о волнениях по поводу Пети.

Когда сын уже полностью расслабился, слушая дивную музыку, перед ним откуда ни возьмись возникла Мей Лу. Он даже не понял, каким образом она появилась, даже принял ее за чудное видение из ряда «передо мной явилась ты», правда, там чудным было мгновение, но они еще ждали Петю впереди. Девушка схватила его за руку и увлекла за собой в небольшую комнатку, закрыла дверь на защелку изнутри и шепотом несколько раз произнесла:

– Не ходи! Позялюста! Не надо! Плёхо! Очень плёхо! Плёхо!

Смысл ее слов Пете был понятен – в особенности после всего, что он уже знал о деятельности господина Лима, хотя в центре ему понравилось.

– И долго вы с ней общались? – глянула на Петю Зойка.

– Ну… – протянул сынок.

Он опять несколько таинственно улыбнулся, потом попытался убрать улыбку с лица, но это у него не получилось, он мечтательно уставился в окно, потом все-таки посмотрел на нас троих, сидящих на кухне.

– В общем, ясно. Ты стал мужчиной. Это дело надо отметить.

Я встала, проследовала в коридор и извлекла из стенного шкафа очередную бутылочку бабушкиной наливки.

Когда вернулась в кухню, цвет Петькиного лица напоминал спелый помидор, Зойка похихикивала, бабушка качала головой.

– Мама, ты… ругаться не будешь?

– А чего ругаться-то? – искренне удивилась я. – Единственная просьба – в невестки мне брать русскую женщину. Честно признаться, узкоглазых внуков не очень хочется. А вообще в жизни надо все испробовать.

– Тебе китайца хочется? – хохоча спросила меня Зойка.

Я задумалась над этим вопросом, почему-то вспомнила Айчила (как тоже восточного человека, правда, другой национальности), затем из памяти всплыл образ Николая Николаевича, который пришелся мне гораздо больше по душе.

– У тебя сейчас такой же мечтательный вид, как только что был у твоего сына, – заметила Зойка. – Так, значит, хочешь китайца попробовать?

– Не хочу, – твердо сказала я, выставляя на стол рюмки. – Лучше нашего мужика никого нет. А ты, Петя, помни, что лучше русской женщины тоже никого не встретишь.

Сынок до сих пор сидел пунцовый.

Разлив по рюмкам наливку, я подняла тост:

– За тебя, сын.

Наливочку мы приговорили очень быстро, Зойка сбегала к себе за бутылкой водки, и отмечание очередного события в нашей жизни на моей кухне, как обычно, плавно переросло в пьянку – и вечер воспоминаний, которым мы обычно предаемся вместе с Зойкой и бабушкой.

От лобызаний и клятв в дружбе нас оторвал резкий телефонный звонок.

– Кто это на ночь глядя? – спросила опьяневшая бабушка заплетающимся языком и глянула на часы.

– Наверное, Танины поклонники, – промычала Зойка. – Говоришь, у вас там вчера три мужика было? Со мной одним поделишься? Ты же знаешь, как я люблю особо опасных рецидивистов!

Качаясь, я встала и отправилась к телефону, который продолжал трезвонить.

– Алло! – проговорила с большим трудом.

– Танька, опять, что ли, пьянствуете? – прозвучал в трубке голос Людки Бояровой.

– А тебе чего не спится? Бояров опять у Ленки?

– Нет, дома, дрыхнет, – отмахнулась Людка. – Я только что криминальную хронику по «НТВ» смотрела.

– И? – почти протрезвела я, понимая, что просто так Людка навряд ли стала бы звонить.

Сегодня в нашем городе было осуществлено дерзкое нападение на одну из городских больниц. Нападавшего интересовала вполне определенная палата, в которой лежала единственная выжившая китаянка – из пяти, недавно подвергшихся изнасилованию. Но именно в момент нападения она находилась на процедурах и ее кровать пустовала. Пятеро других девушек (наших), лежавших в той же палате, в ужасе рассказывали следствию о появившемся в их комнате типе с пустым, отрешенным взором. Он хладнокровно подошел к кровати, на этот раз пустой, несколько раз всадил нож в одеяло, потом молча вышел. В первое мгновение девушки пребывали в состоянии шока, потом стали дико вопить.