У Рексуса все, как обычно: маринованный лук, подносы с ветчиной и сыром, огромное количество хлеба — все тонко нарезано, надо учиться, — вкусно, достаточно разнообразно и не очень для хозяев работоемко. На столе была еще прекрасная кровяная «гессенская колбаса». Сказывали, что колбаса эта осталась от именин обер-бургомистра, которые тот только что праздновал в ратуше. Оказывается, и у немцев процветают междусобойчики для сотрудников на работе. Обычные тосты, обычный темп, с каким в изобилии подается пиво, книга для почетных посетителей, в которую уже впечатаны прежние фотографии и мои, и Бородина. Я ушел довольно рано.

4 ноября, среда.

Отъезд. В целях экономии нас разбили на две группы: нас четверо — Приставкин, Калинин, Толкачев и я — на машине, а Сережа Мартынов и Леша Тиматков с Пафом — на поезде. Милый толстый Гюнтер, незыблемый, как горная вершина, вел свой автомобиль. Утром он, видимо, заезжал в прачечную, в багажнике стопками лежало выстиранное белье. До прихода машины состоялся с Леге разговор, во время которого мне удалось придумать для немцев интересный журнал — параллельную литературу Литинститута и Марбурга. Особенность хода состояла в том, что в «марбургскую литературу» я включил беседы принца Филиппа с Лютером и прозу, если она есть, Вольфа. За Литинститут будет играть почти вся современная русская литература.

Еще до этой встречи с Леге мы с Толкачевым побежали докупить что-либо из носков, трусов и сувениров в «Вульворт». Чего-то мы по-русски заспорили о товарах, и стоявшая рядом женщина на русском же языке откликнулась. Лет сорока пяти, такого тяжелого восточного вида.

— Вы русская, вы так хорошо говорите по-русски?

— Да уже и по-русски я разучилась говорить, да и по-немецки не научилась, — с горечью и раздражением то ли ответила нам, то ли сказала про себя женщина. Что-то не хорошо мне стало от этих слов.

6 ноября, пятница.

В институте скопилось огромное количество черновой работы, перемалывал ее два дня. Восстановил в институте Гришу Петухова. Это, наверное, не последний его выгон и не последнее восстановление. Парень он, безусловно, способный, но неблагодарный, заносчивый и наглый.

В политике разворачивается история с Макашовым, обозвавшим евреев, заполнивших средства массовой информации, жидами. Или что-то в этом роде, сейчас оправдывается. Только что, сегодня вечером, передали об обращении деятелей культуры по этому поводу. Среди подписавшихся и Олег Табаков. Сегодня же показывали его фильм молодых лет «Молодо-зелено», какой был удивительный, по-жеребячьи органический актер! По этому же поводу высказался молодой Михалков, политически нестабильный, как ветер мая.

Вечером в институте праздновали день рождения Зои Михайловны. Сколь много она делает для института, в котором прошла ее жизнь! В нашей преподавательской среде одно всегда обновляется — лица.

Прочел «Записки социал-демократа» Мартова, завтра берусь за доклад комиссии. Из чего писать главу о Шушенском есть, но меня начинает страшить основательность моей работы.

Возвращаясь вечером на машине из института, по радио услышал «предпраздничное» обозрение, где журналисты, беседуя с радиослушателями, выжимали из них соответствующий «предпраздничный» демократический реагаж. Иногда в прямом эфире возникали осечки.

— Будете ли вы праздновать завтра 7 ноября? Не зря ли случилась эта революция? А при существовании Советского Союза вы хорошо жили? — это вопросы.

— При Советском Союзе мы жили, как сыр в масле. — Это ответ.

Вечером ходил в «Новый мир», брал по доверенности гонорар В.С. За ее работу заплатили меньше 2000 рублей, можно ли на такие деньги жить литератору?

7 ноября, суббота.

Утром прочел «Россия в камуфляже. Эссе» Анатолия Приставкина. Сочинение это оказалось у меня в ксероксе, который я взял у Анатолия Игнатьевича еще в Марбурге. Оно недаром в Марбург было привезено и рассчитано, по большому счету на заграничное видение, для перевода. Писатель иногда пишет именно то, что от него ожидают, или то, что хорошо пойдет на рынке. Как же не любят иногда люди, милеющие от имени президента России, эту Россию. Почти безупречная демагогия.

«Однажды от своих друзей-болгар я впервые услышал поговорку: «Если, возвращаясь домой, ты увидишь у себя во дворе танк, не пугайся — это старший брат пришел к тебе в гости».

«Старшим братом» болгары, как и другие республики, называли тогда русских.

«Старший брат» немало поутюжил гусеницами Европу, наезжая в чужие «дворы»: и чешские, и венгерские, и берлинские…

Не так давно жители Европы и бывшей Западной Германии, ложась спать, на всякий случай прислушивались к чужеродным звукам за окном. Не едут ли «гости»?» — Это цитаты.

Будто бы мы по своей воле пришли в Берлин, пришли в Венгрию, будто бы Болгария страдала под гнетом советского и русского солдата?

Ах, как хочется новых, сладких как малиновый пирог, переводов.

Так, еще одна цитата. Сама по себе свидетельствует о безвкусице жанра и темы. На ловца, как известно, и зверь бежит. На страницах приставкинского эссе возник мой старый знакомый еще по первой поездке в Данию Лев Копелев. Его мемуары я потом, кажется, читал, и они как-то отражены у меня в дневнике.

«Писатель Лев Копелев, проживающий нынче в Кельне, в одном из своих романов описал бесчинство советских солдат, которое он наблюдал в 44 году, когда входили в Германию. И там происходили массовые мародерства, насилие и убийства…»

8 ноября, воскресенье.

После двенадцати утра уехал на дачу в Обнинск. Москва совершенно не дает работать. Но в принципе просто нет сил, нет прежнего куража на работу. Вряд ли что-либо крупное, кроме замыслов, удастся еще сделать, и такое наступает отчаяние от осознания тщетности всех моих усилий. Специально пишу в дневник о гнусных надписях в институтском туалете. «Писатели» и «художники» действовали со знанием дела, что свидетельствует об их опытности. Оставляю биографам и литературоведам разбираться в истине и данностях, почему чем у писателя судьба и биография запутаннее, тем интересней. Для них же констатирую, что в этом году парочку «голубей» застукали на ВЛК. В одной из аудиторий долго не открывали, а когда оттуда ушли двое ВЛКашников, то обнаружен был в аудитории презерватив. Чьих же рук это все дело? Воистину писатель и его герои — это разные люди.

Телевидение ожило и вздохнуло после 7-го, теперь они стремятся преуменьшить количество людей, участвовавших в манифестации. Там, где одни называют 300 тысяч человек, другие — 10, эти телевизионные другие показывают все сверху, в свое время они показывали сверху Манежную площадь.

Пресса не может успокоиться после неловкого высказывания генерала Макашова, назвавшего сионистов «жидами». Конечно, нецивилизованно говорить о еврейском вопросе. Но слово «нецивилизованно» произносили латыши и литовцы на первом съезде советов, а потом такой устроили геноцид против русских. Ведь если по существу, без сильнейшего сионистского лобби разве развалили бы Советский Союз? После рухнувшего гиганта кто прибрал к своим рукам богатство и собственность? Кто такой был Березовский, ставший ныне одним из богатейших людей, и откуда возникло его богатство? И он требует объявления вне закона компартии. Теперь все удивляются появлению национализма. Но уничтожив социализм в многонациональной стране, делавшей ставку на интернационализм, уничтожив эту идеологическую базу, когда национализму пикнуть не давали, стоит ли удивляться, что вылез из-под земли этот самый нелюбимый национализм. И зря приписывают ему красные черты, черты у него всегда одни — коричневые, красноты или голубизны добавляют те, кому это выгодно.

9 ноября, понедельник.

Весь день читал работы студентов. Прочел дипломную работу Трониной, ее прежние рассказы, вычищенные и переделанные и чудесный маленький роман «Космополит». Как много эта девушка, имеющая двоих детей и сочиняющая свои рассказы на старых сводках и оперативках министерства внутренних дел, сделала за время учебы в институте. Потом читал этюды первокурсников. Этюды слабоватые, да и мой ассистент Самид в мое отсутствие дал слишком абстрактную для ребят тему — космос. Но какова дистанция между этими этюдами и прекрасными дипломами пятикурсников. А ведь начинали последние не лучше нынешних.