Вечером читал рукопись. Болят глаза, вижу без очков плоховато.
1 ноября, среда. Утром, с половины седьмого, еще в постели читал и правил рукопись Дневников за первую половину года. На то и дневник, чтобы его не перечитывать, но я превратил его в некоторый вид литературы и некоторый инструмент давления на действительность. Вот приходится расхлебывать. Места попадаются неплохие, но много слов «без говорения», надеюсь на редактора. После одиннадцати ходил в магазин искать себе костюм. Обносился я предельно. Надо купить белье, опять, как и три года назад, пар десять и, если попадутся, ботинки. Но обувь здесь плохая. Для окончательного совета приглашу с собой завтра Барбару. Она женщина со вкусом. После магазинов сделал большую прогулку по парку. В Марбурге я все время в одно и тоже время — золотые листья от кленов уже на земле. До половины четвертого правил рукопись.
В 4 часа, как и договаривались, пили кофе у Людвига Легге. Это третий или четвертый дом в Германии, куда я попадаю. Большая квартира в центре, много книг, старая, но не старинная мебель, по чистоте, картинкам и рисункам по стенам, видно, что Людвиг не работает. Говорят, что он живет на средства жены, которая служит где-то в университете и занимается географическими картами. Это милая женщина, излучающая скрываемую энергию. Она сама уже 27 лет выпускает большие настенные календари с видами Марбурга. Марбург очень живописный город и выставка, если ее делать по сюжетам, по «узлам» из этих календарей за все 27 лет, может быть интересной.
Церемония питья кофе, который оказалась недолгим чаем. Хозяйский яблочный пирог был превосходный, на столе стоял и чудный покупной торт со взбитыми сливками. Особенно мне никто не предлагал, но я умудрился съесть два куска этой немецкой «шарлотки». В отличие от нашего варианта, здесь тесто внизу, под яблоками. Довольно много говорили о создании книги с параллельными текстами. Может быть, к этому привлечь Куприянова?
После гостей Барбара отвезла меня на короткую прогулку вверх к Замку. На этот раз он показался мне живым существом, просто живущим по незамеченным нам ритмам. Недаром он даже строился не сразу весь, по единому плану, а как бы рос. Вот это движение его во времени очень заметно. Обратил внимание, что один из наддверных горельефов, где два рыцаря поддерживают герб владельца, окутанный колючей проволокой. Одну голову уже оторвали.
К двенадцати ночи рукопись закончил.
2 ноября, четверг. Днем встретились с Легге. Ну, чего я, собственно, хлопочу? Что лично мне этот Марбург? Что лично мне некий Пастернак и национальный гений Ломоносов? Что мне лично взаимопонимание между Россией и Германией?
Легге, который много и самоотверженно делает тем не менее наш русский неумеха и растяпа. Все письма и звонки о моих встречах, которые ни в коем мере не нужны мне, а в первую очередь ему, он сделал слишком поздно. А теперь получает отказы, ставя меня в глупое положение просителя. Но, с другой стороны, немцы в личном плане, конечно, прагматичнее нас, русских. Шалю, с которым я говорил пару лет назад, разговаривал о конференции Ломоносов — Вольф было некогда, он занимался своими перевыборами. Теперь на эту гуманитарную проблему в высшую степень наплевать новому ректору, который по образованию медик. Да он и не должен в нее вникать. Зав. кафедрой Иблеру, на которого скинули этого надоедливого русского, все это не очень нужно, потому что он специалист по Чехии. Ему на это чихать. Но главное, Легге полез во все эти дела раньше времени, лучше пусть ничего не решают, чем хотя бы в косвенной форме отказывают. Затаил на коллег злобу.
Зашел в большей антикварный магазин на центральной торговой улице. Сразу же увидел неплохого из чешского фарфора «бравого солдата Швейка» мне в коллекцию. Не купил не потому, что очень дорого, а из-за ненависти к русским хозяина. Он меня с моим английским быстро рассек. Крупный, кормленый, наглый чех. В Германии, говорит, с 1958 года, т. е. с русских танков в Праге. Ему хотелось вывести меня на какую-нибудь склоку. Профессор, значит, все знаете. Да, я довольно нищий профессор и даже не владею магазином антиквариата, но у себя на родине кое-кто меня знает, и я вхожу в любой русский сборник «Кто есть кто», дорогой антикварщик. Такого же Швейка куплю в Праге. Специально съезжу и куплю, а торговаться с тобою не стану. Но сменим тему.
Как важно немцев, не очень привыкших к вниманию русских, хорошо и добротно накормить в Москве. Грандиозный обед у Рексуса. Его квартира. Меню. Выставка рисунков пушкинской поры. С 7 до 11.30
3 ноября, пятница. Как и в прошлом году, оказался на летучем дне рождения у бургомистра Мюля (фирменная майка). Легкий фуршет для служащих, посыльные с подарками по лестнице, не очень-то обращающие внимание на принципала чиновники, но с удовольствием уничтожающие его бутерброды. Пышная дама в белом переднике торжественно из армейского термоса разливает суп. Чуть-чуть с замороченным мэром перекинулись словами. Он меня помнит, я его помню. И быстренько мы с Барбарой, но гордо, не вкусив ни мэрского кофе, ни мэрского супа, удалились пить чай в кафе, где через сорок минут у нас была назначена встреча с корреспондентом. Легге, естественно, остался потереться среди начальства и поесть супа. Суп, как форма лояльности. Чай с Легге и корреспондентом. Обед во вьетнамском ресторане с Плагенборгом (фирменная майка и колода карт). Чай в кафе на ратушной площади с обербургомистром Фаупелем (набор шоколада и колода игральных карт). Оба последних просто спасли положение. Оба на лету все схватили, поняли, прикинули общую, да прости меня Бог, государственную и идеологическую пользу от моих предложений. Оба мгновенно прикинули пользу, славу, рекламу от этого начинания для города и университета. Оба сообразили, что это крошечный плюсик в их карьере, и Фаупель сказал: город эту тему: «Марбург в русской литературе» готов финансировать, но дайте письменно (это уже Легге) предложения. А Стефан Планненборг сразу же вспомнил, что на следующий году университет празднует свой очередной юбилей, значит хорошо бы в раздел «Мифы» поставить конференцию «Учителя и ученики». Здесь можно или провести симпозиум по одному Ломоносову, или по Ломоносову и Вольфу, либо добавить еще сюда и Пастернака. Тоже, между прочим, не человек с улицы, а лауреат Нобелевской премии. Замечательный малый этот Плаггенборг, он заведует кафедрой и читает, кажется, новейшую историю Россию. Его книжку «Революция и культура» перевели и выпустили у нас. Он пользуется материалами начала века, по крайней мере это для меня интересно постановкой вопроса. Мне даже кажется, что его хорошо было бы показать и нашим студентам. Иная, нежели наша привычная, точка зрения помогает сформировать и выработать убеждения. Профессор долго допытывался у меня, утверждаю ли я темы работ своих студентов и как я на них «нажимаю». На них нажмешь. Добыть книгу — это из-во журнала «Звезда» и послать ему, как специалисту по идеологии, мою «В родном эфире». Профессор, конечно, безудержный демократ и интеллигент. Интеллигенты, которым тяжело далась карьера и которые интеллигенты в первом поколении, всегда немного «супер». Ленинское «говно», еще не про них. Это все со временем еще спадет. Но интересно как, через кого попал в «Звезду» и что смутно обещал.
4 ноября, суббота. Днем, в китайском ресторане, — а это довольно дешево и вкусно — обедал с Барбарой и Легге, он принес договора, на которые в свою очередь я должен буду поставить печати, и мы подводили итоги. Я даже сделал для него списочек, что ему надо сделать, с кем переговорить и какие письма написать. Сам я уже вчерне продумал совместный сборник. Мы — прозу, они, — коли у них прозы нет, — поэзию. Наши: Орлов, Киреев. Зиновьев, Есин, Сегень, Толкачев. В заключении Барбара сказала, что только я так мог справиться с Легге, даже Толкачев бы с ним не совладал. А придется, я твердо решил, что на следующий год возглавлять делегацию будет он.
