Я довольно удачно 15 минут проговорил на защите, потому что надо было дать знать кафедре, что переводчики — это не только как бы их собственное решение. Здесь должен быть уровень всего института, а не вежливый уровень оппонентов. Моя заинтересованность Кириллом была связана еще и с той немыслимой силой, с которой его отец внедрял мальчика к нам в институт после второго (кажется) курса МГУ, и с кучей мелких провинностей, среди которых главной была дисциплина и неявка на лекции, что характерно было для Кирилла до 5 курса. Мне отмщение. Аз воздам.
В самом конце защиты очень интересно выступил Сергей Петрович Толкачев и Барбара Кархофф. У С.П. были свои маленькие счеты с Верой Соловьевой, да и я сам отлично понимаю, в чем там дело. Они многие, эти мальчики и девочки, попробовав зарубежных харчей, начинают звонить в институт с просьбой остаться на лишних 2–4 месяца. Но я всегда понимал, что за одними студентами, уезжающими в командировку в Германию, идут следующие. Вере в свое время отказали. Естественно, приехав в Москву, она перестала здороваться с Толкачевым.
Все это, может быть, и мелочно. Но это лишь повод для того, чтобы внимательно посмотреть работу. А посмотрели — около 50 стилистических ошибок, много претензий, разные авторы переведены, как один (это мои выводы, я также просмотрел листы). Барбара обратила внимание на незнание целого ряда языковых немецких реалий. Отсюда — довольно крупные ошибки в немецкой части перевода, Мне потом Барбара сказала, что произошла встреча двух культур. Они, немцы, на своих защитах стремятся как можно больше сказать замечаний — а мы похвалить. Я постараюсь эту часть немецкой культуры перенять.
26 марта, воскресенье. Весь день читал семинарские работы, доделывал главу о Троцком, гулял с собакой, а вечером «взасос» начал смотреть процедуру избрания Путина. Собственно говоря, то, что я пишу сейчас, это добавление к рейтингу. Я его переписывать не буду, а от себя добавлю: как все это выглядело низко, как невероятно самоуверен Явлинский. Без малейшего чувства стыда переходит со стороны на сторону Жириновский. Что-то приговаривает глупый купидон Немцов. Но всех переигрывает гладкий и розовый Кириенко. Как он похож на Явлинского! Это ведь целый человеческий подход, — жить и паразитировать на разговоре! Всем кандидатам кто-то и что-то мешает, и никто всерьез не говорит о нищих и обездоленных людях, о том, что на обед детям часто заваривают отруби, о том, что пустеет земля и стоят заводы.
27 марта, понедельник. День театра. Вечером гремит «Золотая маска» в Малом. Говорят, что разгневанный Табаков покинул высокое собрание: что-то ему недодали. Но в воскресенье он звонил мне, мы очень мило поговорили о былом и его репертуаре. Особенность Лелика заключается в том, что его звонок что-то означает, — он просил, чтобы на два дня в общежитии поселили 40 человек Татарского молодежного театра — это гастроли проездом в Минск.
Я понимаю, сколько идет разговоров, как часто я не разрешаю житье даже собственным студентам с их безобразием, но здесь дело общекультурное, и, что бы ни происходило, это общекультурное российское пространство надо держать.
Выборы Путина состоялись, и сегодня я поймал себя на мысли, что воспринял это как данность, к которой надо приноравливаться и рассматривать на протяжении многих ближайших лет.
К телевизору совершенно не тянет. Но поздно вечером я с удовольствием слушал рассуждения Говорухина о Высоцком и театре на Таганке. Тут же ему помогал Любимов: интересна в нем, ну, как всегда, претензия, что советская власть ему чего-то не давала делать.
К 6 часам поехал на юбилей театра Сиренко. Они ставили «Кровавую свадьбу» Лорки. Меня всегда раздражала драматургия Лорки, поэтическая взвинченность и многозначительность. Садился на место и слушал первые диалоги с мыслью: ну, как бы все это вытерпеть и не заснуть. А потом все увлекло, возвысило, и 1 час 20 мин. прошли как одно мгновение. Сильно, мощно, духовно возвышенно, не знаю, как насчет испанцев, но в русле молодости, любви, воспоминаний, все было полно и совершенно. Я сказал бы: спектакль на чистом сливочном масле. Грандиозно сыграла мать — Светлана Мизери. И сколько таких не востребованных в России актрис!
В театр с собой брал Барбару и Сергея Петровича с матерью. Мать Сергея рассказала об ужасах провинциальной жизни. Она духовно очень сильная женщина. Но фантастически скромно, и я бы даже сказал бедно одета. У меня сердце обливается, кровью, когда я вижу людей в возрасте, которые живут неадекватно наработанному для общества и государства.
28 марта, вторник. Дневник писать надо, несмотря ни на какую усталость ежедневно. Даже отдиктованные на следующий день странички выглядят неживыми. Он требует вставок, добавлений и прояснения мыслей. И каждый день своей темы.
Традиционный день семинаров. Обсуждал Андрея Коротеева с его безукоризненной по стилю, но еще не имеющей собственного дыхания прозой. Вот появится ли оно, это неизвестно. Анне Кузнецовой все это нравится, но здесь общность глубинной душевной недостаточности. Проза — это еще и собственный характер, и настоящий ум. Проза Андрея почти дотягивает. Но это «почти» может никогда, как и бывает в искусстве, не возникнуть.
Тем не менее, семинары — это отдых. В присутствии бухгалтеров Кости и Ирины Николаевны имел перед семинаром изматывающий разговор с Шапиро по реструктуризации его долга. Еще до этого Володя Харлов спросил меня, не стал ли и я окончательно антисемитом. Становлюсь. Шапиро должен нам 100 тысяч. Пока он выигрывает что-то тысяч восемнадцать на долге «Агроторга». Я поставил ему довольно жесткие условия. Хотя, конечно, он хитрит и делает все, чтобы бессчетно заплатить как можно меньше. У меня возникает мысль о коммерческой мести.
Вечер. Смотрел по ТВ, как наша элита властно ластится к Путину. Этот, конечно, не устоит. Пока на сегодняшнем вручении каких-то трендов какой-то главный конструктор, имя которого я не расслышал, но имя которого обязательно найду и впишу, уже назвал Путина «Владимиром Красное солнышко». Неплохо. Все жду появления Марка Захарова. На НТВ Киселев злобно начинает кампанию оппозиции против нового президента. И, как всегда, ничего хорошего по поводу советского времени. Киселева я понимаю, он защищает только свои немыслимые доходы. Доходы всегда защищаются убежденно.
Прочел статью в «Труде» о немыслимых привилегиях для Ельцина-пенсионера. Это цена Путина за президентство. Он, конечно, не сдает своих, но это то, против чего я всегда буду протестовать. Здесь заведомая возможность нарушать должностным лицом закон. А почему под этот закон попадает жена и дочь? Здесь дорожка к ненаказуемой почти легальной коррупции. Уже появилась газетная заметка, что правша Путин тем не менее носит наручные часы на правой руке. Тут же сообщается, что наша элита тоже часы принялась носить на правой.
Поздно вечером звонил Вартанов. В редакции «не понимают» мою заметку. Что же здесь понимать, когда она написана с мыслью о переделе собственности. Здесь я не боюсь крови. Если собственность, которая принадлежала мне, попала бы в управление и приносила бы общий доход, на который жили бы медицина и образование, это одно. А она — просто украдена, вывезена за рубеж, и на этот доход живут какие-то темные люди, притворяющиеся порядочными. Собственно здесь два момента моего несогласия с властью.
29 марта, среда. Утром ездил на суд Миши Науменко. Это на Зоологической улице. Адвокаты говорят, что ему дадут лишь условно. В деле уже отсутствует пачка динамита, на револьвере и пакетике с героином никак не могут найти его собственных отпечатков пальцев. Ганна, мать Миши, рассказала, как этот самый героин и взрывчатку искали: сначала люди все это нашли в тех именно местах, в которые положили, а потом в комнату ввели телевизионщиков и собаку, которая все это должна была отыскать, а телевизионщики зафиксировать. Миша очень неуравновешенный парень, тюрьма не лучшим образом на него повлияла. В камере находилось до 70 человек. Спали валетом в три смены. Был разговор о суде и адвокатах. Милые адвокатессы ездят на «мерседесах». О суде не пишу. Вот с чего надо начинать всю реформу. Суд и медицина — вот что по-настоящему страшно. В нашей поликлинике нет гинеколога и нет рентгена. Суд отложили почти на месяц. Судья не хочет вести дело при съехавшихся с разных сторон корреспондентах, которые хотят поглядеть на сатаниста.
