Филин кашлянул, задрал бороду и подмигнул карлику-принцу, который резко поднял рыжую голову. Потом волшебник весело взглянул в лицо Мутабору и негромко, но очень отчетливо спросил:

— Музыку заказывали?

Лиза, которая ничего этого не видела, но слышала слова Филина, как раз успела вытащить из футляра с серебряными застежками свою скрипку, ласково засветившуюся во тьме рыжим лаком и белизной смычка. Сама того не зная, она вскинула инструмент к плечу и занесла над скрипкой смычок одновременно с Мутабором. Сердце у нее колотилось где-то в горле, но все равно до нее донесся голос Филина, коротко и насмешливо бросивший одно-единственное слово:

— Начали.

Скрипка ласково и ободряюще ткнулась Лизе в щеку теплым деревянным подбородником, смычок нетерпеливо вздрогнул в руке. Девочка не видела, что происходит перед троном, но ей это было и не нужно: она услышала, как там, над застывшей толпой, как густой яд, полились из-под черного смычка завораживающе медленные звуки страшной колдовской музыки. И тоже заиграла.

Лиза мгновенно слилась со скрипкой в единое целое. Волшебство закружило ее в водовороте, и она закрыла глаза. Черная мелодия Мутабора и светлая мелодия Лизы схлестывались и переплетались, пытаясь побороть друг друга, две скрипки пели на разные голоса: черная скрипка жалила, извивалась, угрожала, несла смерть, а золотисто-рыжая ликовала и смеялась, журчала, как бурный весенний ручей.

Смычок стал продолжением Лизиной руки, превратился в ее крылья, и она безоглядно летела на этих крыльях над бурным морем звуков. Черный остров стремительно рос внизу, и остров этот был музыкой Мутабора, он зубчатыми скалами тянулся вверх, упираясь в самое небо, и на его вершине разверзся огнедышащий вулкан, и черное пламя метнулось вверх из его пасти. Лиза стала морем, и море вышло из берегов и заливало чёрный остров, поднимаясь все стремительнее и выше… вот веселые и грозные морские волны лизнули вершину вулкана… вот добрались до жерла, изрыгающего кипящую лаву злобы, ужаса, смерти.

Грянул взрыв, который сотряс небо и землю, камни и воду, вулкан раскололся на тысячу пылающих осколков, море вздыбилось и обратилось в соленый пар.

Лиза отбросила разлохмаченный смычок и обернулась. Мутабор корежился от злобы там, у помоста, и черная скрипка горела и обугливалась в его руках, и чудовищные порождения его магии выли и горели тоже! Он уже не был похож на могущественного черного мага, он ссохся и ссутулился, плащ его опадал клочьями, как хлопья пепла и сажи, тьма вокруг него рассосалась и поредела, длинные паучьи пальцы злобно дрожали.

А на ступенях трона сидел принц, скорчившись и обхватив голову руками, и вдруг он вскочил, мгновенно став выше, и Лиза увидела, как Инго распрямляется до себя настоящего и прыгает с помоста вниз, к Филину.

Тут-то и произошло сразу все.

Мутабор выронил обугленные останки скрипки и гигантским прыжком кинулся к треножнику с ларцом, надеясь открыть его. Но чудовищный Карбункул, вправленный в Корону, таившуюся там, внутри ларца, разбуженный черным мороком колдовской музыки, уже сам рвался на свободу.

Ларец принялся пухнуть, он стремительно раздулся, как болотный пузырь, и, казалось, вот-вот должен был взорваться. Мутабор едва успел протянуть к нему трясущиеся руки, как откуда-то черной шелковой молнией метнулся Мурремурр и вцепился колдуну в ногу. В тот же миг из-за трона мячиком выпрыгнул Гранфаллон и тоже кинулся к ларцу.

Яркая вспышка — и ларца не стало.

Взорам собравшихся на площади предстала невыносимо сияющая Корона. Но сияние это не разгоняло тьму, а наоборот, превращалось в ее средоточие, потому что посреди короны пульсировал, как нарыв, жуткий сверкающий камень, испускавший волны ослепительно-черного света!

Площадь замерла, и те, кто при звуках Лизиной скрипки начали было шевелиться, вновь застыли. От Черного Карбункула поплыли волны тошнотворного темного ужаса, оцепенелой безнадежности, мертвенного равнодушия… Шорох, шелест, шипение, скрежет, влажное чавкание грязи вновь наполнили площадь, потому что чудовища, почуяв Карбункул, двинулись к нему, словно повинуясь немому приказу.

Филин, недолго думая, схватил преображенного Инго за шиворот и швырнул на землю, а потом упал ничком сам. Лёвушка, глянув на него, прижал к земле Лизу. И только Костя в полшаге от них, приоткрыв рот, завороженно смотрел на камень, не в силах отвести глаз, и руки его сами тянулись вперед, и пальцы, шевелясь, крючились, как когти дракона…

— Адъютант! — донесся до Левушки яростный голос Филина. — Забылся?!

И тогда во мраке отличник Лёвушка Аствацатуров, вскочив, отвесил троечнику Косте Царапкину — в скобках — Конраду — изрядного пинка, вложив в него всю свою солидную массу и очень много личного чувства. Этот пинок навсегда остался их маленькой тайной.

В следующий миг в черное небо взмыл, блеснув чешуей, громадный крылатый змей. Лиза услышала, как зашипел рассекаемый воздух, и прошептала Левушке: «Можно смотреть». Дракон пронесся над самой площадью, так что неподвижный воздух превратило» в чёрный ветер, и изо всех сил ударил тончайшим лучом нестерпимо яркого пламени прямо в Карбункул. Гранфаллон и Мутабор шарахнулись в стороны, но было поздно. Камень вобрал в себя пламя, на миг осветился изнутри янтарным сиянием, ослепительно вспыхнул и исчез!

Корона со звоном упала на помост.

Площадь осветилась — горело дерево, случайно подожженное драконом, который вновь пронесся над помостом.

Оттуда, где только что стоял Мутабор, взлетел в небо крупный чёрный нетопырь, и в то же мгновение все до единого мышекрысы тоже рванулись вверх, на лету обращаясь в обыкновенных летучих мышей, черным облаком застилая небо и скрыв Мутабора из глаз. Гранфаллона на ступеньках помоста тоже не стало, лишь бился, топорща лазоревые крылья, яркий попугай.

С чиханием и шипением выбросил в небо струю, пенную струю воды заглохший фонтан в середине площади. Толпа шарахнулась и зашевелилась, словно этот звук пробудил всех от тяжелого сна. Многие, увидев в небе дракона, предпочли попадать наземь. Гоблины разбегались врассыпную, как тараканы на свету. Бархатные подушки под скипетром и державой давно обратились в кучку угольков. Мышекрысы в панике взмывали в небо один за другим, роняя алебарды. За спиной у Левушки что-то сильно зашебуршало и повеяло сквознячком: рядом с ним расправляла крылья неизвестно откуда взявшаяся Шин. Лёвушка дернул ее вниз: «Куда? Обалдела?!» Шинни подергалась и затихла, закрыв лицо крошечными ручками.

Между тем дракон, как ошалелый, метался над площадью: он полыхнул вслед летучим мышам, и еще, и еще, войдя в азарт… но тут у ящера кончилось пламя. Он только разевал на лету зубастую пасть и шипел.

Тем временем Филин, не обращая внимания на суматоху, решительным рывком поднял Инго на ноги, поставил несколько растерянного принца на колени перед троном, подобрал лежавшую в полном небрежении Корону и быстрым, но уверенным движением возложил ее на рыжую голову.

— Вот теперь действительно все, — сказал волшебник, сел на ступени трона и вытер пот со лба. — Давай, малыш, царствуй.

И Инго немедленно начал царствовать. Он легко вспрыгнул на сиденье трона и сказал:

— Дамы и господа! Подданные! Рад вас приветствовать.

Все головы тут все повернулись к рыжеволосой фигурке на троне. Король был бледноват, но улыбался, а что руки у него дрожали — так этого почти никто и не заметил.

— Теперь я ваш Король. — Инго произнес это совсем не громко — но услышали все. Толпа растерянно переглянулась и вразнобой принялась рукоплескать монарху. Вокруг площади один за другим стали зажигаться веселые желтые фонари.

Инго поднял правую руку — и все вновь утихли. Король удивленно покосился на собственную ладонь, которая произвела такой сокрушительный эффект, и продолжил, поправив корону:

— Я прошу прощения за то, что коронация произошла несколько беспорядочно, но все равно спасибо, что пришли. Мне тут много нужно сделать… — он поглядел в ясное ночное небо, где горделиво кружил дракон. Ящер ухнулся вниз, на полпути превратился обратно в Костю а пижонски спрыгнул на площадь с высоты собственного роста.