Произнося эту речь, Жоэль являл собой весьма внушительное зрелище. Но основной эффект производили не его богатое одеяние с кружевами и лентами и даже не атлетическая красота, а благородство, отражавшееся на челе, во взгляде и улыбке.

«Он говорит, как настоящий мужчина, — подумал Арамис. — Мушкетерский мундир подошел бы ему, как если бы он унаследовал его в качестве сына полка! Жаль отправлять такого молодца врагам на убой, но его нельзя оставлять здесь — ведь он способен переломить короля надвое, словно сухую тростинку!»

Последовавшее молчание нарушил бывший прелат.

— Ну-ну, мой храбрый друг, это все прекрасно, но мы находимся не в Сиракузах, и нами не управляет тиран.[55] Король никоим образом не нарушит ваши личные права.

— Простите меня, — сказал Жоэль, вновь обретая спокойствие. — Я погорячился, выйдя из себя и забыв, чем обязан вам и великодушию короля. Но не в моих привычках скрывать свои чувства. А кроме того, разве вы не знаете, что я…

— Это вы не знаете, — прервал его посол, — какое блаженство вам уготовано!

— Я не желаю ничего знать об этом, ибо буду вынужден отказаться от предлагаемого мне блаженства, даже если дама, о которой идет речь, наделена всеми человеческими совершенствами. Вы, как дворянин, поймете меня: я не могу нарушить клятву, ибо обручен с другой. Мужчина не отдает свое сердце дважды. Я не хозяин сам себе — мое сердце и моя жизнь принадлежат женщине, которую, не желая оскорблять упомянутую вами даму, считаю самой очаровательной представительницей своего пола.

— Но если та, о которой говорю я, принесет вам куда большее приданое, чем ваша незапятнанная душа в прелестной оболочке? Если вам, бедному и безвестному юноше с неопределенным будущим, но все же не лишенному естественного честолюбия, она принесет славу и состояние, дружбу монарха, положение при дворе и высокий чин в армии?

— Пусть небо будет мне свидетелем, — ответил Жоэль, сверкнув глазами, — как часто я мечтал о радости маршировать вместе с солдатами Франции, не говоря уже о чести командовать ими, и искать в дыму сражений свой капитанский чин или рыцарские шпоры, но даже если ваша волшебница может снабдить меня средствами осуществления этой мечты, я все равно отказываюсь от нее.

Арамис оперся локтем на скатерть, поддерживая подбородок ладонью.

— Даже, — заговорил он, подчеркивая каждый слог и пронизывая взглядом молодого человека, — если эту волшебницу зовут Аврора дю Трамбле?

Жоэль едва не лишился рассудка от нахлынувшей на него бурной радости. Сердце его бешено заколотилось, пол закачался под ногами, и если бы он не ухватился за стол, то, безусловно, упал бы.

— Значит, невеста…

— В качестве спутницы жизни вам предлагают мадемуазель дю Трамбле. Вы отказываетесь от нее?

— Она… О Боже, помоги мне!

— Любите ли вы ее так сильно, как она того заслуживает?

— Люблю ли я ее? — Жоэль произнес эти слова с жаром, в котором ощущалась самая пылкая страсть, когда-либо озарявшая душу. — О, дорогой монсеньер, — запинаясь, произнес он, — если это не шутка, то я умру от счастья! Но было бы слишком жестоко шутить со мной подобным образом — лучше сразу же вышибить мне мозги пулей или проткнуть тело шпагой.

Аламеда поднялся и, подойдя к одному из окон, поднял занавес.

— Взгляните, — сказал он.

Особняк Буалорье был обращен фасадом ко дворцу. На разделяющем их открытом пространстве в любое время толпились люди, в том числе пришедшие из города посмотреть на короля и двор — народ весьма неравнодушен к пышным зрелищам. Но этим утром толпа на брусчатке между церковью и дворцом была куда большей, чем обычно. Перед дворцом, охраняемым мушкетерами и швейцарскими гвардейцами, останавливались кареты, из них высаживались кавалеры в сверкающих бриллиантами костюмах и дамы, наряженные по последнему крику моды. В толпе разнесся слух, что они прибыли на бракосочетание, которое состоится в полдень в королевской часовне и на котором будут присутствовать король и королева.

Внезапно отовсюду послышались крики:

— Невеста! Дайте дорогу невесте!

С улицы выехала карета, украшенная королевскими цветами; в ней сидела мадемуазель дю Трамбле в компании старшей придворной дамы и еще нескольких дам, а также церемониймейстера, маркиза Монгла. Когда толпа увидела Аврору в белом атласном платье, длинной белой вуали, ниспадающей на плечи, и с символическим флердоранжем в волосах, послышались аплодисменты и громкие крики.

— Как она прекрасна!

И в самом деле она была сказочна хороша. Черты ее лица озаряло выражение безграничного счастья.

Шатаясь, как пьяный, Жоэль опустился на стул.

— Неужели я все еще сплю? — спрашивал он себя. — Неужели я никогда не проснусь? Или я схожу с ума?

Герцог д'Аламеда похлопал его по плечу.

— Ну, потомок Конана Упрямого, — осведомился он, — вы все еще полны решимости умереть холостяком?

— А кто говорит, что мы любим друг друга? — вместо ответа спросил сын Портоса.

— Кто же, как не сама дама?

— И она согласна выйти за меня замуж? — снова спросил юноша слегка дрожащим голосом.

— А вы думаете, что ее принудили идти к алтарю?

— Но как она согласилась выйти замуж за человека без имени? — с недоверием настаивал Жоэль.

— Простите, — возразил старый дворянин. — но вы имеете имя и титул. Отныне вы — шевалье де Локмариа, согласно доброй воле короля.

— Но я ничего не сделал, чтобы заслужить это!

— Подумаете об этом позднее. Я поручился королю за ваше желание служить ему. Война еще не кончена — на Рейне готовится решающая кампания, и там вы можете заслужить свои шпоры.

— Клянусь Богом, — воскликнул Жоэль, — у его величества не будет в войсках солдата, более преданного славе королевского флага. Дайте мне возможность продемонстрировать, на что я способен и, как поется в нашей старой армориканской песне, я докажу, что опасность и ваш покорный слуга — два льва, рожденные в один и тот же час, но я все же старше и главнее!

Бретонец выпрямился в полный рост, дыхание воинственного энтузиазма, казалось, растрепало его волосы, черты словно озарились пламенем из жерла пушки, а голос звенел, как горн, возвещающий атаку.

— Я не забуду ваши слова, — серьезно сказал старый герцог, — хотя уверен, что нет нужды напоминать дворянину о святости клятвы. Его величество, — продолжал он менее торжественным тоном, — должен возместить несправедливости, причиненные семье мадемуазель дю Трамбле, поэтому вас не должно удивлять то, что он дарует ей мужа, о котором она мечтала. И нет ничего удивительного в том, что этот муж будет снабжен по инициативе короля средствами, позволяющими занимать соответствующее положение при дворе. Кроме того, — с пафосом закончил Арамис, как бы желая стереть в собеседнике последнюю тень недоверия, — я не позволю вам усомниться в том, что Аврора, этот образец добродетели и честности, не способна согласиться на нечто недостойное.

В этот момент вошел господин де Буалорье, и дипломат представил его гостю, как «одного из моих лучших друзей, жаждущего стать также и вашим другом».

Они обменялись крепким рукопожатием.

— Монсеньер герцог, — сказал вновь прибывший, — позвольте мне напомнить вам, что король ожидает.

— Это правда. Болтая, я совершенно забыл о нем. Пойдемте, шевалье. Быстро, Базен, наши шляпы, перчатки и шпаги! Боже упаси заставить короля ждать! — добавил он с комическим ужасом. — Люди попадали в Бастилию и за куда меньшие проступки. К тому же нас ожидает не только король, но и королева красоты! А подобное преступление по отношению к женскому полу в тысячу раз хуже государственной измены!