Мадемуазель дю Трамбле внезапно вскочила на ноги.

— Боже, помоги мне! — воскликнула она. — Неужели король любит меня?

В голосе девушки звучал ужас, она вскинула перед собой руки, словно пытаясь защититься от услышанного. Аламеда также поднялся, фамильярно положив ей руку на плечо.

— Успокойтесь, дитя мое, — сказал он. — Вы обладаете блестящим умом и должны понять меня сразу же. Не будем тратить время, которое мы можем использовать с большей выгодой. Позвольте мне сказать вам, что орден Иисуса, генералом которого я являюсь, намерен председательствовать в Королевском совете и диктовать ему свою политику. Помогите нам, и мы окажем вам неограниченную поддержку. Хотели бы вы править Францией вместе с нами? Я предоставлю вам солидную долю царствования и лучшую его задачу, которую не могли выполнить другие, — творить добро. Если бы вы были обыкновенной женщиной, я бы нарисовал перед вами заманчивые картины двора, распростертого у ваших ног, ослепительных празднеств и концертов в вашу честь, курения фимиама вам наряду с полубогом, которого Европа рассматривает, как вершителя ее судеб. Но вы столь же добры, сколь прекрасны, и я просто говорю: народ проклинал прежних фавориток — дайте же ему возможность благословлять вас.

Герцог снова умолк, но не по собственному желанию, а из-за эффекта, произведенного его словами. Глаза Авроры вспыхнули, на щеках заиграл румянец, когда она приоткрыла рот, собираясь заговорить. Но ни одного слова не слетело с ее губ. Девушка вновь обрела спокойствие, веки, будто вуали, скрыли ее пылающий взгляд. Мягко высвободившись, она направилась к двери.

— Куда вы? — осведомился старый вельможа.

— Прочь из этого дома, — послышался краткий ответ. — Я уеду из Парижа и вернусь в свою родную деревню в Анжу, где крестьяне еще не разучились оказывать уважение дочери их покойного господина.

— Да вы просто лишились рассудка! Уехать после того, что вы услышали?

— Именно то, что я услышала, вынуждает меня не оставаться более в месте, где мне нанесли оскорбление. О, я не пытаюсь затронуть ваши чувства — я не из тех, кто платит за обиду той же монетой. Кроме того, я твердо убеждена, что вы не намеревались оскорбить меня. Ибо в мире, в котором обитаете вы, и куда я вошла вчера, считается славой то, что я называю позором. Мне, одинокой и бедной, вы предложили способ стать богатой и могущественной. Это очень любезно с вашей стороны, и я должна молить вас о прощении за то, что не чувствую себя в силах выполнить ту задачу, которую вы сочли возможным мне поручить. Иначе и не могло быть — ведь я пуританка со странными идеями относительно чести! Я предпочла бы умереть в сточной канаве, чем в блеске титулов, денег и драгоценностей, осыпаемой королевскими милостями и ласками. Я бы только повредила вашему двору своими глупыми предубеждениями, унизила бы его нелепой гордостью, оскорбила бы смехотворной невинностью. Вот почему я обрекаю себя на безвестность и бедность, почему даже не жду исхода затеянной мною тяжбы, которую, чувствую, не смогу вести далее, почему соглашаюсь на нищенское существование для моих близких, которое хотя и позорит имя моего отца, но, во всяком случае, не пятнает наше семейное имя. Прощайте, монсеньер. Возможно, мы больше никогда не увидимся. В своем убежище, где я буду проводить время между трудами и молитвами, я обещаю помнить о вас только по нашей первой встрече и заставлю себя забыть, как дворянин ошибся во мне и оскорбил меня, на что не решился сам король. Ибо, если он любит меня, то по крайней мере не унижает предложением стать его любовницей.

Покуда Аврора произносила эту речь, исполненную возвышенного благородства, Арамис внимательно ее слушал и, обдумав все, приготовился пойти с другой карты. Теперь он был более опасным интриганом, чем в те времена, когда замыслил заменить короля его братом-близнецом в замке Во. Как только мадемуазель дю Трамбле твердым шагом направилась к двери, она обнаружила, что герцог быстро встал на ее пути и выражение его лица резко изменилось. В глазах блестели слезы, черты озаряла безмерная радость, а голос дрожал, когда он с умоляющим жестом обратился к девушке:

— О, мое дорогое дитя, как вы осчастливили меня! Как я восхищаюсь вами! Как велики мои любовь и уважение!

Аврора отступила перед этой внезапной вспышкой, и хотя она не произнесла ни звука, удивление, отразившееся на ее лице, было красноречивее слов.

— Подумать только — я ведь чуть было не усомнился в вас! Да, признаюсь, я усомнился, но лишь в тот момент, когда мне показалось, что вы не выдержите испытания.

— Испытания? — воскликнула девушка. — Значит, это испытание?

Арамис огорченно склонил голову.

— Неужели вы не поняли этого? — укоризненно произнес он. — Правда, испытание было слишком суровым. Но я хотел убедиться до конца! — Взяв Аврору за руку, он подвел ее к дивану. — Я поклялся открыть ваш секрет, но открыл лишь чистоту и честность, украшающие и освящающие сердце женщины!

— Испытание? — словно не доверяя, переспросила Аврора. — Так значит, — медленно произнесла она, — все, что вы говорили до сих пор…

— …Было всего лишь сказкой, о которой я умоляю вас более не думать.

— И король?

— Король не питает к вам никаких чувств, кроме тех, о которых галантный кавалер может сообщить любой достойной девице. Он порвал с маркизой де Монтеспан исключительно для того, чтобы наладить отношения с королевой. Увы! — продолжал Арамис, печально качая головой, — этот двор, чье опаляющее дыхание вы недавно ощутили, должно быть, роковым образом воздействует даже на самые чистые души, ибо вы поверили, что седовласый старик вроде меня готов опуститься до сводничества, пусть даже ради короля. Но вы не поняли меня! Как жестоко вы меня наказали, поверив в уловку, результата которой я никак не предвидел! — Его выражение лица и тон снова изменились, когда он добавил не без тщеславия: — Несомненно, я отлично сыграл свою роль! Можете порицать меня, но признайтесь, что вы попались на удочку.

Аврора поднесла руку к сердцу.

— Вы причинили мне боль, — вздохнула она.

— Забудьте об этом, — сказал герцог с отеческим видом привлекая девушку к себе. — Во всем виновата проклятая профессиональная гордость. Мы, дипломаты, так привыкли обманывать и притворяться…

Говоря, герцог тайком наблюдал за Авророй. Подняв на него ясный и чистый взгляд прекрасных глаз, она спросила:

— Зачем понадобилось такое испытание?

Но бывший мушкетер хранил молчание.

— Почему вам понадобилось прикладывать столько усилий и причинять мне боль? — настаивала девушка.

За секунды, промелькнувшие между этими двумя вопросами, герцог нашел ответ:

— Вы хотите сказать, что не можете догадаться? — Она покачала головой. — Что не понимаете стоящей передо мной праведной цели? Для будущего спокойствия королевы необходимо, чтобы она не пригрела вновь змею на своей груди. Множество невинных на вид созданий пытались обратить на себя внимание короля, поступив для этого на службу к королеве. Каждая из них забыла бы напрочь о верном возлюбленном, не могущем равняться происхождением с владыкой Франции, но вы, напротив, не обращаете внимания ни на что, стоящее между вами и предметом великой, святой любви, переполняющей ваше сердце. Однако я был вправе убедиться, что если соединю вас с этим предметом, то впоследствии мне не придется выслушивать ваши упреки в том, что я заложил краеугольный камень такого счастья. А ваш избранник, возможно, разделил бы подобные чувства. Он мог оказаться человеком, способным уйти с дороги, дабы не препятствовать вашим вполне понятным стремлениям к богатству, славе, могуществу. Вот потому я и подверг вас испытанию, окончившемуся успешно. Вы отказались от трона, чтобы остаться верной своему возлюбленному. Мог ли я получить более убедительное доказательство преданности и бескорыстия, которые и в будущем ничто не сможет поколебать?

Чело девушки прояснилось. Ее красота и свежесть, казалось, излучают сияние.

— Монсеньер, — прошептала она, — вы говорите о Жоэле?