— Очень хорошо, — сказал он, прерывая министра. — Завтра на совете мы постараемся исправить это зло.

Королева между тем не прикасалась к картам; как и остальные присутствующие, она, затаив дыхание, ожидала какого-то важного события.

В воцарившемся молчании госпожа де Монтеспан, отделившись от группы приверженцев, двинулась через зал твердой походкой, столь гармонирующей с ее великолепной фигурой. Взгляд маркизы окидывал наблюдавших за ней с гордым презрением к врагам, из которых на три четверти состояло собрание. Подойдя к карточному столу и поклонившись королеве со смирением, чересчур глубоким, чтобы не казаться ироническим, она промолвила с высокомерным спокойствием:

— Ваше величество позволит мне сообщить о решении оставить двор и удалиться в свое владение Кланьи?

— Моя дорогая маркиза, — ответила дочь короля Филиппа IV,[47] пытаясь смягчить звучавшую в ее голосе и отразившуюся на лице радость, — я не имею права препятствовать вашим желаниям. Это король может задержать или запретить ваш отъезд. Нет сомнения, что его величество, с кем вы, должно быть, советовались до меня, сообщит свою волю, и я соглашусь с любым его решением.

Маркиза снова присела в реверансе с тем же бесстрастным спокойствием. Не переставая улыбаться, она сделала шаг назад, когда королева попросила ее задержаться. Фаворитка остановилась, охваченная внутренней дрожью; она инстинктивно чувствовала, что должно произойти нечто неприятное.

— Мне упомянули, — продолжала Мария-Терезия, — о благородной сироте — молодой даме, которую вы любезно рекомендовали щедрости его величества. Хотелось бы сделать что-нибудь для нее. Здесь ли эта мадемуазель дю Трамбле?

— Она здесь, — энергично откликнулся Людовик и указал на Аврору, сразу же ставшую предметом всеобщего внимания.

— Подойдите ближе, мадемуазель, — позвала королева, и взволнованная девушка повиновалась.

Румянец исчез с лица маркизы. Она резко отпрянула, взгляд ее перебегал от Авроры к монарху.

— Ваше величество! — запинаясь, проговорила маркиза. — Благодарение небу, мадемуазель дю Трамбле не нуждается в помощи…

— С этого момента — нет, — холодно ответила Мария-Терезия, — ибо теперь она в моем штате. Мадемуазель займет вакантное место, принадлежавшее госпоже д'Эгперс, и завтра будет введена в эту должность хозяйкой дома.

Фаворитка молчала, ибо с королевой не спорят. Но горящие глаза на бледном лице смотрели злобным взглядом раненой гадюки.

Тем временем Аврора, удивленная неожиданной милостью и смущенная всеобщим вниманием, преклонила колени перед королевой и пробормотала:

— О, что я сделала, заслужив такую честь?

— Встаньте, дитя мое, — сказала королева, протягивая девушке руку, чтобы помочь ей подняться, — и успокойтесь. Мне сказали, что ваш отец не оставил наследства, хотя он долго и преданно служил короне. То, что я вам пожаловала с согласия и по инициативе короля, не милость, как вы, возможно, думаете, а уплата долга. Герцогиня, — сказала она, обращаясь к госпоже де Монтозье, своей старшей придворной даме, — поместите у себя мадемуазель дю Трамбле, покуда мы не поселим ее в апартаменты, которые вы для нее приготовите.

Маркиза де Монтеспан приблизилась к Людовику, глаза ее метали молнии.

— Отлично проделано, государь, примите мои поздравления, — прошипела она, почти не разжимая зубов. — Но игра не кончена — у меня еще имеются карты!

Отразившееся на лице короля изумление едва ли было искренним.

— Право, я не понимаю вас, — сказал он. — Разве вы не умоляли меня позаботиться об этой бедной девушке? Разве я не удовлетворил вашу просьбу, поместив ее под покровительство королевы?

Игра в карты возобновилась. Мария-Терезия улыбалась, хотя она проигрывала, так как, в отличие от знатных дам того времени, не умела передергивать. Августейший супруг украдкой бросил на нее одобрительный взгляд. Все присутствующие согласились, что пренебрегаемая королева на сей раз проявила здравый смысл, достоинство и великодушие. Они отметили также красоту, скромность и непринужденность вновь прибывшей, сразу же проникшись к ней симпатией.

Госпожа де Монтеспан была посрамлена, но она не принадлежала к тем противникам, кто сдается при первом же поражении. Подавив гнев, она спрятала злобу под броней гордости.

Тем временем король приблизился к Авроре, которую никто не поздравлял, так как она не была известна никому из присутствующих.

— Ну, — осведомился он, почтительно приветствуя ее, — вы удовлетворены, мадемуазель?

Девушка произнесла несколько слов благодарности, но Людовик быстро прервал ее.

— Вы должны благодарить не меня, а вашего друга, чьи горячие просьбы снабдили меня средством возместить забывчивость, ставшую виной.

Он отступил в сторону, и глазам Авроры предстал бывший ваннский епископ.

— Шевалье д'Эрбле! — воскликнула мадемуазель дю Трамбле.

— Испанский посол, герцог д'Аламеда, — улыбаясь, поправил ее старый вельможа. — Не обещал ли я вам в «Золотой цапле», что вы увидите меня снова?

Аврора с изумлением смотрела на него.

— Значит, этой честью я обязана вам? — пробормотала она.

Арамис взял ее руку с елейностью прелата и поцеловал с галантностью мушкетера.

— Я ваш покорнейший слуга, ваш друг, если вы считаете меня достойным этого титула, и ваш лекарь, если вам запомнился мой опыт на сомюрской дороге.

— Разве я могу такое забыть?

— Во всяком случае, в настоящее время я запрещаю любые выражения благодарности. Они будут позволены вам позднее, когда я сделаю для вас все, что намерен. — Это обещание герцог произнес с несколько странной интонацией. — Тем временем, — закончил он, понизив голос, — позвольте просить вас оказать мне честь, удостоив на несколько минут — не здесь и не этим вечером — личной беседы. Это не может представлять для вас никакой опасности, учитывая мой возраст.

Немного подумав, мадемуазель дю Трамбле решительно ответила:

— Монсеньер герцог, я буду счастлива побеседовать с вами, так как у меня есть к вам просьба.

— В самом деле?

— Великодушная поддержка, которой вы удостоили меня и которую предлагаете оказывать и в дальнейшем, пробуждает во мне смелость доверить вам секрет, мучающий меня и переполняющий горем.

Теперь пришла очередь герцога с удивлением смотреть на нее. Аврора в отчаянии опустила голову.

— Увы, — вздохнула она, — несмотря на милости, ниспосланные мне Провидением, моя душа полна печали.

— Неужели это возможно?

— Вы можете избавить меня от неведения и сомнений, которые меня убивают.

— Распоряжайтесь мной, как хотите, дорогое дитя! — Приложив палец к губам, Арамис продолжал: — Сейчас не время и не место доверять друг другу тайны, когда все вокруг наблюдают и слушают. Я понял, — добавил он, — что вы будете проживать у старшей придворной дамы, покуда вам не предоставят личные апартаменты. Королева встает поздно, так что я загляну к вам завтра утром.

Когда Арамис встал и поклонился, чья-то рука опустилась на его плечо. Это был король, возвратившийся после обхода зала и раздачи комплиментов, именуемых «придворной святой водой».

— Господин герцог, — сказал он, — я должен буду сообщить вам кое-что завтра, после того, как покину государственный совет.

Мадемуазель дю Трамбле поселили в особняке Монтозье, скромном снаружи, но с большими, красивыми и изящно меблированными апартаментами. Одна из комнат на первом этаже была предоставлена ей для приема испанского посла. Аврора сидела на диване, опершись локтем на подушку и поддерживая рукой опущенную голову. Глаза ее были заплаканны. Казалось, у нее нет причин для печали. В один день, без всяких усилий, она достигла предела мечтаний каждой дамы Франции — королевской милости!

Деревенская девушка без денег и влияния, сражающаяся с судьбой за существование своих родных и свое собственное, она была представлена при дворе, получила место в штате дам королевы, король оказал ей гостеприимство, мужчины кланялись ей, а дамы начинали завидовать. Все это выглядело сном!