— Послушайте, что вы здесь делаете? — грубо рявкнул он.
— Жду, когда ваша милость кончит беседовать с этим офицером на непонятные мне темы. По-моему, вы обвиняете беднягу в том, что он совершил промах. Но уверяю вашу милость, это не соответствует действительности, ибо я — тот человек, о котором король, несомненно, говорил вам.
— Я действительно выполняю приказ его величества, но описание не соответствует…
— Плевать на описание! — нетерпеливо воскликнул маленький парижанин. — Во мне нет шести футов росту, но что в конце концов значат дюйм или два? Что касается одежды, принятой на моей родине, то я сменил ее на эту, дабы усилить достоинства, данные мне самой природой.
— Значит, вы утверждаете, что вы…
— Что я — это я? Не только утверждаю, но и горжусь этим!
— Возможно ли это? — пробормотал Ларейни, беспокойно ерзая на стуле. — Какой закоренелый негодяй! Он еще хвастает содеянным!
— Конечно! Я ведь не начинал свою карьеру, как военный инженер. Но подождите, монсеньор, покуда я добьюсь большего, и у вас от удивления глаза вылезут на полный учености лоб!
Шеф королевской полиции обернулся к приставу.
— Книга для записи показаний и полицейские сержанты на месте?
— Да, монсеньер.
— Пусть сержанты войдут.
Когда последние появились в комнате, министр продолжил:
— Писарь, приготовьтесь записать показания этого человека. Сержанты, станьте позади него, теперь он под вашей охраной.
Фрике с удивлением воззрился на говорившего и вновь прибывших.
— Это еще что — в какую игру вы играете? Показания, писарь, сержанты… Чтоб мне сдохнуть, если я хоть что-нибудь понимаю!
— Обвиняемый, — сурово начал чиновник, — вы признаете, что злостно и преднамеренно нарушили эдикты, провозглашенные нашим государем, королем?..
Теперь пришла очередь Фрике подскочить на стуле.
— Эдикты? Какие эдикты? Мне снится сон, или у вашей милости солнечный удар?
— Эдикты, касающиеся дуэлей, — продолжал Ларейни, — с помощью усердия покойного кардинала Ришелье разрешенные и подписанные горячо оплакиваемым королем Людовиком XIII и продленные ныне царствующим монархом…
— Не знаю я ничего ни о каких эдиктах, — пробормотал маленький парижанин, воздев руки.
— …Скрестив шпаги в королевском владении, Сен-Жерменском лесу, с виконтом де Брежи, капралом королевских мушкетеров, которого невозможно преследовать по суду, ибо в результате этого мятежного деяния он был убит в поединке.
Фрике громко вскрикнул — наконец-то он все понял! Отряд солдат доставил его к министру, потому что он обвинялся в нарушении эдиктов и убийстве, и должен был попасть в тюрьму вместо своего друга Жоэля из Локмариа.
Не обратив внимания на вызванный им ужас, магистрат продолжал:
— Следовательно, вам придется предстать перед полицейским трибуналом, специально учрежденным для наказания тех, кто нарушает законы королевства и волю короля. — Сделав паузу, чтобы дать слушателю время осознать смысл его речи, он торжественно продолжил: — Преступления подобного рода влекут за собой наказание, не меньшее, чем смертный приговор…
Несмотря на свою храбрость, парижанин опустился на стул — у него подкосились ноги. В тумане, застилавшем глаза, ему представилось смутное видение палача с топором и плахой.
— Если только, — закончил Ларейни, — король не помилует вас, в чем я очень сомневаюсь, видя вашу отвратительную жестокость.
Фрике схватил себя за шею, ощущавшую холод, подобный прикосновению стального лезвия.
— Вам придется подписать признание, если только вы в самом деле совершили это преступление. Потому что вы могли договориться с настоящим преступником ввести правосудие в заблуждение, чтобы дать ему время бежать за границу.
Это предположение сразу же подало мысль сообразительному парижанину. Пока он в тюрьме, Жоэль и впрямь может вернуться на родину. Решение созрело мгновенно: он сядет в тюрьму, предстанет перед судом и даже пойдет на казнь, зато спасет своего недавнего, но дорогого друга. Лицо его обрело спокойствие, а конечности перестали дрожать, когда он поднялся и твердо заявил:
— Монсеньер, прошу вас дать мне перо.
Но в этот момент послышался шум, и чей-то громовой голос прокричал:
— Повторяю вам, что я должен видеть господина де Ларейни, и увижу его, несмотря на всех дьяволов ада! Даже если бы вас было пятьсот человек, вы бы не смогли меня задержать!
Раздался лязг оружия и шум драки, после чего дверь открылась, и на пороге появился сын Портоса. Шесть стрелков выстроились в линию, скрестив алебарды, чтобы задержать его. На выручку бросились двое полицейских, пристав и писарь образовали арьергард. Жоэль не стал обнажать шпагу, и, не поднимая руки, пронесся сквозь строй защитников, словно циклон, представ перед шефом полиции.
— Монсеньер, — начал он, — я знаю, что здесь происходит. Мой преданный друг жертвует собой ради меня. Но я не принимаю его жертвы. Это я нарушил эдикты, обнажив шпагу в окрестностях Сен-Жермена и заколов капрала де Брежи. Король требует мою голову — приношу ее на своих плечах, но позвольте воззвать к вашей справедливости и человечности. Отпустите на свободу моего бедного друга, вся вина которого состоит в героизме и любви ко мне.
— Сударь, ваше желание будет исполнено, — ответил министр полиции, тронутый речью и поведением молодого человека. — Вы можете идти, — обратился он к Фрике.
Последний бросился в объятья вновь прибывшего, крича:
— Жоэль, что заставило тебя прийти? Почему ты не позволил событиям идти своим чередом? Я был бы так рад помочь тебе!
Он едва не задохнулся от счастья и горя, когда бретонец прижал его к сердцу в братском объятьи.
Магистрат склонился к полицейскому офицеру и сказал с уверенностью человека, который редко ошибается:
— Вот теперь в наших руках тот, кто нам нужен, Сен-Жан. Вы должны были арестовать этого человека, хотя выполнение такого поручения могло стоить вам жизни.
Двое полицейских приблизились к юноше.
— Именем короля, — заговорил один из них, — я требую у вас вашу шпагу.
Другой, вынув из кармана короткий жезл из черного дерева с белым набалдашником, постучал молодого человека по плечу и произнес:
— Именем короля я арестую вас.
Вскоре Жоэль вышел из Шатле, конвоируемый двумя сержантами, направившись к стоящей на набережной карете. Солдаты велели ему сесть впереди, и сами заняли места на противоположном сиденье: по правилам один из полицейских должен был сидеть рядом с арестованным, но для него просто не осталось свободного пространства. Лошади пустились галопом, у каждой дверцы экипажа скакал стрелок.
Спустя четверть часа карета остановилась у крепости, защищенной множеством рвов, валов и укреплений, с высокими башнями, вырисовывавшимися на фоне неба.
— Выходите, — скомандовал один из сержантов.
Жоэль повиновался. Двое солдат взяли оружие наизготовку. Человек со связкой ключей в руках возглавил процессию. Маленькая группа прошла под сводчатой крышей, по подъемному мосту, через караульное помещение и лабиринт лестниц и коридоров в большой двор. Поднявшись на третий этаж, они провели арестованного в камеру, меблированную кроватью, столом и стулом.
— Вот вы и дома, — промолвил надзиратель.
Он удалился вместе с двумя солдатами. Послышались звуки ключей, поворачиваемых в замках, и задвигаемых засовов. Это пробудило заключенного, принявшего происходящее с ним без удивления и колебания. Подойдя к двери, он позвал:
— Послушайте, ребята!
— Что вам понадобилось так скоро? — осведомился тюремщик сквозь зарешеченное окошко в плотной двери.
— Один вопрос.
— Только поскорее.
— Я был бы очень обязан, если бы вы сообщили мне, где я нахожусь?
— Уже начали шутки шутить, а? — проворчал страж, удаляясь. — Как будто вы не знаете так же хорошо, как и я, что находитесь в Бастилии?
