— Сильно сказано! — послышался с порога чей-то голос. — Надеюсь, мне вы что-нибудь оставите?

Обернувшись, все без труда увидели говорившего, ибо высокая фигура Жоэля заполнила собой дверной проем. Расставшись со знатными дамами, он не воспользовался предложенной каретой, а бродил в темноте, покуда не увидел свет в окнах на соседней улице. Направившись к этому маяку, юноша добрался до таверны, открытая дверь которой любезно приглашала проголодавшихся.

Неслышно войдя, Жоэль ожидал на пороге удобного момента, чтобы сделать свой скромный заказ, когда он услышал окончание монолога Малыша Фрике, угрожавшее ему остаться без обеда.

В силу человеческой глупости карлики всегда ненавидят гигантов. Фрике не являлся исключением из правила, ибо он, устремив дерзкий взгляд на рослого пришельца, задиристым тоном осведомился, что ему здесь понадобилось.

— Ничего особенного, — ответил бретонец. — Я просто хотел бы, сударь, напомнить вам о правиле, которое такой великий воин и путешественник как вы, несомненно, слышали, странствуя по свету. Это необходимость проявлять милосердие к своему ближнему.

— Что вы хотите этим сказать?

Взмахнув шляпой, которую он держал в руке, наш герой продолжал самым любезным тоном:

— Только то, что я также прибыл издалека и нахожусь в поисках еды и крыши над головой. Поэтому я бы не отказался разделить с вами деликатесы этого блистательного заведения.

Пришла очередь хозяина снять шапку и отвесить поклон второму клиенту со шпагой.

— Кроме того, каждый платит равную долю, — продолжал бретонец. — Вы согласны?

Если маленький парижанин и был согласен, то он ничем этого не выдал.

— Черт бы вас побрал! — раздраженно воскликнул он, бросив угрюмый взгляд на возвышавшегося над ним юношу. — Я заказал этого барана, и я его буду есть!

— Вы невежливы, — спокойно заметил Жоэль. — Но меня так мучит жажда, что я не в состоянии обижаться, — во рту у меня сухо, как у рыбы на сковородке.

Протянув руку над головой Фрике и рядом с ухом хозяина, он взял со стойки оловянный кувшин и, не удосужившись понюхать и удостовериться в качестве напитка, одним глотком выпил почти четверть его содержимого.

Тем временем глаза маленького парижанина вспыхнули, как у кота, которому наступили на хвост.

— Невежлив? — громко переспросил он. — Тысяча чертей! Вы намерены дать мне урок этикета — вы, приехавший из бретонских болот, мне, родившемуся в Париже? Так знайте, что я не раз задавал трепку рослым парням, которые грозились засунуть меня себе в карман.

— Успокойтесь! — с нетерпением прервал его Жоэль. — Дело не в нашем росте, а в наших зубах, которые, как будто, одинаковой длины. Если перед нами не поставят какую-нибудь пищу, то нам придется взяться за кинжалы и шпаги, ибо мы будем вынуждены съесть друг друга заживо, даже не содрав кожу. Кроме того, — добавил он, сравнив баранью ногу, которую принес в столовую Бистоке, с фигурой Фрике, — я никогда не поверю, что вы в состоянии съесть в одиночку ногу такой величины.

— А почему бы и нет?

— Потому что существует одно правило.

— Какое?

— Способность совершить подвиг должна быть заметна внешне.

Трактирщик потирал руки, оценив шутку, а Бистоке не удержался от смеха.

Фрике вскочил, треснув шпорами, как бойцовый петух, и шагнул вперед, выхватывая шпагу:

— Вы оскорбили меня! Маленький у меня рост или нет, я никому не позволю делать замечания на этот счет. Будь я проклят, если вы не заплатите за оскорбление!

— Трактирщик может записать это в счет. Но подумайте, если мы повредим друг другу шкуру…

— Вы заботитесь о своей?

— Разумеется. Я ведь не привез запасную из Бретани.

— Все дело в том, что вы боитесь.

— Боюсь? Мне неизвестны все слова парижского жаргона, поэтому я не знаю, что вы имеете в виду.

Слушая этот ответ улыбающегося Жоэля, Бонларрон испытывал глубокое удовлетворение. Слуга дернул его за рукав.

— Боже милостивый! — прошептал он. — Неужели они в самом деле собираются перерезать друг другу горло?

— Похоже на то, — ответил хозяин, сияя от радости, — и если нам повезет и один из них будет убит, то мы сможем возродить обычай завтраков перед дуэлями и обедов после них, которому я обязан былым процветанием этого заведения.

— Но существуют эдикты, запрещающие поединки, хозяин.

— Эдикты! — фыркнул отставной солдат, с жалостью глядя на своего слугу. — Всегда существуют эдикты против развлечений знати и народа. Если бы эдиктов не было, то исчезла бы забава их нарушать. Лучше скажи, на кого из них ты бы поставил? — Он задумчиво посмотрел на мужчин, словно снимавших друг с друга мерку взглядами, — бретонца, спокойного, добродушного, насмешливого, и парижанина, нервного, возбужденного и доведшего себя до бешенства.

— Оба храбрецы, но один беспокойный, как кот, а другой хладнокровен, словно полярный медведь. На кого бы ты поставил пистоль?

— Хозяин, нельзя им позволить драться. Вы должны вмешаться и использовать вашу власть.

— Я должен использовать мою шпагу! — Быстро заперев входную дверь, чтобы не побеспокоили зеваки, трактирщик потребовал рапиру и стал снимать с себя белый фартук.

— Ты думаешь, парень, что я намерен стоять, сложа руки, покуда эти господа будут ими работать?

— Вы хотите сказать, что тоже собираетесь драться?

— Смерть всем чертям! Разумеется, собираюсь!

— С кем же — с самым лучшим?

— С самым худшим — с тобой, болван!

— Со мной? — переспросил пришедший в ужас Бистоке.

— Мы будем секундантами этих двух господ, согласно кодексу чести! Ты будешь сражаться на стороне одного из них, а я — на стороне другого, так что получится драка в добром старом стиле!

— Но у меня нет шпаги, хозяин!

— Ты можешь использовать этот большой посеребренный вертел.

— О Боже!

— Конечно, он длиннее моей рапиры, но уступаю тебе это преимущество.

Тем временем Жоэль обнажил шпагу, но сделал последний призыв к примирению.

— Послушайте, давайте сначала поужинаем — у нас хватит времени скрестить шпаги после этого.

— Нет-нет! — запротестовал Фрике. — Будь я проклят! Начнем сейчас же! — И подняв шпагу, он сделал угрожающий выпад так быстро, что у бретонца едва хватило времени стать в защитную позицию.

Рассерженный парижанин бросился в бой с такой стремительностью, что шпаги скрестились почти у самых рукояток. К счастью, сын Портоса был столь же хладнокровен в обращении с обнаженной сталью, сколь и с рапирой с защитным наконечником. Высвободив клинок, он шагнул назад.

— Ага! — воскликнул маленький человечек. — Голиаф[31] отступает!

— Я не отступаю, а освобождаю клинок. Во всех странах, где фехтование — наука, это правило игры, а не отступление.

Читая лекцию, бретонец быстро и многообразно парировал удары и выпады парижанина, не предпринимая однако ответного нападения.

— Клянусь рогами дьявола! Вы, по-моему, просто валяете дурака! — прорычал Фрике.

— Несомненно, сударь, — спокойно ответил Жоэль. — Если бы я начал сражаться всерьез, то насадил бы вас на вертел, как баранью ногу.

В доказательство этого взбешенный Фрике почувствовал укол в бок, но такой легкий, как будто его нанесла не длинная шпага, а учебная рапира.

— Пора кончать! — воскликнул он.

— Совершенно с вами согласен, — заметил наш герой. — Не желаю ничего другого, ибо я голоден до безумия.

Сделав ложный выпад, который его противник парировал круговым движением, он подцепил шпагу парижанина и резким движением отбросил ее в дальний конец комнаты.

— Прикончите меня на месте, раз вы меня обезоружили! — взвизгнул маленький человечек вне себя от стыда, гнева и унижения.

Но сын Портоса спокойно вложил свою шпагу в ножны.

— Видите ли, — промолвил он, — если бы я убил вас, то мы не смогли бы вместе пообедать. — Отойдя в угол, Жоэль подобрал упавшую шпагу и с поклоном возвратил ее владельцу. — Надеюсь, вы не откажетесь от трапезы, за которую так храбро сражались?