Собачья ярмарка, подвигнувшая нас на эту ученую диссертацию, расположилась в боковых аллеях Госпитального бульвара, примыкающего к заставе Фонтенбло или к Итальянской заставе.

Некоторые из этих симпатичных четвероногих привязаны к кольям.

Маленькие сидят в клетках.

Большие прогуливаются со своими хозяевами, или точнее с теми, кто стал ими благодаря столь непредвиденным случайностям, что, принимая во внимание разнообразие обстоятельств, мы даже и не станем пытаться перечислять их.

Здесь можно найти собаку любого роста и любой величины, любой породы и любого экстерьера.

Есть собаки из Пиренеев рыжеватой масти и приторно-слащавого вида; остерегайтесь их, даже если их кличка будет «Ягненок», как у той, что вцепилась мне в руку.

Есть бульдоги с приплюснутыми носами, с горящим взглядом и с челюстями, украшенными кабаньими клыками.

Есть терьеры, сторожевые и цепные псы, легавые и пойнтеры более-менее чистых кровей.

Здесь представлены также овчарки и королевские болонки.

Все породы гончих от таксы до борзых выставлены на этой ярмарке.

Полусобаки-полуволки, черные и белые, напоминающие кучера дилижанса, закутанного в свои меховые одежды; комнатные короткошерстные собаки турецкой породы, которые, похоже, напротив, сбросили свои шубы и постоянно дрожат от холода; болонки, которых лишь с большим трудом можно обнаружить под длинными шелковистыми прядями шерсти.

И даже сами мопсы — эта известная, если не сказать прославленная порода собак, которую считали вымершей, а Генрих Моннье гордился тем, что спас саму память о них от полного забвения — сами мопсы изредка посылают сюда своих представителей.

За ними шумной толпой следуют шавки, толпою столь многочисленной, столь пестрой, поражающей многообразием причудливых форм, что, увидев ее, Бюффон несомненно разорвал бы в клочки свой перечень собачьих видов и генеалогическое древо, которое он составил для каждой породы и которое ныне невозможно расшифровать.

Вот уже около двух часов шевалье де ля Гравери и его сотоварищ прочесывали во всех направлениях Госпитальный бульвар, его аллеи и боковые дорожки, но пока даже не напали на след того, ради кого пришли сюда.

Уже более десяти раз честный Пьер Марто, желавший заработать свои деньги, говорил бедному шевалье, показывая на какую-нибудь собаку, которая внешне походила на Блэка:

— Посмотрите, сударь, вот там, не ваш ли это Думесниль?

И уже более десяти раз шевалье отвечал, тяжело вздыхая:

— Увы! нет, это не он.

Как вдруг наш герой издал радостным вопль.

На углу улицы Иври, напротив которой он стоял, шевалье заметил человека, державшего на поводке двух собак, и одной из них был Блэк.

Человек беседовал с каким-то господином, который, казалось, с живейшим интересом рассматривал спаниеля.

— Вот он! Он там! — закричал де ля Гравери. — Смотрите, он меня узнал, он повернул голову в мою сторону. — Блэк! Блэк! А! мой бедный Думесниль, как я рад вновь увидеть тебя в моем нынешнем положении!

Де ля Гравери намеревался пересечь улицу, но в этот момент барышники пустили рысью не одну, а сразу десяток лошадей: невозможно было миновать бульвар, не подвергая себя риску быть раздавленным, и славный Пьер Марто, у которого не было таких причин для волнения, как у шевалье, к счастью, сохранив все свое хладнокровие, вовремя удержал его от опрометчивого поступка.

Но за это время господин, достав кошелек из кармана, заплатил торговцу и, получив из его рук поводок, к которому был привязан Блэк, собрался уходить.

Шевалье де ля Гравери, удерживаемый, как мы видели, на месте Пьером Марто, наблюдал все это, крича:

— Остановитесь! остановитесь! эта собака моя!

Но звук его голоса терялся среди рева барышников, щелканья бичей и цоканья подков по камням.

Наконец дорога освободилась. Пьер Марто отпустил полу сюртука шевалье, который немедленно устремился вслед за покупателем.

— Сударь! сударь! — восклицал шевалье, семеня позади него, — собака, которую вы только что купили, принадлежит мне!

Господин, вначале не обращавший ни малейшего внимания на крики шевалье, в конце концов понял, что эти призывы обращены к нему, и, хотя, казалось, он очень торопился увести Блэка, он все же обернулся.

— Что такое? Будьте добры, повторите, что вы сказали?

— Я говорю, сударь, — задыхаясь, повторил шевалье, — что вы уводите с собой мою собаку.

— Вы ошибаетесь, сударь, — ответил покупатель, — животное, которое я держу на поводке, принадлежит мне по двум причинам, но и одной из них хватит, чтобы признать его моей законной собственностью: я ее вырастил, я никогда ее не продавал и, однако, я только что ее вновь приобрел.

— Прошу простить меня за то, что я вмешиваюсь, — сказал Пьер Марто учтиво, но в то же время твердо, — но я должен сказать, что животное принадлежит этому господину; я свидетель того, что эту собаку украли у него в пятницу, и доказательством этому служит то, что вот уже два дня, как я ее разыскиваю.

— Смотрите, сударь, смотрите, он меня узнал! — закричал шевалье, обхватив голову Блэка руками и целуя его в лоб.

— К несчастью, сударь, — холодно, но решительно ответил покупатель, — это доказывает только одно: то, что эта собака какое-то время принадлежала вам после того, как ее украли у меня, сомневаюсь, что вы могли бы клятвенно утверждать, что эта собака живет у вас более двух лет, и однако в настоящий момент ей уже исполнилось восемь лет.

— Сударь, — сказал шевалье, который, вспомнив рассказ Терезы, почувствовал некоторое смятение ума, — сударь, назначьте вашу цену, и я заплачу любую сумму, которую вы назовете.

— Никакая цена не сможет ввести меня в искушение; слава Богу, я достаточно богат, чтобы быть вынужденным продавать своих собак; кроме того, этот пес бесценен: у меня с ним связаны слишком дорогие и любезные моему сердцу воспоминания; уверяю вас, что с тех пор, как двенадцать или пятнадцать месяцев назад я поверял его в Булонском лесу, редкий день я не вспоминал о нем. Я его отыскал, и я его оставлю у себя.

— Оставите Блэка, сударь? Но это невозможно, — закричал шевалье, страшно разгорячившись. — Сударь, это моя собака. Если потребуется, я не пощажу себя ради того, чтобы она вернулась ко мне.

— Сударь, — ответил покупатель, нахмуря брови, — хотя я и испытываю некоторую жалость, видя подобное ваше поведение, к которому считаю себя должным отнестись как к приступу безумия, вынужден вам сказать, что вы мне надоели!

— О! Надоел я вам или нет, сударь, — подхватил шевалье, к которому постепенно возвращалось его вчерашнее воинственное настроение, — но завтра я дерусь на дуэли, и раз я здесь, то клянусь, я не остановлюсь даже перед вторым поединком. Я хочу мою собаку.

Произнося это, шевалье решительно повысил голос.

— О! Давайте не будем кричать, сударь, — очень спокойно сказал незнакомец. — Посмотрите, вокруг нас уже собираются люди, а человеку в вашем возрасте не подобает выставлять себя подобным образом на всеобщее обозрение. Вот моя визитка; через час я буду у себя. Надеюсь, что вы сумеете вернуть себе хоть немного хладнокровия, я буду вас ждать, чтобы уладить это дело так, как вы сочтете это уместным.

— Отлично, сударь, через час!

Незнакомец холодно попрощался с шевалье и удалился, уводя с собой Блэка, который в этом споре о хозяине, вне всякого сомнения, не признавал права первоочередности и следовал за незнакомцем, буквально заставляя тащить себя на поводке. При этом он бросал на шевалье де ля Гравери такие взгляды, которые разрывали тому сердце.

Наконец, когда шевалье потерял из виду Блэка и того, кто его уводил, он взглянул на визитку, которую держал в руке, и прочел на ней следующее имя и адрес: «Ж-Б. Шалье, негоциант, улица Трех Братьев, № 22».

«Где, черт возьми, я видел это имя? — спросил себя шевалье, направляясь к стоянке наемных экипажей. — В моей бедной голове так перемешалось все случившееся, что я серьезно опасаюсь потерять когда-нибудь память от всего этого. Все равно, хотя это собачье утро и доставило мне немало огорчений, но ни одно из них не сравнилось бы с тем горем, которое причинила бы мне ее утрата… Ах, все это довольно зловещее предзнаменование для завтрашнего дня».