В квартире было темно и тихо. Женевьева, стараясь не шуметь, закрыла входную дверь, скинула туфли и на цыпочках прокралась в комнату. Наполовину раздевшись, села на кровать, бездумно уставилась в пространство. Она дома, все осталось позади, так почему же она не чувствует себя в безопасности? Почему ей просто не посмеяться над событиями прошедшего вечера, почувствовав облегчение оттого, что Роберт быстро уснул, а затем самой улечься в кровать?

И тут в дверь два раза постучали.

— Женевьева? — Роберт подергал дверную ручку. — Заперто! Зачем ты запираешься от меня?

— Дорогой мой, это не имеет к тебе никакого отношения. Я всегда запираю на ночь дверь. Это всего лишь привычка.

— Привычка? Немедленно открой.

Она громко зевнула.

— О, Роберт, а не может это подождать до утра? Я так сладко спала.

— Вздор. Не прошло и пятнадцати минут, как ты вошла в квартиру. Я слышал.

— Я так устала, что просто без сил упала на кровать и уснула.

Скрипнула половица. Может быть, он возвращается в свою комнату?

— Сейчас пятый час, Женевьева!

— Господи, неужели? Тогда понятно, почему я так устала. — Она скинула белье и потянулась за ночной рубашкой. — Ложись спать, дорогой. Я совершенно разбита.

— Женевьева! — Его голос сорвался на крик. — Я приказываю тебе немедленно открыть дверь.

Затем послышался глухой удар, словно он ударил в дверь кулаком. Или головой.

— Хорошо, я иду. Только успокойся. — Она старалась говорить ровным тоном, успокаивала дрожь в руках, поворачивая ключ в замке.

Роберт был очень бледен. Его кулаки сжимались и разжимались. И в то же время он казался каким-то потерянным. Он не мог дать волю своей ярости теперь, когда дверь открылась, и они оказались лицом к лицу.

— Где ты была?

— Ты же знаешь, я была на вечеринке с Лулу.

— Все это время?

— Потом мы пошли на другую вечеринку. Я хотела вернуться домой, но очень беспокоилась за нее. Она вечно попадает в неприятности. Понимаешь, она слишком много выпила.

Он вздохнул и взъерошил волосы.

— Хочешь войти? — Она изо всех сил старалась говорить ласково, хотя это было нелегко.

— Спасибо. Хочу. — Он шлепал по ее комнате, засунув руки глубоко в карманы халата. — Если честно, Женевьева, мне ужасно надоело твое чересчур независимое поведение.

— Это больше не повторится, я обещаю. — Она смотрела на свои ладони, уговаривая себя: «Иди к нему, обними его, смягчи его гнев», — но по-прежнему сидела на том же месте и кусала ногти.

— Я не хочу, чтобы ты шлялась по городу вместе с Лулу. Хватит.

— Да, конечно. — Это был единственный способ положить конец пытке. Подойти к нему и покончить с пустыми разговорами.

— Мне интересно, что это за жена, которая разгуливает по городу без мужа до четырех утра?

— Я так виновата, Роберт.

Теперь Роберт подошел к ней. Он толкнул ее на кровать и, взобравшись на нее, широко раздвинул ее ноги. Его губы целовали ее шею, она ощущала прикосновение жестких усов, слышала его вздохи. Неумелая возня с халатом, и его рука пробралась под ее ночную рубашку, оказалась у нее между ног. Она заплакала, беззвучно, не желая, чтобы он услышал ее плач, наваливаясь на нее всей тяжестью тела.

«Пусть это произойдет, — уговаривала она себя. — Пусть произойдет. Скоро все закончится, он уйдет, а ты сможешь заснуть».

Казалось, что она изнемогает под его весом. Затем он вошел в нее, и она уже не могла спрятаться. Он целовал ее лицо. Кровать принялась отбивать привычный такт. Тук-тук. Так всегда было у них с Робертом. Но сегодня ночью что-то изменилось. Возможно, стало еще более механическим. Ушла нежность. Вероятно, что-то изменилось в ней самой.

— Я боюсь, — прошептала самой себе Женевьева, когда Роберт, наконец, ушел к себе. — Мне очень страшно. — Она лежала на своей половине кровати, сжавшись в комок, комкая в кулаке простыню и не в силах уснуть.

В день, когда должны были делать школьные фотографии, сиятельная Женевьева Сэмюэл проснулась и обнаружила на подбородке прыщик.

— Какое это имеет значение? — Ирэн Николас сидела на соседней кровати. — Это всего лишь дурацкая фотография.

— Это невразумительный довод. — Женевьева прижгла прыщик одеколоном и поморщилась. — О, смотри, я сделала еще хуже.

— Какой довод? — Тут Ирэн понимающе улыбнулась. — Ах, я понимаю. Ведь дело в том мальчике, правда? Ты знаешь, о ком я говорю. Это сын фотографа, Александр? Если честно, Дженни, в нем нет ничего особенного.

Женевьева опустила карманное зеркальце, махнула рукой на прыщик.

— У него самые прекрасные карие глаза в мире.

— Такие глаза у всех щенков, — захохотала Ирэн. — И еще у коров.

Специальный помост был сооружен точно так же, как и в прошлом году. Деревянный стул с высокой спинкой стоял напротив черной бархатной занавески. Мистер Джилс возился с камерой, установленной на треноге, а его семнадцатилетний сын настраивал и регулировал мощные лампы.

— Мисс… Сэмюэл? Ваше сиятельство мисс Женевьева Сэмюэл? — Мистер Джилс прочитал имя девушки, даже не посмотрев в ее сторону.

— Да, это я.

Но Александр не сводил с нее глаз. Прекрасных глаз.

— Садитесь, пожалуйста, на стул, — предложил мистер Джилс.

Женевьева взобралась на помост и села, чувствуя, как пульсирует прыщик на подбородке. Возможно, если она чуть-чуть наклонит голову, Александр ничего не заметит.

Произошла заминка из-за проблем с камерой, и мистер Джилс, забыв о Женевьеве, увлеченно занялся аппаратурой. Его сын тем временем подошел поближе.

— Я запомнил вас с прошлого года, — спокойно сказал он. — Вы очень фотогеничны.

— Благодарю вас.

— Мне хотелось бы вас сфотографировать. Обычно я всегда бываю в магазине в воскресенье днем, совершенствуюсь в фотографии. Вы можете прийти.

Мистер Джилс выпрямился.

— Ну вот, все в порядке. Давайте приступим. — У мистера Джилса была бледная кожа и хохолок, который делал его похожим на графа Дракулу.

— Мисс Сэмюэл, повернитесь слегка в угол и сложите руки на коленях. Вот так, прекрасно. Поверните лицо немного вперед.

Александр, у которого тоже был хохолок, но не столь ярко выраженный, незаметно подмигнул Женевьеве. Мистер Джилс выразил недовольство:

— Александр, прекрати фамильярничать, иди сюда, займись делом, будь хорошим мальчиком.

Похоже, у всех девочек в дортуаре были новые, увлекательные романтические приключения. Миллисент Хорнби (ей было семнадцать, на год старше Женевьевы) только что получила письмо от своего молодого человека Эдварда, друга детства, и настояла на том, чтобы прочитать его вслух перед всеми девочками. Милли, не переставая, обсуждала его достоинства. София Харкер (на год моложе Женевьевы) не преставала хвастаться своей разгорающейся дружбой с одним юношей по имени Джулиан Честертон, тот учился в школе для мальчиков в соседней деревне. В выходные у них было назначено тайное свидание.

Ирэн Николас говорила об Александре Джилсе. Она утверждала, что во время фотосессии парень пытался передать ей записку.

— Ты уверена? — уточнила Женевьева.

— Конечно. — Ирэн лежала на кровати и читала «Джен Эйр». Она даже не оторвалась от книги. — Он с меня глаз не сводил.

— Но ведь ты все-таки не получила записку? К твоему сведению, это могла быть квитанция из фотоателье.

— Женевьева. — Ирэн отложила книгу. — Не надо ревновать, он того не стоит.

— Я ревную? — Женевьева попыталась расхохотаться, но у нее вышло очень неубедительно.

В воскресный полдень Женевьева дожидалась автобуса, чтобы отправиться в город, нарушив правило не покидать пансион без разрешения. На самом деле она не намеревалась встречаться с Александром, просто хотела на несколько часов сбежать от подружек с их бесконечными разговорами о мальчиках. Но когда она сошла с автобуса, ноги сами понесли ее прямо к небольшому, невзрачному фотоателье. Девочка решила не обращать внимания на вывеску «ЗАКРЫТО» и взялась за дверную ручку.