Базарный носильщик. Этот немолодой человек беден, у него нет денег купить тележку – карачи, и товар приходится носить на себе, проложив для удобства между спиной и мешком тряпичную прокладку.

Сапожник.

Здесь торгуют бараниной. Холодильных машин в Афгане почти нет, и, чтобы мясо не успело испортиться, баранов режут и свежуют здесь же – по мере необходимости.

Потому, прогуливаясь вдоль мясных рядов, надо смотреть под ноги, чтобы не наступить на баранью голову.

Выбирай кусочек по душе: хочешь – на шашлык, хочешь – на баранью похлебку или на жаркое.

Молодые карачивалы отдыхают в своих тачках, как в шезлонгах.

А можно просто посидеть, скрестив ноги.

В таких печах обжаривают сушеный горох до бронзового цвета. Жареный горох становится хрустящим и очень вкусным.

Валютный меняла. Доллары по-прежнему остаются в Афгане самой уважаемой валютой. А вот к евро тут еще не привыкли, многие торговцы евро вообще в глаза не видели.

Старики обычно позируют перед фотоаппаратом с удовольствием. Они прекрасно помнят нас, «шурави». Чувствуя на душе тяжесть чужих грехов, я представлялся афганцам настороженно и с некоторой с опаской. И зря. Но об этом позже.

Реклама – двигатель торговли. Двадцать лет назад такого изобилия средств наглядной агитации здесь не было.

Подружки.

Только здесь, в центре Кабула, на рынке, в полдень, можно ощутить в полной мере восточный колорит.

На набережной реки Кабул тротуаров нет – и машины, и пешеходы движутся по проезжей части. Каких-либо особых правил движения тоже не существует. Единственное правило, которым здесь руководствуются водители, – «не задави».

В ожидании покупателей мальчишка между делом прихлебывает прямо с черпака, которым наполняет стаканы.

Мост через реку Кабул.

Эти платки – исключительно для мужчин.

После занятий в школе приятно полакомиться сладкой шелковицей. Кстати, летом у афганских школьников каникул не бывает. Большие каникулы у них зимой, в самое холодное время года. А все потому, что у государства нет средств отапливать школы.

Дуканы – маленькие универмаги. Двадцать лет назад мы, советские офицеры и солдаты, граждане могучей и богатой страны, заходили в них, открыв от восхищения рты. По разнообразию ассортимента любая занюханная лавчонка в каком-нибудь глухом кишлаке во много раз превосходила наши советские магазины. Сегодня мы – другие, а дуканы остались прежними. И, как прежде, популярностью и авторитетом у афганцев пользуются наши отечественные электрокипятильники.

Ишаки как вид транспорта тоже уходят в прошлое. Во всяком случае, в Кабуле.

Кабульские «ласточкины гнезда».

Едва мальчик научился ходить, его приобщают к искусству торговли. Среди этого овощного изобилия он чувствует себя хозяином и запросто управляется с весами и гирями.

С трудом представляю, как раньше по этим улицам гоняли на «КамАЗах» и бронетранспортерах наши военные водители, как, не зная языка, ориентировались в восточном дорожном хаосе. Теперь на многих крупных магистралях имеются дорожные указатели, ориентироваться на улицах афганской столицы стало значительно проще.

В крайнем случае дорогу подскажет постовой царандоя.

Подобные таблички поначалу кажутся чьей-то дикой шуткой. Это вход в центральный городской парк. Если у нас обычно запрещают кататься на роликах, проносить в общественные места мороженое или спиртные напитки, то здесь запрещают проносить огнестрельное оружие.

Оказывается, в городе полно табличек с запретами на оружие. Это вход в отель «Интерконтиненталь». Что ж, все правильно. Город просто наводнен оружием. Повсюду раскиданы десятки, если не сотни блокпостов, высятся горы мешков с песком, колючая проволока опутывает огневые точки. Вооруженным человеком здесь никого не удивишь. Как и бронетехникой, ощетинившейся крупнокалиберными пулеметами, которая проносится по улицам Кабула со страшным грохотом и на приличной скорости...

Я не могу не сравнивать поведение в Афганистане коалиционных сил во главе с США и нашего контингента. Это происходит непроизвольно, помимо моей воли. Так вот, американцы выглядят в Афганистане как абсолютно чужеродное тело, как космонавты на Луне – нулевой контакт со страной, народом, с воздухом, с запахами Афгана. По улицам они проносятся на своих бронетранспортерах и «Хаммерах», упакованные в бронежилеты, каски, очки, закрытые с одной стороны стальным люком и с другой – мощным казенником пулемета. Они не останавливаются, не спускаются с брони на землю, не ходят по улицам и не общаются с афганцами. Они относятся к местному населению, как первые европейцы к островным туземцам – надменно и брезгливо. Их не интересует эта страна, ее культура, быт, кухня, обычаи. Их, наверное, вообще ничего не интересует, кроме Америки. Мы были другими по отношению к Афгану и афганцам, мы вели себя иначе. Мы с восторгом открывали для себя этот таинственный, непохожий на наш мир. Мы чувствовали себя первооткрывателями. Мы всему удивлялись, мы с удовольствием окунались в афганскую среду, учили труднопроизносимые слова: «ташакур», «хубасти», «салам», «инжибе»... А уж «бача» и «бакшиш» вообще превратились едва ли не в русские неологизмы – настолько повсеместно их использовали. Мы, как завороженные, изучали этот сложный мир, заходили в дуканы, как во дворцы, кланялись, прикладывали руки к сердцу, охотно пожимали руки толпам мальчишек, обменивались «бакшишами». Я помню, как с офицерами политотдела первый раз в жизни посетил афганское кафе – я испытывал трепетный восторг от прикосновения к столь натуральной, неподдельной восточной экзотике. И были митинги дружбы наших воинов и жителей кишлаков и поселков, и совместные субботники, и совместные посадки «аллеи дружбы»... Вот потому нас помнят, несмотря на все ужасы войны, добрым словом, потому к русским афганцы относятся едва ли не по-родственному, и потому вскидывают большой палец и говорят: «Шурави – хорошо», и добавляют: «Американос...» – и брезгливо морщатся и вставляют русское матерное слово – кто какое запомнил.