У нас был игрок, Алексей Тертышный, который в предыдущий сезон забил около 15 голов, но с самого начала этого сезона у него не получалось. Где-то в середине регулярки я сказал другим тренерам: «Могу ли я поговорить с этим парнем и попросить его делать кое- что другое? Примет ли он изменение своей роли? Если у него не получается много забивать, давайте не будем списывать ему год. Давайте посмотрим, может ли он внести какой-то иной вклад, и может быть, это поможет ему в атаке». Они ответили: «Давайте попробуем. Он парень разумный». Мы стали говорить с ним о других аспектах его игры. У него отличная скорость, поэтому мы сказали: «Мы хотим, чтобы ты встречал соперника первым (в североамериканской терминологии — форчекинг, прим. пер.). Врывайся в их зону и оказывай на соперника давление». Я показал ему видеоклипы о том, насколько эффективным он мог быть в такой роли. Ему, похоже, понравилось. Мне же понравилось, что этот парень смог согласиться на изменение своих обязанностей — стать для нас «энерджайзером» и принести дополнительную пользу в последней трети регулярки. Он добывал для нас шайбу; он вынуждал соперника ошибаться. Он не стал зарабатывать очков намного больше, но был полезен. Так что, я пытался вносить подобные изменения, и иногда они даже срабатывали.
Мой опыт из времен тренерской работы в Северной Америке говорит, что тренер всегда что-то, какую-то роль, «продает». Именно так Боб Джонсон, тренер из Зала Славы, описал нашу профессию. Он говорил: «Мы — торговцы. Именно так. Мы всегда что-то продаем своим хоккеистам». В России я понял, что мне не пришлось ничего продавать. Хоккеисты «купили» коллективный, командный подход. Здесь не звездная система, хотя в команде есть доля звездных игроков. Когда бы Малкин ни перегибал палку, его одноклубники вправляли ему мозги. Они говорили: «Слушай, мы играем все вместе». Мои ассистенты, особенно Виктор Королев, всегда находили время поговорить с Малкиным. Он говорил: «Уважай своих партнеров по команде». Под этим он имел в виду простое «делись с ними шайбой, и результат будет лучше».
Это подход, базирующийся преимущественно на коллективистской природе их общества. Они хотят, чтобы игра оставалась такой же, и я думаю, что она будет оставаться такой же, в России, во всяком случае. С годами я пришел к пониманию того, что культурно- социальные системы стран отражаются в их хоккейных культурах, так что лучше эти системы знать. Когда я работал тренером в Японии, например, уважение к старшим было настолько глубоким, что молодые хоккеисты старались не играть жестко против более возрастных из боязни обидеть старшего. Одной из самых трудных задач у меня там было убедить игроков оставлять, при выходе на лед, свои культурно-социальные условности за бортом. Им приходилось принимать новую для себя, соревновательную хоккейную культуру, где выживает самый подготовленный, независимо от возраста или старшинства. Это была одна из самых тяжелых задач.
В сердце российского хоккея лежит четко выраженное советское наследие. Хоккеисты находятся под столь же строгим надзором и контролем, как и в тихоновскую эру. Считается, что, если игрокам позволить думать самим за себя (контролировать свои программы общефизической готовности, например), командная дисциплина будет потеряна.
Руководители команды (тренеры, менеджеры и т. д.) не доверяют хоккеистам право принимать ответственность на себя. Игроки не научены думать, они научены выживать. Они взрослеют, но с ними продолжают обращаться, как с детьми. В своей книге Larionov Игорь Ларионов снова и снова подчеркивает это — элементарное отсутствие уважения к личности. Значение имеет только команда и ее общий успех.
Российские тренеры хорошо образованы и кажутся весьма цивилизованными, но они могут обращаться с хоккеистом грубо и иногда очень жестоко. Неоднократно я наблюдал, как в перерывах или на скамейке молодых хоккеистов ругают и распекают до точки, когда, казалось бы, они должны взорваться. Но этого никогда не происходило, и я часто удивлялся, почему они мирились с такими злоупотреблениями. Ответ: Россия, может быть, сегодня и демократия в теории, но ее руководители не умеют действовать демократическими методами. В Северной Америке мы считаем, что великие игроки рождаются с талантом, который нельзя уродовать, и который делает их великими. В России тренеры твердо верят, что великих игроков можно делать, и ключом к этому является обучение. Они считают, что в великих игроков вырастают те, у кого повышенная терпимость к тренировочным нагрузкам, кто может психологически справляться с объемами работы и стрессом лучше, чем средний хоккеист.
Мне было очень увлекательно наблюдать за детьми. В каждой возрастной группе я выделял пару игроков, которые становились для меня ориентирами при наблюдении командных тренировок. Обычно я отбирал одного из лучших, и одного из менее успешных хоккеистов и наблюдал, как они от месяца к месяцу развивались. Увидев, насколько целеустремленно и много они работают на тренировках, понимаешь, что рост их мастерства не обязан ничему иному, кроме большой и тяжелой работы.
Мне потребовалось некоторое время, чтобы прийти к этому заключению, но, конце концов, меня осенило: да, они делают разнообразные упражнения и да, они растут несколько по-разному, но все это, преимущественно, косметические вещи. Что на самом деле видишь, так это то, что мальчишки становятся мастеровитыми хоккеистами через повторение и огромное количество времени на тренировках. Их подгоняют, но через какое-то время их не надо сильно подгонять — они уже сами гонятся.
Подозреваю, такой же подход практикуется и вне хоккейного мира — в гимнастике, балете, музыке. Когда видишь, откуда они берутся и как они живут — большинство в мрачных, без излишеств, спартанских условиях — начинаешь хорошо понимать, что есть российский спортсмен. Эти дети на своем пути проходят множество испытаний. Их подгоняют как спортсменов. Их подстегивают в школе. Они приходят домой и помогают своим мамам и папам по дому. У них нет всех этих игрушек и развлечений, которые есть у каждого ребенка в Северной Америке. Их жизни не легки. Поэтому, когда они чего-то добиваются, ты за них радуешься, потому что им пришлось упорно работать, чтобы достичь этого. Это не как у нас, где мама и папа носят твой хоккейный баул на каток и с катка, и, если ты хороший игрок, то все тебя одобрительно похлопывают по спине. Там, если ты хороший игрок и не отдал пас, — получишь ниже спины, и вовсе не одобрительно.
В целом, я стал очень уважать спортсменов в России и понимать, как тяжело, должно быть, приходилось предыдущим поколениям — третьякам, фетисовым и ларионовым. Они выступали за свои клубы в условиях той же системы и играли за сборную страны. Когда у других бывали перерывы, какие бы короткие они ни были, этим парням приходилось быть на базе, со сборной командой. У них редко когда было время отдыха — может быть, один месяц в сезон.
Даже сейчас, когда сезон закончился, и более возрастные игроки разъехались по домам, наша молодежь получили всего пять дней отдыха и затем вернулись во дворец спорта. В день, когда мы уезжали, я пришел в свой кабинет забрать пару вещей, и когда я выходил, Кулемин и Ибрагимов выходили на лед. Их было человек 12–13, и они тренировались вплоть до середины мая. Таков российский хоккей. Сезон не заканчивается, пока не закончится весенняя тренировочная сессия. Затем у них бывает отпуск с месяц-полтора. Последнее, что я сделал до своего отъезда, было вето на предложение Гудзика, нашего тренера по силовой подготовке. Он предложил провести еще один сбор, где-нибудь в мае, для всех, кто не уехал домой или не играл за молодежную команду или не участвовал в чемпионате мира. У нас набралось бы, максимум, человек восемь. На это я сказал nyet, и думаю, остальные тренеры вздохнули с облегчением. Последнее, что было нужно хоккеистам, так это дополнительное время на льду. Им была нужна возможность восстановиться после жерновов долгого сезона, как физически, так и ментально.
Что касается нашей тактики, я, будучи североамериканским тренером, собирался делать некоторые вещи иначе, при игре в меньшинстве и в обороне на чужой половине. Я думал, что некоторые концепции мне придется продавливать с трудом, но не пришлось. Хватило нескольких упражнений на тренировках и видеоразборов. Хоккеисты оказались очень восприимчивыми. В своей тренерской деятельности я никогда не упускал возможности предварительно объяснить, почему мы делаем то-то и то-то. Мне не надо просто хорошо выполнить упражнение и затем забыть о нем; нам нужно практическое его использование в игре. Я обнаружил, что хоккеисты в Суперлиге в этом плане очень хороши; мне никогда не приходилось принуждать их принять какую-либо новую мысль или выполнять работу, необходимую для ее реализации. Это, как раз, еще один момент, над которым я задумывался в начале: буду ли я обращаться слишком мягко? Или окажусь слишком жестким для этих ребят? В Германии я был слишком тверд. Здесь я нашел, что мой подход отлично соответствует их уровню самоотдачи, и их ответная реакция на мой вклад была действенной.
