– Джин-тоник, плиз!

Бармен налил, да и «плиза» добавил через край.

Небо после предрассветного обморока обретало здоровый розовый цвет, и за пальмами уже проглядывал громадный залив, от которого вверх по холмам да горам поднимался город Акапулько. Далекое, еще полусонное, движение угадывалось на улицах. Гасли фонари и окна в домах. Бесшумно и медленно отваливали в море белые рыбацкие лодки. Наверное, многие натянули штаны, причесались, почистили зубы. А Васька, черт его подери, сидел, как беременная жаба, в воде и хлестал водку разнообразного происхождения.

Вряд ли, вряд ли это вызовет симпатию у любого здравомыслящего. А что бы, к примеру, сказала Васькина мама, узрев его на заре мексиканского дня? Представить невозможно. Впрочем, нельзя судить строго того, чей дух гуляет в окрестностях вулкана, того, кто одержим кроликом Точтли. Можно только пожалеть, учитывая, что человек этот мучительно обдумывает план подводного бегства, в то время как солнце озаряет бассейн, уничтожая укромные уголки, высвечивая дно, выложенное керамической плиткой с изображениями дельфинов, крабов, русалок и нептунов.

«Запросто проткнет гарпуном, – размышлял Васька, глядя на миролюбивого бармена. – Все они такие с виду. А как до денег дойдет!»

– Мани? – спросил он, залезая в трусы и намекая, что там – пруд-пруди.

– Ноу мани! Бразалета, – и бармен указал на голубой браслет, прочно сидящий на левой Васькиной руке.

Откуда взялся? Такими окольцовывают пернатых, дабы проследить пути миграции. А может это тайный передатчик? И на чьем-то электронном пульте запечатлен весь проделанный Васькой маршрут. Или взрывное устройство? Пара минут и – прощай Васька Прун – собирайте по пальмам. Спешно опрокинув рюмку, он понюхал браслет и прислушался. Что-то тихонько и отдаленно потикивало. Часы на руке бармена! Голубой браслет молчал, не сознаваясь. Как бы то ни было, Васька видел его впервые.

Такое, признаемся, бывает с пьющими. Вдруг обнаруживают, что жевать неудобно и слышимость плохая. При ближайшем же рассмотрении оказывается – выбиты два зуба, а на голове шапочка Гиппократа.

«Неисповедимы пути. Может, тут в ходу бартерные сделки?» – и Васька попытался содрать браслет, но тот не поддавался, растягиваясь и впиваясь пластмассово в кисть.

– Ноу, ноу! – переполошился бармен. Энергичными жестами он втолковал, что браслет – неотъемлемая часть Васьки.

– Так в чем дело? Мани?

– Ноу-ноу, – устало повторил бармен. – Бразалета!

Разговор зашел в сумеречный тупик. Чтобы прояснить, Васька попросил еще рюмку и получил без возражений.

«Ах, так! Доведем до крайности!» – И он быстро добавил пять, а то и семь.

Бармен держался молодцом, был безгранично расположен наливать. Более того, в глазах появлялся восторг.

– Сэр! – говорил он, пододвигая очередную рюмку и отдавая честь.

Какие такие законы Архимеда подействовали, но еще через десять Васька пошел ко дну. На поверхности держалась только рука в голубом браслете.

Подбежали маленькие служители и выловили его, как опавший лист, сачками. По очереди подходили они заглянуть в страдальчески-безмятежное лицо. Меж тем бармен возвышенно и мелодично рассказывал, как древний эпос, правду.

Вскоре на берегу бассейна появилась Шурочка. А за нею и Пако.

– Говорил я тебе, – никуда не денется. Особенно с браслетом. Вот только бы не помер. Боррачо![1]

Шурочка задумчиво поглядела на Ваську, на огромный океанский залив, на пальмы в бананах.

– А тебе так слабо, Пако! Ты во всем, кроме денег, умерен, – сказала она сухо.

– Даже дураку понятно, что так пить нельзя! – отчитывала Шурочка пробудившегося к обеду Ваську. – Ты не мальчик, чтоб напиваться до полной потери. В конце концов, я беспокоюсь! Говорят, чуть не утонул, скотина.

– Да?! – удивился Васька. – Разве есть какой-нибудь водоем?

– Ну ты даешь, Василий! – ахнула Шурочка. – Мы же на океане! Впрочем, ты и обо мне позабыл.

– И еще, кажется, забыл расплатиться. Некрасиво?

Шурочка сделала паузу, обозначая всю пошлость и бесстыдность поступка – напиваться, не расплачиваясь.

– Ладно, не беспокойся. Тут за все уплачено, и деньги не в ходу. Пока на руке браслет можешь жрать и пить круглые сутки – на территории отеля.

– Велика ли? – оживился Васька.

– Побольше Красной площади. Все утро тебя искали. Замучались! – с обидой сказала Шурочка. – Представь, четыре ресторана и пять баров.

Васька на секунду представил, и его замутило.

– А нету ли диетической столовки?

– Шутки в сторону! – отрезала Шурочка. – Сегодня у тебя полдня трезвости. Поедем город смотреть.

Даже после шведского стола Ваське смертельно хотелось отведать кусочек Шурочки. Она была обернута, как шоколадная конфета, белой прохладной тканью, сквозь которую, будто через нежный лепесток, просвечивались фруктово-ягодные формы.

Пако был в одних шортах. Хотя казалось, что на плечах его меховое манто. Тропические джунгли покрывали грудь и спину. Чудилось копошение мелких млекопитающих и гнездование пернатых. Когда он купался в бассейне, растительность, как придонный океанский планктон, волнообразно стелилась следом. Это было первобытное зрелище. Так мог бы плыть коралловый атолл со всем принадлежащим ему миром флоры и фауны.

– Таких волосатых баб видал в учебнике, но мужиков ни разу, – сказал Васька, когда они садились в машину.

– Мачо,[2] – туманно ответила Шурочка. И в интонации не был прояснен оценочный оттенок.

Они выкатили на бесконечный набережный проспект, покрытый пальмами, отелями и ресторанами. Мелькали кареты да кабриолеты, обвешанные гроздьями воздушных шаров, из-за которых выглядывали знакомые лица – поочередно, то семейство Худюковых, то Гадецкие.

– Быть не может! – сказала Шурочка. – Откуда им взяться?

– А Сероштанов? – напомнил Васька. – Тут все наши крутятся.

Пако меж тем излагал любопытнейшие сведения.

– Акапулько, в переводе с языка наутль, – Дедушка пульке. Здесь испокон веков гонят всемирно известную кактусную брагу. Есть пульке серебряный, золотой и бриллиантовый.

– В чем разница? – поинтересовался Васька.

– В градусах! – коротко пояснил Пако. – Пульке – божественный напиток! Он легок, как утренняя роса, целителен и терпок, как поцелуй возлюбленной. Отсюда, с берегов Тихого океана, пульке поставляли в Тулу, где жил Кецалькоатль…

– Погодите, погодите, ребята! Чего-то я сбился! – воскликнул Васька. – Не пойму – Сероштанов в Акапулько, Кецалькоатль в Туле. Полная дребедень!

– Всякое в жизни бывает, – рассудительно заметила Шурочка.

Но Васька не унимался, ерзая на заднем сиденье.

– Нет-нет! Все же странно. Никогда не слыхал, чтобы Тула браталась с Акапулько. И на хрена, ответьте, Туле пульки? Ружья заряжать?

– Васенька, спокойно, – урезонивала Шурочка. – Пако знает, что говорит. Возможно, заряжали куда-нибудь. Возможно, протирали чего-нибудь. Или в пряники добавляли.

– Точно – пряники пропали, – вздохнул Васька. – В Акапулько шлют! А в самоварах пульки варят… – Эта неожиданная мысль его самого поразила, и он осекся.

– Так вот, – продолжил Пако, не поняв Васькиных сомнений, – не знаю, чем знаменита ваша Тула, а наша была столицей империи толтеков, которой правил Кецалькоатль. Он знал толк в пульке! Но пил, конечно, умеренно. Не так, как наш друг Басилио. Толтеки, должен вам сказать, были умнейшим народом. И я их прямой потомок, родом из Тулы. Мой двоюродный пра-пра-пра дедушка – великий Кецалькоатль.

– Ого, ты царских кровей! – И Шурочка погладила по мшистому плечу.

– Не совсем так, – мрачно ответил Пако. – Мои прямые предки были шаманами, жрецами культа вечерней Венеры. Но об этом позже.

– Видишь, какой у нас экскурсовод. Профессор! – сказала Шурочка.

– Профессора такими мохнатыми не бывают, – буркнул Васька. – Скорей говорящий пес Артемон Сенбернарович.