В «центре» мы сразу проходим в бар. Время еще относительно раннее, и народу немного. Еще не собрались. Выпиваем для разгона по рюмке коньяку, берем по кружечке легкого местного пива и занимаем столик. Крепко выпивать в наши планы не входит. В полночь наша эскадрилья будет находиться в дежурном режиме. То есть, если что-то произойдет, нас по тревоге поднимут первыми.

Потягивая пиво, я изредка бросаю взгляд на часы. Вера, как правило, появляется в шесть вечера. И точно, в восемнадцать ноль две в фойе звучат молодые женские голоса и звонко стучат каблучки. В дверях бара появляется Вера с двумя подружками, соседками по общежитию. На ней юбочка из бархатистой ярко-красной ткани, доходящая до середины бедер и совсем не скрывающая ног — красивых, обтянутых черными колготками и обутых в такие же ярко-красные туфельки на высоких каблучках, с широкими, почти в три пальца, ремешками на лодыжках. Короткая жилетка из такой же ткани, как и юбочка, едва доходит до широкого пояса из мягкой кожи. А под жилеткой — тонкая черная блузка. У нее пышные темно-русые волосы, постриженные чуть выше плеч, они обрамляют красивое лицо с правильными, точеными чертами. А из-под длинных ресниц сияют лучистые серые глаза. Я совершенно не представляю Веру в роли строгой «англичанки». Секретарша, продавщица, программист, медсестра, даже врач, но никак не учительница.

Заметив нас, Вера радостно улыбается и с подругами направляется к нашему столику. Мы встаем, здороваемся и усаживаем девушек. Виктор делает знак бармену, и официантка приносит заранее заказанные нами кофе и пирожные. Вечер отдыха начинается.

В восемнадцать тридцать начинает работать дискотека. Танцует Вера превосходно, не зная усталости. Я уже много раз мысленно благодарил нашего замполита в училище, который силком загонял нас на факультативный курс танцев. «Настоящий офицер должен уметь все. Если офицер не умеет как следует танцевать, вести себя в приличном обществе, поддерживать разговор с женщинами, разбираться в искусстве, играть в преферанс; знать, чем отличается „Цинандали“ от „Портвейна“, а „Портвейн“ от коньяка, то это не офицер, а солдафон, бурбон. А я сделаю из вас настоящих офицеров, клянусь погонами!»

Повеселившись в дискотеке, мы возвращаемся в бар, где я заказываю легкое вино. Вера удивленно смотрит на меня:

— Ты же всегда предпочитаешь коньяк или мадеру.

Я коротко объясняю ей ситуацию и замечаю, что лучистые глаза Веры на мгновение теряют свой блеск, тускнеют.

— Значит, вам в двенадцать часов надо быть на аэродроме? — как бы невзначай интересуется она.

— Нет. На аэродроме будет дежурное звено. А нам надо быть у себя дома в городке. В случае тревоги звено поднимут в воздух, а нас вызовут на аэродром.

— Но тревоги может и не быть?

— Как правило, не бывает. То есть бывает, но редко.

В бар заходят наши ребята и зовут нас в кинозал. Через пять минут должен начаться какой-то американский фильм. Я добросовестно выдерживаю там около получаса и предлагаю Вере плюнуть на это «произведение киноискусства». На экране изощренный мордобой переслаивается грубой эротикой. Персонажи и мужские и женские только и делают, что демонстрируют приемы восточных единоборств и занимаются сексом. Причем удары наносятся такие, что после них минимум два месяца больничной койки гарантированы. Но противникам хоть бы что. Они тут же наносят такой же ответный удар. А потом участники таких разборок, даже не приняв душа, подхватывают своих подруг и друзей и тащат их в укромный угол. А иногда даже не тащат, а предаются «любви» прямо на месте. Сюжет отсутствует совершенно. К тому же перевод речи персонажей выполнен настолько примитивно, что нам с Верой, свободно владеющим английским языком, он режет уши. А молодняк ничего, доволен и даже в восторге.

Мы снова идем на дискотеку, а потом — в бар. Там мы долго сидим с бокалами вина и беседуем о всякой всячине. О чем могут беседовать молодые мужчина и женщина, которые нравятся друг другу и не ищут мучительно тему для разговора? О чем угодно. Внезапно на улице раздается резкий визг автомобильных тормозов. Вера умолкает и мрачнеет.

— Алеха приехал на своей тачке, — говорит она с кислой миной.

— Ну и что же? Нам-то что за дело до него?

— Он сейчас меня искать начнет.

— А мы разве прячемся?

В дверях бара появляется новоявленный «хозяин жизни», Алексей Московский.

— О! Верунчик! Ты здесь! — он подходит к нашему столику и берет Веру за руку. — Идем, потанцуем, ты покрутишь попкой, а потом — в ресторан. Что ты здесь над этой кислятиной припухаешь.

Вера рывком освобождает свою руку. Я встаю.

— Синьор, дама не танцует, это во-первых. А во-вторых, вы должны были попросить у меня позволения пригласить ее.

Алексей несколько секунд осмысливает услышанное, словно соображая, к нему относятся эти слова или к кому другому. Потом он медленно поворачивается ко мне и еще несколько секунд смотрит на меня тупым взглядом.

— Не понял. Ты кто такой?

— Старший лейтенант Коршунов, к вашим услугам.

— Летун? Так и летай, пока летается. Лети себе, куда-нибудь подальше.

— А ты, я понимаю, коммерсант? Так и торгуй, пока не проторговался. Можешь прямо сейчас в свой магазин и отправляться.

— Слушай, летун, мне не нравится твой базар.

— А мне — твой.

— Да ты хоть знаешь, на кого ты наезжаешь?

— Наезжаешь-то, по-моему, ты.

— Хватит базарить, летун. Лети отсюда быстрее своей керосинки, пока тебе вот эти крылышки не оборвали.

Леха протягивает руку к моему погону, но дотронуться не успевает. Я перехватываю его за кисть и резко дергаю вниз. Он перегибается, приседает и кривится от боли.

— Пусти, зараза! — шипит он.

— Пущу, если ты сейчас исчезнешь и больше не будешь отравлять нам с Верой вечера. Ну?

— Ну, старлей, ты пожалеешь…

— Возможно, когда-нибудь и пожалею. Но ты пожалеешь раньше, если сейчас же не сделаешь так, чтобы я тебя искал и долго не мог найти. И чем дольше этого не случится, тем лучше будет для тебя. Брысь!

Ослабив захват, я толкаю Леху, и тот с маху садится на пол. Тут же поднимается, бросает на меня убийственный взгляд и, что-то прошипев, выскакивает из бара.

— Ой! — качает головой Вера. — Что теперь делать?

— Как что? Сидеть и пить вино.

— Андрей, он же никогда не ходит один.

— Знаю я его компанию. Публика, не стоящая рублика. Сиди спокойно.

Но посидеть спокойно уже не получается. Визит Московского отравил атмосферу вечера. Мы быстро допиваем вино, и Вера предлагает:

— Пойдем отсюда.

Мы выходим на крыльцо. Но едва мы спускаемся по ступенькам, как от стоянки автомобилей нам навстречу идут четверо. Команда Московского. С их помощью он прокручивает свои неблаговидные делишки в городке. Накачанные, наголо остриженные молодые ребята, с крепкими шеями и непоколебимой уверенностью в своем превосходстве над окружающими и в своей абсолютной безнаказанности. У двоих из них нунчаки. Московский сидит в своей «Тойоте», наблюдает и массирует руку.

— Ой! Андрей! Я же говорила. Что сейчас будет? — испуганно лепечет Вера.

— А ничего не будет, — слышится сзади голос Виктора. — Ты, Верочка, поднимись на крылечко, от греха подальше. А мы пока с этими господами побеседуем.

За Виктором с крыльца спускаются еще трое летчиков нашей эскадрильи. Они не принимают устрашающих поз, не издают никаких воплей, как в дурацких фильмах. Спокойно улыбаясь, они идут вслед за нами на команду Московского. А те, оценив соотношение сил, и поняв, что летчики им не по зубам, быстро прячут нунчаки и ретируются к «Тойоте». Хлопают дверцы, и машина исчезает в темной улице. К нам подбегает Вера.

— Здорово! Они, по-моему, даже в штаны наложили. Но как ты уверенно на них шел! Ты же не знал, что Виктор успеет.

— Мы с ним всегда в паре. И в воздухе, и на земле! Знаешь, как Высоцкий пел? Сегодня мой друг защищает мне спину, а значит, и шансы равны. Верно, Вить?

— Само собой. Как же я своего напарника брошу? Я как этот черный шарабан узрел, сразу понял, что сейчас будет. Жаль, что они убежали. Поразмяться хотелось.