И вот в такую атмосферу попадает Анатолий. Ему исполнилось семнадцать лет, и надсмотрщик, обрядив его в затейливую белую униформу, ведет к Хозяину. Хозяину он понравился, и тот назначает Анатолия для личного услужения. Но это не избавляет молодого человека от участия в оргиях. Анатолий, как и другие, живет в постоянном страхе. Но он все время пытается вспомнить, кто же он такой. То, что он не Джейкоб, раб Хозяина, он знает точно. Ему кажется, что как только он вспомнит, кто он есть на самом деле, весь этот кошмар кончится, замок рухнет, и Хозяин с Пришельцем погибнут под его обломками.

В один из дней Хозяин приказывает ему спуститься вниз и привести нового раба, отобранного еще в детстве и достигшего определенного возраста. Спустившись на второй этаж, Анатолий с ужасом видит там ожидающую его Сельму, четырнадцатилетнюю девочку, подругу детских игр Джейкоба. Все в нем возмущается, но страх берет верх, и он ведет Сельму к Хозяину. Тот на его глазах грубо, садистски насилует девочку. Он проделывает это по три раза в день и обязательно на глазах у Анатолия-Джейкоба. Тот ничего не может поделать, ужас сковывает его.

Но однажды Сельма не выдерживает издевательств и проливает «кровь» Хозяина. Тот приказывает Джейкобу привести ее в зал седьмого этажа. Джейкоб знает, что там произойдет. Обращенная в кошечку, Сельма станет пищей для ужасного Пришельца. Когда они с Сельмой приходят в зал, там уже начинают собираться рабы. Джейкоб замечает металлический прут, стоящий у очага, и решается.

Схватив прут, он решительно отдергивает занавес ниши. Там уже ждет змееподобный Пришелец. Увидев в руках Джейкоба прут и прочитав на его лице страшную решимость, Пришелец бросается на него. Ударом прута Джейкоб перебивает змеиное туловище, и Пришелец гибнет. Но перед этим он успевает вонзить в Джейкоба свои ядовитые зубы.

Страх сразу оставляет рабов, и они рвут Хозяина на части и топчуг змеиное тело Пришельца. А на полу в страшных муках умирает Джейкоб. Сельма рыдает над ним: «Джейкоб! Не умирай! Я люблю тебя, Джейкоб! Не умирай, Джейкоб!»

Внезапно Анатолий — не тот, который на экране, а тот, что лежит в кресле, — кричит:

— Я не Джейкоб! Я Анатолий Яковлев!

— Правильно, Толя, — говорит Лена и начинает отсоединять датчики. — Ты — Яковлев Толя. Молодец! Вспомнил. А теперь успокойся и отдохни.

Она делает ему укол, и через несколько минут Анатолий открывает глаза.

— Что со мной было? Где это я был?

— Спокойно, Толя! — отвечает Лена, касаясь ладонями его лба, но не отрываясь от пульта. — Ты все время был здесь. А на все, что тебе привиделось, можешь нагадить и засадить розами. Одно тебе скажу: ты вел себя молодцом и экзамен на хроноагента выдержал. В самых поганых ситуациях ты держался до конца, вел себя достойно и всегда искал выход из самых безвыходных положений. Вот так дальше и действуй.

Ленин эксперимент завершился около четырех часов утра. А мы даже не заметили, как пролетело это время. Напоив всех чаем, Лена командует:

— Всем отбой! День был тяжелым, надо как следует отдохнуть, — и, ни к кому конкретно не обращаясь, добавляет: — Завтра он будет еще тяжелее.

С утра, после традиционной гимнастики и тренировок, Лена растолковывает мне методику, обклеивает себя датчиками и командует, какие ей нужно сделать инъекции. После этого она усаживается в кресло, а я снимаю с ее Матрицы программу МПП, которую прогоняли через нее, когда она переквалифицировалась на первый класс. До обеда Лена отлаживает программу. Сразу после обеда она усаживает в кресло, где вчера сидел Анатолий, Наташу.

Процедура повторяется. Только на этот раз на экране монитора мы наблюдаем Наташу. Великое Время! Я не слабонервная институтка, я хроноагент экстра-класса. Видел я многое и побывал в разных передрягах; самому приходилось делать такое, что при воспоминании волосы шевелились. Но такого изощренного, садистского надругательства над женским телом я не видел никогда! Были там эпизоды и другого рода, безобидные с сексуальной точки зрения. Но они присутствовали в соотношении примерно один к пяти. Теперь я понимаю, почему Виктор из Сектора Z отказался показать мне программу, которую они прогоняли через Лену, когда она проходила МПП. Я бы его тогда грохнул, не задумываясь о последствиях.

Невзирая на весь свой опыт и морально-психологическую подготовку по классу экстра, мне было муторно смотреть, как пьяная солдатня насилует Наташу во все отверстия; как в Древнем Вавилоне, ее заставляют публично совокупляться с жеребцом (чем не Апулей!); как она попадает в стаю сексуально озабоченных горилл. И много чего другого, на что только хватило воображения у бравых ребят из Сектора Z. Впрочем, сами они ничего не выдумывали. Все эпизоды они списывали из жизни многообразных Реальных Фаз.

А бедный Анатолий! Не понимаю, как он смог выдержать все это зрелище? Тем более что Лена постоянно покрикивала: «Смотреть! Слушать! Не отворачиваться!» На меня она внимания, слава Времени, не обращала. Но я, в отличие от Анатолия, уже состоявшийся хроноагент с богатыми возможностями. И я использую их на все сто. Я просто отключаю зрительные и акустические восприятия того, что творится на экране и несется из динамиков. Сижу с отрешенным видом и слушаю, как Лена покрикивает на Анатолия.

Во втором часу ночи морально-психологическая экзекуция завершается. Я наливаю Наташе и Анатолию по вместительной рюмке бренди. Наташа, ранее не испытывавшая тяги к крепким напиткам, выпивает бренди залпом, и Анатолий уводит ее в постель.

— Боюсь, что этой ночью им будет не до любви, — глубокомысленно замечаю я, глядя им вслед.

— Ничего, это быстро проходит, — беззаботно реагирует Лена и тут же, хитро прищурившись, спрашивает: — А на тебя эти зрелища как? Отрицательно не повлияли?

— Ничуть не бывало.

— Ха! Ты думаешь, я не заметила, как ты отключился? Эх, ты! А еще хроноагент экстра-класса. Если бы я не видела тебя в деле, я бы завтра тебе такую же накачку организовала.

— Ну, это уж совсем ни к чему, — смущенно бормочу я и спрашиваю: — Лен, неужели ты тоже прошла через все это?

— А откуда же ты тогда все это списал? Только могу тебя утешить, я почти ничего не помню. Если сказать честно, то совсем ничего, кроме эпизода с пашой.

— А вот его-то я как раз и не видел.

— Придется показать. Этот эпизод того заслуживает.

И Лена, слегка пританцовывая, начинает медленно стягивать с себя комбинезон, являя мне свои великолепные, отточенные ежедневной специальной гимнастикой формы, и принимая такие замысловатые и манящие позы, что я мгновенно забываю о садистских и групповых сценах.

— Но-но! — останавливает меня Лена, когда я направляюсь к ней. — Ты забываешь, что ты — восточный паша. Ты сейчас должен лениво развалиться на диване и снисходительно созерцать мои телодвижения, предвкушая, как я буду услаждать тебя далее.

Мне приходится подчиниться. А Лена, постепенно освободившись от комбинезона и оставшись в одних белых тапочках, вешает на пояс серебряную цепочку. Сделав еще несколько грациозных танцующих движений, в которых она то одну, то другую ногу поднимает выше головы, она приближается ко мне, опускается на колени и начинает легкими движениями, едва касаясь, освобождать меня от одежды, попутно лаская открывающиеся участки тела ладонями, губами и языком.

Наконец я не выдерживаю и забываю о своем статусе восточного паши. Не обращая внимания на протесты, я подхватываю подругу на руки и сжимаю ее в своих объятиях. Лена тоже перестает дурачиться, обхватывает меня за спиной своими длинными ногами, откидывается назад, держась руками за мои плечи, и, поблескивая перламутром глаз и зубов, медленно, очень медленно опускается.