Смешки сзади прекратились, и тут выстроенное в мыслях изображение огромного здания задрожало, словно небывалое землетрясение поддало ему в фундамент.
Чарли открыл глаза.
В проходе стояла девочка приблизительно его возраста, ее глаза были полны слез от сдерживаемого смеха. Глаза были золотистые, с темными, неправильной формы крапинками. Чарли и девочка взглянули друг на друга, и девочка сразу стала серьезнее. Гриста она словно и не замечала.
- Ты летишь в Новый Нью-Йорк? - спросила девочка. Чарли молча кивнул.
- Ты призер «Поиска Талантов»?
Он снова кивнул. Хотя он отчетливо слышал вопросы, он не замечал, чтобы ее губы шевелились.
- Я тоже, - продолжила девочка. - Меня зовут Линда. Линда Ван Эпс. Скажи, как тебя звать… нет, не говори. Просто подумай мне, как тебя зовут, ну вот так, как ты думал изображение дома.
- Чарли Рота-С.
- Самая глупая фамилия, какую я слыхала. Мне сейчас надо возвращаться на место, но мы можем разговаривать всю дорогу до самого Нового Нью-Йорка. Мы сможем болтать по секрету. Думаешь всегда по секрету.
Чарли кивнул еще раз, и Линда ушла.
- Ответь, Христа ради, чего ты дергаешься? - спросил Грист. Вид у него был недоумевающий. Он смял свою сигару в пепельнице.
- Не знаю, сэр.
Лагерь «Оверкил» научил Чарли врать самым убедительным образом.
«Расскажи мне о себе», - попросил голос Линды.
Она сидела у окна, глядя на проплывающие мимо розовые облака. Чарли мог глядеть ее глазами. Она была близорука. Чарли посмотрел на облака своими глазами, и Линда охнула. Он отчетливо ощутил, как она потрясена новым зрением.
«Я сирота», - сказал он.
«Я тоже», - ответил ее мозг.
Две мысли слились воедино.
Ничто в короткой тусклой жизни Чарли не наводило его на мысль, что он телепат, хотя и в обратном он не был уверен; об этом он просто не думал. Он знал, что такое, кажется, бывает, хотя, возможно, и нет. Те три часа, что они провели на тихоходном рейсовом самолете, стали величайшим потрясением в жизни Чарли, но он был слишком поражен тем, как легко Линда открывает перед ним свою душу, и у него просто не оставалось времени для удивления по поводу того, что он и сам телепат.
Это казалось просто естественным. Естественным, что он ощущал ее тело, а она - его; естественным, что она узнала, кем для него является Грист и что он почувствовал, как ужаснула ее сила его ненависти (он и сам не знал, насколько въелась в него ненависть); естественным, что он вспомнил давно прошедшие дни ее детства так, словно это он играл с ее братом-близнецом, и в особенности тот страшный вечер, когда Линда стояла и беспомощно глядела, как брат тонет, и чувствовала его муки в своем собственном мозгу. Чарли прежде не знал, что такое боль утраты. Это оказалось страшно!
Но как прекрасно и как естественно было гулять по ее мозгу, словно по незнакомому городу или дому, без стеснения пялиться на незнакомое, заглядывать во все закоулки.
Ну вот, например, она любила… взаправду любила цветную капусту!
И печенку!
Кроме того, она знала французский. Она вообще знала много такого, чего он не знал, несмотря на кучу прочитанных украдкой книг. Она знала множество незнакомых слов и умела ими пользоваться. Ему казалось, что его разум стал в два раза больше. Да так оно и было. Словно они вошли в комнату, освещенную тусклым ночником в двадцать пять свечей, и включили мощную двухсотваттную лампу , висящую под потолком. Это сравнение пришло к ним в голову одновременно, так прочна была связь, установившаяся между ними.
И вдруг он и она одновременно поняли, что влюбились друг в друга. Ни в его, ни в ее разуме не оставалось ни малейшего в этом сомнения.
«Линда?» - сказал Чарли.
«Да?»
«Ты выйдешь за меня замуж?» «Да, конечно, да».
Линда покраснела. Раньше Чарли не мог понять, что это значит - «покраснеть».
«Когда-нибудь»,- добавила она.
Они совсем позабыли, что им еще только по десять.
- Эй, парень. Я тебе говорю!
Чарли посмотрел на сержанта, положившего себе на колени чемоданчик и теперь раздающего карты.
- Давай-ка, парень, перекинемся пару раз в покер. А то скучно так сидеть.
- Я не умею.
- Не вешай мне лапшу. Будто я не слыхал, как ты в казарме объегоривал этих придурков! Ты их всех так уделал, что им придется чистить твои сапоги и винтовку до следующего Рождества, - Грист негромко хохотнул.
Чарли неохотно взял карты. Линда окликнула его:
«Научи меня играть», - сказала она.
Чарли опять повеселел.
Грист сдал ему «полный дом»[2].
- Давайте на деньги, - сказал Чарли.
- Это уж само собой,- ответил Грист и снова хохотнул. «Вот мелкий выжига», - подумал он. Пока Чарли сидел с затуманенным взором, погруженный в свои любовные переживания, Грист зарядил колоду и сдал себе каре тузов.
К тому времени, когда самолет опустился на вокзале Гранд-Сен-трал (он был, ясное дело, машиной с вертикальным взлетом и мог обходиться обычной железнодорожной платформой), Чарли при помощи Линды просадил 430 долларов - 250 на первой сдаче, а остальное по мелочам.
- Мне жаль, что вам придется подождать этих денег, - гордо сказал Чарли, отстегивая привязной ремень. - У меня только десятка наличными. Но если вы согласны принять расписку, я могу…
- Незачем спешить, приятель. Главное, что когда-нибудь я их получу. Да какого хрена, может, ты их у меня еще отыграешь.
- Ну уж, конечно! - произнес голос в проходе.
Пожилая женщина, сказавшая эти слова, крепче сжала руку Линды и отвернулась, стараясь избежать взгляда Гриста, словно даже взгляд его был грязен.
«Это моя тетя Виктория, - пояснила Линда. - Она видела, как вы играли в покер и, наверное, услыхала про деньги».
«Мне она не нравится».
Грист протолкнулся в проход впереди пожилой женщины и потащил Чарли к выходу. У трапа стояла мисс Эпплтон - она выглядела еще более штатской, чем раньше. Сквозь что-то розовое, воздушное и пушистое просвечивала розовость ее собственного тела. В густые рыжие волосы была вплетена зеленая бархатная лента, усыпанная тускло-желтыми камнями наподобие хризолитов. Заметив мисс Эпплтон, Чарли снова повеселел.
- Вы самые последние, мои дорогие. Все остальные уже приехали и ждут только вас.
- Мне кажется, вы говорили, что будут фотографы, телевидение и все такое прочее, - проворчал Грист. - Что касается меня, основная цель нашего приезда - пропаганда лагеря «Оверкил».
- Ах, это, - несколько туманно ответила мисс Эпплтон. - Понимаете, сейчас с этим так трудно. Военные дела, ну и всякое другое. А вы еще прилетели так поздно… Линда! Красавица ты моя!
Тетя Виктория, точно так же, как и Грист, сама отвечала на все вопросы, обращенные к ее подопечной.
- Здравствуйте, дорогая мисс Эпплтон! Какое миленькое у вас платьице!
Она произносила каждую фразу так, словно хотя бы одно слово в ней было придумано лично ею.
- Вы уже познакомились?
Грист и тетя Виктория с неодобрением посмотрели друг на друга.
- С кем? - спросила тетя Виктория.
Мисс Эпплтон совершила ритуал взаимных представлений, а затем отвела их к лифту, соединявшему посадочную площадку, построенную над Гранд-Сентрал, со станцией метро, расположенной под ним. На поверхности земли движения почти не было. Все пространство, какое только можно, было отдано под сельскохозяйственные угодья. Тут в гидропонных баках, установленных прямо поверх развалин, оставшихся после бомбежек времен fin de siecle[3], росли, вероятно, все известные фрукты и овощи. Месяца не проходило, чтобы здесь не появился новый мутантный вид, превосходящий все прежние либо питательностью, либо вкусом. Ни одна область Северной Америки не подвергалась столь ожесточенным бомбежкам, как эта, во время недолгого политического кризиса конца века; именно поэтому Новый Нью-Йорк стал главным сельскохозяйственным центром страны, хотя и был расположен на окраине континента.
