Раннее сиротство, ощущение полной потерянности в мире не сломило светлый побег детской души. Она ищет знаки родства вокруг – и она их находит, примечает, накапливает в себе. Не сразу видя их в людях, обезумевших от войны и горя, опознаёт и обретает их в природе и зверье. Дворовый, теперь уже бездомный пёс ощущает одиночество брошенного человека, – вот и он ищет знаки родства в этом сложном страшном мире, что всех делает чужими. "И я очнулся, лёжа на спине: большущий пёс, светясь в глаза глазами, холодным носом трогал губы мне".

Несмотря ни на что, в этой поэме звучит и мотив благодарности женщинам России, гимн их милосердию и готовности прийти на помощь к таким сиротам как он. Это они спасли его от окончательного одиночества и голодной смерти: "Я был не первым, буду не последним – спасённым бескорыстной добротой".

Детство заканчивалось. Наступала трудовая юность. Ремесленное училище в Ленинграде давало навыки рукам, а душе и голове – книги. Он был просто оглушён и несказанно очарован количеством книг в училищной библиотеке. В детстве он прочитал все книжки, какие были в их сельской библиотеке, от корки до корки. А здесь – такой невероятно богатый выбор! Было бы только время.

И он брал всё новые и новые книги, зачитывался до утра – приключениями и поэзией, классикой и новинками.

Не только о счастье трудовом, но и о напряжённой жизни души – в поэме "Норма счастья". И вот что знаменательно: уже тогда у поэта появляется глубинное предчувствие, а "в самой глубине – подобная подводному теченью – струилась мысль об одинокой смерти"... Тревога остаться одиноким неотступно посещала и донимала его всю жизнь, особенно не хотелось оставаться таким перед лицом смерти с её обжигающе-холодным дыханием.

Молодость с её жизненным напором всё же брала верх над тяжёлыми и недобрыми мыслями. Полнота бытия, его красок и проявлений пьянила и наполняла, как ветер паруса, его душу жизненной энергией. "Я ощущал свободу моря глоткой, вбирал в себя смолистый запах лодок".

Поэт рано стал "отращивать глаз", по В.Маяковскому или по Н.Заболоцкому ("Любите живопись, поэты!"). И умение свести воедино внешнюю и внутреннюю красоту – его несомненное достоинство как лирика.

Потом была служба в армии, она оставила свой след в поэме "Восклицательный знак" с экспрессивными словами хлёстких строчек: "Знобящий зов врывался в наши сны: – Тревога!" Начинающий поэт служил сержантом в Плисецке, где взлетали ракеты – "как продолженье знаков восклицанья до антисути, антибытия". А память о войне вспыхивала от образов и примет напоминаний, он шёл – и "из пустых глазниц война кричала"...

А потом была "Путина", где "мать-река – кормилица Печора! – наотмашь лодку била по щекам", и вырывался призыв: "Дыши – душа!", и приходило первое прозрение:

Всё пережить –

болезни, войны, вьюги.

Чтобы понять однажды

в смертной мгле:

одно спасенье

– греться друг от друга.

Одно спасенье людям на земле.

В первых поэмах нашла достаточно полное отражение предыстория поэта. У него уже в двадцать лет за плечами стояла полная событий и приключений жизнь, своя сложная судьба.

У Устинова всё своё – и богатая образность, и проникновенная интонация, и далёкая от банальной графомании необходимость высказаться. Жизнь и судьба его сложились так, что ему есть что сказать, есть чем поделиться. Ни в чём, что касается словесности, щедрости ему не занимать.

Между миром и Богом – так определил своё место в мире и поэзии Юрий Кузнецов. Между откровением и истиной – в этом состоянии обретает себя Валентин Устинов. Вот одно из его наиболее естественных лирических состояний: "В снега и дали душу пеленая" ("Охота"). Реалистически описывая окружающие детали, он поднимается до высот лирического самовыражения:

И – высоко, далёко – в полумгле

кололись звёзды

в запредельном хрусте.

И было так безмолвно на земле,

что всё в душе

расторгнулось для грусти.

Истинные произведения, шедевры искусства, – все они между откровением и истиной. В них и есть те самые божественные озарения с лёгким пламенем вдохновения, что приближают нас к самым сакральным смыслам.

И.В. Сталин родился в самую длинную ночь…

Может быть, господа, вы устали, но

Повторяю в стотысячный раз:

Надо вспомнить товарища Сталина.

(Может, кто-нибудь вспомнит о нас?)

Что, товарищи, мной обнаружено?

Это был и Антей, и Атилл!

И низвергнут он был незаслуженно,

Ибо Вечный Покой заслужил!

Всем, бросающим камушки в Сталина,

Несомненно, воздастся сполна.

Позабудется эта окалина,

И Историю вспомнит страна,

Вспомнит всё: наши взлеты, падения,

И Победу над страшным врагом,

Наши радости, подвиги, бдения,

Вспомнит, кстати, что враг был кругом,

Как бездарно сдалась "демократия"

Кучке наглых ребят из СС,

Как до этого подлая братия

В адрес наш изрыгала проклятия,

Как кураж почему-то исчез,

И стоял от Парижа до Таллина

Над Европой отчаянный крик:

Вся надежда сегодня на Сталина!

Приходи и спаси, большевик!