погружаюсь в судьбы окоём.
Всё копаюсь бессмысленно в прошлом,
всё купаюсь бессмысленно в нём.
Истончились года, обветшали,
покосились, сломались года.
Ничего нет, помимо печали, –
лишь усталость, да боль, да тщета.
Ветерок над Ганновером сонным,
мусорок возле баков шуршит.
Чуждо всё – даже хлеб! даже солнце!
Ни единой родимой души.
Мутной дымкой подёрнулись дали.
Утомило мелькание лет.
Ничего нет, помимо печали.
Даже прошлого, в общем-то, нет.
Под прищуром холодного взгляда
я сникаю, бессилен и нем.
По кругам эмигрантского ада
ухожу, чтобы сгинуть совсем.
***
Ты обесчещен дочиста,
калека из калек,
Отечество и Отчество
потеряны навек.
Отныне – одиночество,
прогорклая судьба.
Без Родины и Отчества
ты не ценней раба...
Так что ж, Моё Высочество,
дела твои плохи:
ни Родины, ни Отчества –
лишь память да стихи...
НОСТАЛЬГИЯ
Какая боль сгустилась по России!
Какая грязь! Какой великий мор!
Ворьё, враньё, глубинное бессилье
и сумасбродный пьяный разговор.
Я здесь любил, здесь стал "плохим" поэтом.
Здесь брат убит... Я это ж получу...
Но чувствую родным похабство это.
Сюда упорно лезу и хочу
Ну а пока в Германии удобной
лечусь, и жру, и жру, набив живот.
И рвусь к земле холодной и голодной
я – полукровка, жидопатриот.
Течёт слеза. И толку нет от крика.
Вся жизнь моя – разлад и благодать –
закат и смерть империи великой,
где доводилось мыслить и страдать.
В ГАННОВЕРСКОМ МУЗЕЕ
Лукас Кранах, Сандро Ботичелли,
Питер Брейгель – вы всё ж не истлели!
Через время – кривое стекло –
поражали, светили и грели,
затыкали души моей щели,
а иначе бы всё утекло.
Смерть, любовь и безумство воспеты...
Изменить эту сторону света –
безнадёжно, как Бога просить...
Можно лишь замахнуться на это –
не понять, но хотя б отразить.
Всё же вы оказались мудрее:
через войны, и мор, и века
задержались в немецком музее,
чтобы действовать наверняка.
И придётся, добравшись до сути,
и понять, и принять, не коря,
что не зря на земле жили люди.
Мы-то зря, да вот эти не зря!
На мадонн, на слепцов-оборванцев,
на детей и собак кутерьму,
на пьянчуг, заблевавших корчму...
всё смотрю – не могу оторваться.
Не могу объяснить почему.
***
Нет, Deutschland мне рассудком не понять,
аршином общим тоже не измерить.
Она мне не любовница, не мать...
Ей благодарен, но не в силах верить.
Всё помню, всё навязло на зубах:
тотальный орднунг и чуть скрытый страх...
Как Гитлер тут возвысился кровавый?
Как Геббельс похозяйничал плюгавый?
Как совместились Бисмарк здесь и Бах?
Как совместились Рильке, Ницше, Гауф?..
Всё, что читал, что слышал – всё враньё.
Германия и лечит, и калечит.
И образ расплывается её
И плавится в огне противоречий,
И не лежит душа к немецкой речи.
***
Средь дымных наваждений суеты,
средь жалких склок и душераздираний
нахлынут умервшлённые мечты
