Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

В переполненном зале звучали стихи лауреатов Государственной премии Владимира Кострова и Владимира Фирсова, а также поэтов: Сергея Мнацаканяна, Инны Кабыш, Валерия Дударева, Аршака Тер-Маркарьяна, Сергея Телюка, Александра Климова-Южина, Юрия Бочкова, Андрея Романова из Санкт-Петербурга и других собратьев по перу, песни на свои стихи исполнили Александр Ананичев, Ирина Негина и Андрей Чирков.

Ведущий вечера поэт Андрей Шацков зачитал участникам акции письменные приветствия министра культуры и массовых коммуникаций России Александра Соколова, Московского бюро ЮНЕСКО.

В вечере приняли участие известный критик Инна Ростовцева, заместитель главного редактора журнала "Литературная учёба" Игорь Михайлов, председатель жюри премии им. Александра Невского "России верные сыны" Виктор Столповских.

Вечер освещался электронными СМИ — телеканалом "Столица" и радио "Культура". Ко Дню поэзии газета "Слово" выпустила праздничный номер с подборкой "весенних" стихов под общим названием "Нам будет звезды зажигать судьба".

На поэтический "огонёк" в Тургеневку заглянули — издатель русско-американского журнала "Большой Вашингтон" поэт Сергей Кузнецов и австралийский поэт Дэвид Вонсбро. В завершение вечера старейшинам поэтического цеха В.Кострову и В.Фирсову, соответственно, были вручены диплом премии "Золотое слово" и почетная грамота Оргкомитета премии им. Александра Невского "России верные сыны".

Материалы полосы подготовил Александр ДОРИН

Владимир Бондаренко

ТРЕТИЙ НЕКРАСОВ

Поразительно, но каждый из троих Некрасовых по-своему опережал время. Каждый становился во главе направления в литературе. И каждый из них подвергался сокрушительной критике.

Вспомним хотя бы знаменитую анкету о Николае Некрасове, затеянную в начале ХХ века. Подвергалось сомнению само существование поэзии Некрасова как явления культуры. Хотя, несмотря на явную демократичность, народность и социальность его поэзии, именно Николай Некрасов ввёл в поэтический оборот множество новых понятий, расширил само пространство поэтического языка, вослед за Пушкиным до предела демократизировал язык поэзии, соединив его с языком народа. По сути, он был последним новатором в поэзии девятнадцатого столетия. Не случайно своим учителем его считал Владимир Маяковский. Великий бунтарь от поэзии был чужд элитарной стихопатологии так называемого Серебряного века, но, по-моему, и все по-настоящему крупные поэты начала века сами чурались этой декаденствующей разрушительной богемы, очень схожей с арттехнологами нынешнего времени.

Как не разнесли на кусочки прозаика Виктора Некрасова с его знаменитым романом "В окопах Сталинграда", остается только недоумевать. Разве что сам Иосиф Сталин спас своей премией. Настолько непохож был правдивый военный роман "В окопах Сталинграда" на весь поток слащавой прозы, в том числе и на первые военные романы Василия Гроссмана, Константина Симонова и Александра Бека, что поневоле Виктор Некрасов был обречен на одиночество и признание сквозь зубы официозной критики. Лишь спустя двадцать лет его путь к постижению жестокой военной правды был проложен авторами "окопной правды" Виктором Астафьевым, Юрием Бондаревым, Василём Быковым, Константином Воробьевым.

Таким же отверженным одиночкой оказался поэт русского авангарда Всеволод Николаевич Некрасов. Третий Некрасов. Как ни покажется многим и левым и правым критикам парадоксальным, но по многим позициям Всеволод Некрасов чрезвычайно близок своему первому однофамильцу, поэту Николаю Некрасову. Прежде всего своим обращением к простому неприметному человеку и его простому неприметному языку. Всё те же убогие, простые, наивные люди, всё тот же бедный простой, часто затёртый язык, и всё тот же протест, то же Возражение в адрес властьимущих, в адрес пирующих и наглых хозяев жизни.

Какой я Пушкин

Я кто

Некрасов

Не тот Некрасов

И ещё раз не тот

Не хвастаюсь я

А хочу сказать

С вас

И такого хватит

Разве что Всеволод Некрасов отбрасывает сюжет и ведет свой диалог с читателем с позиции самой реальности. Он не описывает страшную, давящую реальность, как это делал его великий предшественник, а становится сам частью реальности обыденной жизни. Где же тут взяться высокому штилю. Скажем, вот ощущение подростка военных лет:

Полечу или нет — не знаю —

До луны или до звезды,

Но луну я попробовал на язык

В сорок первом году в Казани.

Затемнение. Война.

Тем не менее — луна.

Белый

Свет.

Белый

Снег,

Белый

Хлеб, которого нет.

Я давным-давно вернулся в Москву:

Я почти каждый день обедаю.

А на вид луна была вкусная.

А на вкус луна была белая.

Это речевая разговорная поэзия, иногда игровая, но никуда не деться русскому поэту от своего менталитета. Долго состояние игры Всеволод Некрасов выдерживать не мог, играть начинал всерьез, как пацаны во дворе, которые и в игре своей часто стояли насмерть. А бывало и погибали. Вот то отличие его от окружающей игровой и пародийной среды андеграунда, которое Всеволод по доброте своей и дружеским чувствам долгое время не мог понять. Он как бы "заигрался" в своём минимализме, в своей словесной немоте, немногословности, смысловых повторах и паузах.

Как тот парнишка-часовой из рассказа Аркадия Гайдара, которого забыли сменить на посту, а уйти сам он не имел права… Он так и стоял, так и стоит на своём посту все тридцать лет, доводя до совершенства своё языковое чутьё. Пятьдесят лет в поэзии андеграунда, семьдесят один год — серьезной стойкости поэта можно только позавидовать. В то время, когда его молодые соратники играли со смыслом, весело меняя его, пародийно выворачивая наизнанку, как Дмитрий Пригов в стихотворении "Куликово", Всеволод Некрасов доискивался до первоначального смысла слова, взламывал стёртые разговорные клише.

9
{"b":"131017","o":1}