Метко и жестоко раскрывает Никитин истинную суть распространенных в современной риторике понятий:

"— Западничество …сводилось и сводится к одной идее… "сдаться Западу". Причем результат этой операции отнюдь не всегда мыслился как "присоединение к Западу". Если уж быть до конца последовательным, то основной идеей "западника" была не столько "кооптация в состав Запада", сколько подчинение "неправильной нации" нациям правильным…Добровольное помещение себя в железную клетку — и, в конце концов,..добровольное жертвоприношение, ритуальное самоубийство, этакое сеппуку — вспарывание себе живота с целью демонстрации чистоты намерений… сторонники подобного modus operandi мыслят себя в роли кайсяку, присматривающего за вспарывающей себе живот нацией".

"Демократы не обязательно желают России зла. Но они обязательно жаждут ее унижения. Демократ может быть не против богатой России. Но Россия как государство должна быть, по их мнению, жалкой, всеми презираемой, неагрессивно-безвредной, не страшной и не опасной ни для кого".

А рассуждения о современной скифам Думе, так легко (почему бы это?) ложатся на душу читателю: "— Это всё их штучки,.. масонские… Только масоны могли протащить такую диверсию!.. Сами гомосеки, вот гомосекство и протаскивают везде. Особенно в нашу твердыню. Ты прав, после этой дряни кто наш Кремль уважать будет?.. А вот погнать бы масонов!

— А как же их погнать? У тебя есть списки?

На вопрос этот, далеко не риторический, герой книги Никитина дает весьма конкретный и жесткий ответ. Прочитайте его в романе сами, но как вам такие рассуждения в книге, продающейся на каждом углу, доступной любому читателю?

Это не кисель из благолепных рассуждений о Святой Руси, не стихи в стиле "две березки, три рябинки", не растительные персонажи из книг некоторых писателей-патриотов. Они, эти писатели, даже если возмущаются действительностью, если и пишут что-то жестокое, то с оговорками, оправдыванием своих героев подробно описанной их тяжелой жизнью. А зачем оправдывать и объяснять? Читатель близкий по духу и так все поймет с полуслова, а на демократическую критику — плевать, ей патриот отвратителен уже тем, что он русский.

Еще не было произведения, в котором давался бы настолько необычный и в то же время вполне реализуемый способ возрождения нашей государственности: без мистического ожидания Апокалипсиса, без надежд на явление святого Георгия или сла- вянского Гитлера. Слабые надеются на высшие силы, "сильные сами двигают звезды".

Никитин написал программную книгу, я не верю, что им двигало лишь желание создать добротное чтиво. "Скифы" настолько страстное, жестокое и жизнеутверждающее произведение, выворачивающее душу и автора, и читателя, рассчитанное на то, чтобы раздуть в душе человека даже малую искру жажды совершенствования себя и мира, такое безрассудно неполиткорректное, что ясно — это риск во имя великих перемен. Это рецепт. Это катализатор. Это повод для того, чтобы стать другими — вдруг, вмиг, здесь и сейчас...

ФУРШЕ ЛЯ ФАМ!

"Средь шумной халявной тусовки,

Где запросто вилки крадут,

Я встретил небесной фасовки

На диво стерильный продукт…

…Вот так, среди адского чада,

Свой свет несказанный лия,

Явилася мне Хакамада,

Неспетая песня моя.

…Меж тем запустили цыганов,

В гостиной затеяли штос,

И рядом стоящий Зюганов

Влепил мне дежурный засос…"

Игорь ИРТЕНЬЕВ

Был как-то я гостем фуршета,

Попил и поел хорошо.

А после, конечно, про это

Наделал в газету стишок.

Писал о вине, осетрине,

Про свежесть которой молчу…

А после стерильной Ирине

Возжёг фимиама свечу.

Глазел на нее я весь вечер,

Не смея и думать про ночь:

Я был балаганный куплетчик,

Она — самурайская дочь!

С досады был мною Зюганов

Зачем-то притянут в куплет.

Я дал ему в рифму "цыганов",

Хотя падежов таких нет…

Мы с ним помолчали минуту,

Цыгане рванули не в лад,

И он, развернув меня круто,

Влепил мне коленом под зад!

Хлебнув на лету еще малость,

Слинял вместе с вилками я.

А где-то в утробе рождалась

Несвежая песня моя...