Но из разлома, где ни тьма, ни свет,

Где так знакомо терпят, негодуя,

Где ложками гремят, прося обед,

Гнусаво кто-то вторит:

— Аллилуйя!

***

Привычная картина —

Крестьянское былье:

На окнах паутина,

На крышах воронье.

Усталое приволье,

Смиренная река...

Ржавая правда поля

Не вызрела пока.

Мы все отсюда родом —

Из простоты святой.

Ох, трудно быть народом

И так легко — толпой.

Забыть отраду, войны,

И звезды, и кресты...

Ох, трудно быть достойным

Державной высоты.

...Корова-сиротина

Мычит, траву не ест.

На что уже скотина,

А счастья в жвачке нет.

***

Был вечер. Предгрозовье. Тишина.

Люд суетливо прятался под крыши.

Таинственно молчала глубина,

Рождая в чреве огненные вспышки.

Всегласные, мгновенные — они

Выхватывали в сумраке болотном

То хаос тел, чудовищам сродни,

То скинию в обличье первородном.

Болезненным желанием томясь,

Весь город ждал, когда в противоборстве

Тьма обретет незыблемую власть

Над вспышками, смешными в непокорстве.

Напоминало каждое окно

Театр теней, шаманство или даже

Немое действо старого кино,

В котором стерли фразы персонажей.

И невозможно было разгадать

Движенья губ и рук немые жесты.

Все реже небо стало полыхать,

Как будто вняв безмолвному протесту.

Ночь поглотила призрак грозовой,

И затерялся он в просторе горнем,

Не став ни очистительной грозой,

Ни ливнем беспощадно животворным.

***

Это новое племя — оно от вселенского корня,

Оно — комбинация символов, цифр и знаков,

Оно — это в тернии мира упавшие зерна,

Из коих не вырастет солнцем пропитанных злаков.

Это племя возмездья, бича Вседержителя племя.

Обнаженные нервы последнего скорбного века...

На обрывках страниц бытия что-то чертит рассеянно время

То ль глазницы земли,

То ль распятия крест,

То ли тело ковчега.

***

Она взалкала постоянства.

Ей опротивело скакать

По временам и по пространствам

И расставаться, и встречать.

Ей захотелось, малой птахе,

Увидеть сны в родном краю,

Сложить у вечности на плахе

Повинно голову свою.

И, вспомнив милые ей лица

И сокровенные места,

Внутри себя остановиться,

Как у пасхального креста.

ВЕТЕР В ГОРОДЕ

О, как желанна неба высота!

Но руки переломаны. И раны

Пронзает болью улиц теснота

И площадей бетонные капканы.

Цепляясь за карнизы, витражи,

В кровь изодрав упрямые ладони,

Он рвется вверх, туда, где этажи

Устали от бессмысленной погони.

Он тянется, роняя на асфальт

Обрывки кожи, словно хлопья снега,

В заоблачье, и ничего не жаль

Отдать за кипень голубую неба.

Но в этой схватке все предрешено.

И падает он навзничь на ограды,

И, приподнявшись чуть, стучит в окно,

Как будто просит у людей пощады.

***

И был усталый, пасмурный октябрь,

Толпа текла в порядке идеальном.

И захотелось шторма семибального,

Порыва бури, рвущей с неба хмарь.

Природы бунта жаждала душа,

Слепого и неистового в битве,

С покорностью, распятой на молитве,

С самодовольством медного гроша.