СВИДАНИЕ С БОГОМ

Неожиданный холод идёт от окна,

Мы не знали, что думать о нём.

Так кому-то хотелось немного вина!

Потолок целовался огнём.

За дорогой горели дома и, конечно,

Их тушили холодной водой.

Я как был, так остался, наверное, грешным.

Грешный — значит, всегда молодой.

Было тёмное небо. Сугробы без снега

Закрывали собою порог…

Здесь когда-то, немного уставший от бега,

На ступеньке посиживал Бог.

Здесь красавицы тихо следы заметали,

А бомжи справляли нужду.

Эти странные стены от краски устали

В одиноко ушедшем году.

Нами поняты были дорог начертанья

И забыта пустая молва.

Мир томится в нелепом войны ожиданье…

Всё — любовь. Остальное — слова.

* * *

Эх, сегодня в степи денёк!

Конь дрожит, удирая от стрел,

Ночью не разведёшь огонёк,

Страх берёт — лишь бы враг не успел.

Кровь кудахчет в Яик-реке,

Не догнать казачкам меня.

Я один, да с мечтой налегке,

Да и ночь стоит, как броня.

Степняков я вязал полки,

Я держался за Волгой день,

Но забыли про то казаки,

Навели сами тень на плетень.

Был я в дальних краях рождён,

Убаюкан дыханьем птиц,

Знал добычи дикой закон,

Но не помнил родных ресниц.

Я — не трус, но в руках моих

Не дано уж мечу гулять.

Легче нынче даётся стих,

Легче нынче любовь понять,

Легче петь и плясать огню,

Чем его разжигать в сердцах,

Легче злобу рвать на корню,

Чем рубить теремок с крыльца.

Эх, сегодня в степи денёк!

Кровь кудахчет в Яик-реке.

Ночью не разведёшь огонёк,

Я один, да с мечтой налегке.

ХУННУ

Воины-гунны, множьте ряды!

Вами потеряны вены-следы,

Радостный остров удалой Европы

Вашим быльём не зарос.

Узкие очи, приведшие смену

Тысячам кельтских крестов,

Вы лишь забыты и брошены в пену

Ярких загадочных снов.

Эти другие остались, разжились,

Могут теперь и без вас.

Острым мечом вы до смерти трудились —

Вот этот меч и погас.

И не придёте по млечному тракту,

Пылью полнеба покрыв.

Вас вырезали, как катаракту,

Словно гниющий нарыв.

Кони не здесь и не помнят героев,

Волки забыли Луну,

Тени собрались и траурным строем

Снова идут на войну.

Черкесск

ПОСЛЕДНЯЯ ОСЕНЬ ПАТРИАРХА

I

В один из тех странных дней, когда осень затихает в предчувствии первого снега, он в кои-то веки вышел на улицу — посмотреть, как живет народ, эта аморфная масса, в чьей воле и силах в любой момент поднять кровавый бунт. И снова гордо понести вперед знамя свободы с его портретом в красно-черных тонах. Снова скандировать его имя, превращаясь под гусеницами танков в вопящее месиво. Он сновал суетливой лисицей по злачным местам боевой юности, пил и вникал в жизнь мира, давно ставшего для него чужеродной экзотикой — забавной, но далекой. "Эй, а ты похож на Самого!" — сказал ему подвыпивший мужчина в одной из многочисленных дешевых забегаловок. "Да, так уж мне не повезло", — ответил Правитель и растворился в гогочущей толпе своих отдыхающих подданных. Просто еще один человек, зашедший пропустить кружку-другую перед тем, как заявиться домой — в маленький ад с криками, битьем посуды и скрежетом зубовным, еще один посетитель этой огромной душной комнаты, где, кажется, все пропиталось кислым запахом несвежей еды и дешевого пива. "Снег-то когда пойдет?" — спросил его кто-то.

"Когда надо, тогда и пойдет..."

II

Тихим осенним днем, замершим в ожидании наступления белого безмолвья, она шла по улице, погруженная в свои мысли, подобно предсмертно сонным рыбам медленно плавающие в мозгу, не трогая, не будоража... Лишь случайные образы — мимолетные, блеклые — изредка всплывали из глубин подсознания, тут же растворяясь в нерешимых проблемах плавно текущего времени. "Прошла любовь, завяли помидоры", — да, кажется ей, именно так в свое время называли ее все эти глупые дети из соседнего квартала, уже много лет бегающие за ней, обзывающие обидными словами, наталкивающие на нехорошие мысли. Помидоры завяли — вялые стебли мертвенно висят. Эти вонючие плети еще предстоит собрать в дырявое ведро, пахнущее бесплодной землей и гнилыми яблоками. Собрать, отнести на помойку, а потом долго отмывать руки от этого въедливого запаха душистым мылом, которое мать бережет в дальнем углу шкафа. Мыть осторожно, ведь если она заметит, то ударит тряпкой. Будет обидно. Эта обида, затаенная в осени, пройдет через всю долгую зиму с ее навязчивыми праздниками и просочится в весну, затаившись в червоточинах злопамятных зрачков. А запах все равно не исчезнет.