И казан наш с кипящим душистым пловом как щепка сгинул в исполинских глиняных волнах и так свежо величественно животно веяло пахло водяной пылью огромных глиняных валов хребтов водяных бешеных рассыпающихся гор гор гор, что я закричала радостно и так мне хотелось прыгнуть и сгинуть навсегда в этих Божьих безумных первозданных животворных глинах! ай!
И что же я тогда не ушла в этих зовущих сосущих неистово свежих глинах глинах текучих первобытных сладчайших могилах могилах!
Ай! Тимофей Пенфей! и зачем я осталась тогда на брегу и увидела девичьими глазами то что не должны видеть глаза человека?
Но сказано в Книге, что Господь дает человеку только те испытания что он может пережить… И я пережила… Но зачем это?..
Тут и появились на кипящем кишащем другом берегу те те те автоматчики — уже война началась а мы не знали… на веселом блаженном берегу том том…
И автоматчики дико раздирающе растопыренно закричали завопили шало одурманенно как все блаженные анашисты шанокуры кромешники-курильщики конопли да мака
И они завопили с другого берега перекрывая маслянистый шум глиняных валов
И они направили на отца моего дула стволы автоматов своих и закричали:
— Эй правоверный мусульманин! эй покажи нам зебб свой фаллос! и мы поглядим — сделал совершил ли ты обрезание иль ты коммунист необрезанный проклятый? тогда мы совершим сделаем тебе пулями нашими святое обрезанье древнее! Встань боком! Не страшись — мы будем стрелять только по концу зебба твоего!.. Мы снайперы и бьем точно — по крайней плоти… Слаще любых хирургов!.. Мы только отрежем меткими пулями отобьем отделим отсечем нежно неслышно твою безбожную крайнюю плоть-шкурку…
Тогда отец мой сказал мне:
— Дочь моя уйди за валуны а я исполню приказ их ибо иначе убьют нас! Я не боюсь смерти но жаль мне до потаенной кости и сердечной аорты юность твою только зацветшую, девочка моя.
И когда я уходила за валуны, я увидела что отец мой спокоен был и величав
Тогда я ушла за валуны а отец мой спокойно и гордо обнажился разделся и встал под пули их и закричал им:
— Я вырос при Генералиссимусе Сталине а Он не дал мне совершить обрезанье…
Теперь вы совершите древний обряд святой этот… Теперь великий Генералиссимус мертв и не станет Он мешать вам…
И отец мой улыбался и нагой постаревший поникший стоял на брегу под автоматами их
И я чуяла что он боялся не пуль а глаз моих…
Тогда они стали стрелять из автоматов вначале короткими а потом долгими очередями но были они пьяны и одурманены анашой, и пули кривые хмельные их шли мимо снежнобелого родного отца моего нагого…
Ах Тимофей Пенфей фараон Птоломей мой! но тут — иль я сошла с ума от горя за отца моего? но тут из кустов чашкового чадящего приречного боярышника цветущего вышел Генералиссимус Сталин в голубом мундире генералиссимуса и Он сказал автоматчикам и в этот миг бушующая река вдруг притихла смирилась:
— Я защищал народ мой при жизни моей и буду защищать его после смерти а без меня народ мой сирота и всякий будет убивать угнетать обрезать его но я не дам!..
И тут к ужасу автоматчиков покойный Генералиссимус встал перед нагим отцом моим и закрыл его усопшим телом своим и пули стали отлетать от находчивых стальных ладоней Генералиссимуса словно от каменных преград и стали глухо сочно отскакивать падать в глину реки…
Но тут слепая от страха мать моя бросилась закрывать отца моего от пуль и тут пули вошли в нее бесшумно и она сорвалась с прибрежных скал и камнем упала и влеклась тщилась рушилась ползла уже неживая и я тут впервые увидела как человек бьется когда смертельное инородное железо рвет его вторгается в него и останавливается замирает в нем в живом и этот человек родная моя мать и она бьется вьется по берегу как выхваченная выброшенная на берег рыба и вот в последнем трепете, в последней дрожи замирает одна нога но вторая еще бьется трепещет царапается ищет словно отдельно от тела но потом и она умирает присоединяясь к оттрепетавшей первой… и они присоединяются навек к вечно усопшей природе…
Какая огромная длинная жизнь и какая мгновенная смерть…
Я впервые увидела Тимофей Пенфей как убивают человека и как он бьется на земле за жизнь и не хочет уходит с земли безвинно беззащитно
И этот человек моя мать безвинная
Тогда мой отец побежал к матери моей и стал поднимать ее но она уже тяжкая уже сонная уже протяжная уже уже была была была уже бесповоротная беспробудная бездонная уже вечная уже уже была мать матерь мама мамочка родная моя уже была тяжелая неподъемная как земля на которой она лежала и в которую уже стремилась уходила заживо как семя сеятеля алчное…
Жизнь длинней смерти, но смерть глубже…
Тогда нагой отец мой схватил приречные камни и стал бросать их чрез реку в автоматчиков а они хохотали от наготы и беззащитности его
Тогда много пуль осыпало прошло чрез него и много пуль в нем упокоилось и в него распахнутого кануло много пуль но он в страданье и гневе не боялся не чуял горячности пуль а радовался их попаданью…
…Людмила… Я так люблю тебя… подожди меня… родная… не остывай еще… я уже рядом рядом рядом ложусь… и мы опять вместе… в смерти… и после смерти… Как после свадьбы… помнишь?.. любимая моя!.. Сладчайшая!.. Да жаль девочку нашу Наталью… Только бы она не увидела все из-за камня… Только бы она не увидела!..
Ах Тимофей Пенфей поэт златоуст песнопевец рыдалец — а на Руси истинный поэт
только рыдалец! только… Ойе! Ойе! Ойе!..
Но тут река все более и более прибывала распухала бешеными грязевыми волнами хлябями хребтами и потопляла берега и я вначале хотела отнести убитых моих от реки но я не знала как тяжки бесповоротны мертвые льнущие липнущие к земле уже и тогда я отдала их реке и река вначале заботливо нежно покрыла их глиняными волнами саванами текучими но потом подняла их и понесла в срединную исполинскую бешеную захватистую стремнину где неслись даже донные валуны перекатывались переламывались перемалывались а тут легкие тела человеческие устремились в водах радостно и вольно… Мертвым в земле тесно а в воде вольно! Почему людей не хоронят в реках?.. А я хочу умереть в реке!..
Река река текучее кладбище пристанище последнее река взяла нежно похоронила унесла оплакала великим волнами отца и мать мою
И что с этими великими волнами текучими селями глинами грязевыми вселенскими слезами мои слезы человечьи малые?.. Хотя одна и та же вода… И я хочу чтоб меня похоронили в реке!.. А ты, поэт?.. А ты Тимофей-Пенфей? Иль не хочешь последней загробной водяной распластанной воли воли воли?.. А? Иль не хочешь на прощанье пронестись по родным волнам раскидав расплескав распустив распластав руки и ноги счастливые последние бездонные уже загробные?.. И вот твоя тленная река Варзоб-дарья Вечной Летой обернется?..
