И вопль шакалов вспорет небеса,

Когтистым пальцем пригрозив зевакам,

Стать на молитву хоть на полчаса.

А я уединился не в пустыне,

А в Теплом Стане, где ни кур, ни львов,

Ни архиреев нету и в помине,

Зато уж всяких бесов — будь здоров!

В их обществе пришлось бы мне так туго,

Что хоть вопи шакалом при луне,

Да выручают три-четыре друга,

Все чаще заходящие ко мне…

май-июнь 95

* * *

За сорок лет в четвертый раз

Прощаюсь с обветшавшей кожей.

Меня увидеть без прикрас

Теперь бы мог любой прохожий,

Когда б на ум ему пришло

Желанье праздное и злое

Узнать, как это тяжело —

Живьем сдирать с себя былое.

Но осторожная змея

В час линьки заползает в нору,

И счастлив я, что боль моя

Чужому недоступна взору.

1984

ИЗ ШИХАБА СУХРАВАРДИ

Совы сказали: "А ты не сошел с ума?

Можно ли что увидеть в кромешном мраке

Дня, когда вместе с солнцем восходит тьма,

И такие, как ты, распускают о свете враки?

Зряча сова, ясновидящ подземный крот,

Все остальные — безглазые пустомели.

Заклюем же слепца!" — Но слепым притворился удод,

И провидцы-совы его заклевать не посмели.

26 февраля 98 г.

ИЗ ЦИКЛА "ИГРА ВЕТАЛЫ С ЧЕЛОВЕКОМ"

Comme unе navet qu'on ret ou pelle.

Francois Villon

Репа черепа, троп Вийона,

Вырос труп большой-пребольшой.

Под его развесистой кроной

Карачун играет с душой.

Рада смерть любому объедку,

Карму кормом не подкузьмишь.

Бабка спьяну цапает дедку,

Кошку тянет в подпечье мышь.

Кто кого здесь переиграет,

Пот лакая, плоть потроша?

То ли душу смерть пожирает,

То ли смерть карает душа.

Ты, душа, в небесах витала,

Смерть питала тебя как хлеб.

А теперь с тобою ветала

Водит игры в зарослях реп.

Твердь варила, а смерть хлебала,

Кто был суслом, а кто слюной?

Жердь-ветала, череп-габала,

Парь в печи грааль репяной.

Что за гарь, что за дух нелепый —

На Дахау хватит с лихвой!

Чем тут пахнет — пареной репой,

Иль окалиной бредовой?

Машет бабка печной лопатой:

Не спеши в атанор Яги,

На карачки, душа, не падай,

На своих на двоих беги.

Не прельщайся ложем и лужей,

На луженый не зарься бок,

Не гонись за лажей досужей,

Туже в пясти сжимай клубок.

Кинь кому платок, кому гребень,

Утопи, удуши, спали.

Сунь им в гузно тот самый жребий,

Что они тебе припасли.

И с тобой из змеиной пасти,

Пусть на тот — не на этот свет

Выйду, вырвусь, хотя б отчасти

Недоеден и недопет.

24–25 декабря 97 г.

ПУШКИН, 1999 ГОД

Как на бегущую волну —

звезда, так он глядит сквозь грозы

на незнакомую страну

и на знакомые березы.

И видит — сколько утекло

здесь, без него, воды и жизни,

нет, сердце некогда влекло

его совсем к иной Отчизне.

Увы, не скрыло солнце — тьмы,

но есть и признаки прогресса:

на новый пир среди чумы

слетелись новые Дантесы.

На муку смертного креста

они — (покуда мы враждуем) —

целуют Родину в уста

библейским страшным поцелуем…

Меняют в худшей из эпох

небесный свет на побрякушки!..

Н мы-то помним: с нами Пушкин!

Но мы-то знаем: с нами Бог!

ВЕТЕР ПЕРЕМЕН

Сменились одописцы,

явились ядо-писцы.

Сменились ядо-писцы,

явились гадо-писцы

Сменились гадо-писцы,

явились адо-писцы.

Сменились адо-писцы,

явились задо-писцы…

И только летописцы,

и только летописцы —

честны, как свето-писцы,

чисты, как свято-писцы…

* * *