— Да, интересная история, — согласился я, зачерпнул пригоршню воды и вылил Эдолии на лицо и плечи. — Красивая. И трогательная. А еще поучительная. Особенно мне понравилось лицедейство…

— Ты шел ко мне, — прошептала она, жмурясь в блаженстве. Затем прильнула и нежно поцеловала. Я тоже стиснул ее в объятиях. Что мне еще оставалось? Как разубедить ее? Хочет видеть во мне героя — пусть видит. Я же видел в ней истинную любовь и искренность. Я чувствовал ее изначальное желание. И мне было хорошо. Вечность снова ввергла нас в свой океан страстей и чувств.

— Ты шел ко мне, — дрожащим голосом повторила она. — Не говори иного, пожалуйста.

— Ты действительно того желаешь?

— Да.

— Ладно, тогда пусть будет так. Иного не скажу. Пусть это и не совсем так.

Она затрепыхалась, но я снова успокоил ее мягкими поглаживаниями.

— Не стану отрицать, что мне здесь очень хорошо. Мне ни разу не было так хорошо. Самая прекрасная и желанная девушка королевства сама пришла ко мне, да еще говорит, что ждала всю жизнь. Как можно противиться соблазну? Но меня одно смущает.

— Что же? — она немного напряглась, и стала внимательнее.

Я собрался с духом, точно нашкодивший ребенок перед матерью, спеша сообщить ей о своей проделке. И сказал:

— Я не смогу остаться.

— К…как? — Эдолия задрожала, словно вода в бассейне мгновенно остыла.

— Я должен буду уйти, — огорченно закивал я, твердо смотря в ее глаза. Они подозрительно увлажнялись.

— Но… но… как же так? Я… я, что — напрасно ждала?

— Нет.

— Но… почему? — растерянно лепетала она. — Ведь гадалка предсказала…

Я властным жестом остановил ее.

— Да, но она и словом не обмолвилась о продолжении истории. Она же не сказала: «И жили они долго и счастливо, пока он не ушел». Хотя то стало бы правдой. Ведь жизнь — это миг. Порой, это единственный самый яркий миг, ради которого мы жили, и который никогда не забудем.

— Но… зачем тебе идти. Молю — останься. У тебя будет и золото, и власть, и все, что захочешь.

— Боюсь — нет, — печально улыбнулся я. — Дело в том, что у меня уже есть все, что я захочу. У меня есть весь мир, по которому я могу блуждать, сколько мне вздумается. И вершить то, что пожелаю. Оставшись здесь, я многое потеряю. Мои желания станут мелкими и обычными. Я превращусь в человека и не буду уже тем героем, который с легкостью выбивает рыцарей и соблазняет будущих герцогинь. Тогда ты меня сразу разлюбишь, ведь тебе нужен герой. Ты же не можешь полюбить простого нищего в лохмотьях. А даже если и сможешь, тебе не дадут его любить. У меня же не будет сил противостоять тем, кто этого не пожелает. Так вот я и превращусь в такого нищего. Тогда я потеряю еще и тебя. Понимаешь, моя сладкая Эдолия, в чем дело. Я все потеряю, если останусь. Иными словами — умру, если остановлюсь. Ведь птица летит над землей, пока она движется. Если она по неведомым причинам замрет в воздухе — она упадет и разобьется. Мне жаль, но это так. Не я придумал жизнь. Жизнь — движение!

Сказать, что девушка выглядела расстроенной — ничего не сказать. Она побелела, словно первый снег. Она с болью в глазах смотрела на меня, а слезы катились по ее охладевшим щекам.

— Я так ждала, так ждала! А ты… а ты…!

— Но ведь дождалась, — напомнил я.

— Но… что же делать?! Что делать?! Разве я ждала, чтобы потерять?!

— Нельзя обрести не теряя, — утешал я ее. — За все приходиться расплачиваться, или чем-то жертвовать. Чем сильнее желание — тем больше расплата. Однако если чем-то жертвовать, то непременно это вернется справедливой благодарностью от жизни. И чем больше твоя сознательная жертва, тем сильнее будет благодарность.

Она уже перестала рыдать, затихла и прислушивалась.

— Хочешь ярче понять — выйди на рыночную площадь. Желаешь самое лучшее — будь готова не поскупиться на золото, которое принадлежит тебе изначально. Если же готова жертвовать своим золотом, то ты непременно обретешь лучшее, что есть на рынке. Но если вцепишься в свое золото и при этом возжелаешь самое лучшее — лишишься всего.

— Я все золото отдала гадалке, — обиженно всхлипнула она. — Я даже не считала его — сунула ей увесистый мешочек и побрела, как очумевшая. Ведь надежда — бесценна.

— Да, и кое-то этим пользуется, — покачал я головой.

— Для меня то неважно, — Эдолия взяла мою ладонь и сжала в своей. — Мне не жаль тех гульденов. Я даже готова каждый день отдавать по мешку, лишь бы ты провел со мной этот день. Любовь бесценна.

— Но ты и получила бесценное, — провел я по ее щеке, растирая искрящиеся слезы. — Ты получила свое изначальное желание. Оно осуществилось. Ты мечтала о герое, и он пришел.

— Но я не хочу, чтобы он уходил! — едва дышала она.

— Выходит, ты навязываешь цену своему герою, — погрозил я пальцем. — Ты пытаешься купить его за золото, высокое положение и прочее, обещая их взамен его любовной близости.

— Я готова отречься от всего этого, лишь бы ты остался, — взмолилась она. — Я готова пойти с тобой на край света. Куда угодно. Я готова умереть с тобой. Ведь я… я люблю тебя!

Я был искренне тронут ее словами. Она смотрела на меня кротко и в то же время столь властно, что я не мог ничего поделать. Воцарилось молчание. Светцы тревожно дрожали, тени плясали на стенах.

— Не стоит отрекаться от жизни, — уверял я ее. — Жизнь бесценна. Даже если ты — самый нищий из нищих. Или самый богатый из богатых. Ты должна жить, и быть прекрасной Эдолией. Иначе, как я смогу отыскать тебя? Как я смог вернуться к тебе?

— Так ты вернешься? — ее сердечко застучало сильнее, в нем вспыхнула надежда.

— Никто этого не знает, даже я, — пожал я плечами. — Или же я могу вернуться в ином облике.

— Мне нравится этот, — она ладошками обхватила мое лицо. — Ты такой милый…

— Я?! Милый?!

— Да.

— Вот уж где сказочница!

— Нет, ты милый.

— Такой милый, что все от меня шарахаются.

— Лишь глупцы, кто смотрит глазами, — настойчиво повторяла она. — Кто смотрит сердцем — тянутся к тебе.

Я взглянул на нее ласково и нежно. Ну как можно обижать ее? Как можно отказывать ей? Как можно рушить ее надежду?

Но и оставаться я не могу, иначе перестану быть тем, кем являюсь. Причем она сразу потеряет ко мне интерес. Ведь девушки тянутся к силе, неважно, в чем выраженной: в красоте, в богатстве, в уме, в таланте. Но они тянутся к изначальной силе, сами того не ведая.

…впрочем, как и все остальные.

— Тем более, я обещал королю явить чудо? — спохватился я.

— И что ты намерился сделать? — от нее запахло острым любопытством. На миг оно даже затмило ее тоску и печаль.

— Говорю же — чудо.

— Но что именно?

— Откуда мне знать? — пожал я плечами. — Пока не знаю.

— Снова будешь пинками выбивать рыцарей? — настроение ее улучшалось.

— Может и буду. Посмотрим.

— Значит, ты вернешься?

— Если и вернусь, то ненадолго. Я ведь объяснил уже.

— Но… что мне делать? — она выглядела крайне растерянной.

Я заглянул в ее бездонные голубые глаза.

— Что и раньше — любить жизнь. Так ты выразишь любовь ко мне. Люби Годдриха, выйди за него замуж. Тем самым ты опять выразишь любовь ко мне. Или найди другого. Или еще что-нибудь сотвори и получи радость. Или печаль, если угодно печалиться. Словом, это неважно. Главное — ты будешь помнить обо мне.

— Мне никто не нужен, — шептала она.

— Лишь сейчас.

— Всегда.

— Тогда ты отяготишь меня, — скорбно вздохнул я. — Я буду чувствовать за собой вину. Ведь я лишу тебя простого человеческого счастья.

— Я уйду в монастырь и буду тебя дожидаться там, — нашлась Эдолия.

— Дело твое, — кивнул я, расправляя ее мокрые локоны. — Только…

— Что?

— Пусть это будет мужской монастырь.

Она резко отпрянула, всколыхнув темную воду.

— Ах ты… ах ты… негодяй! Да как… как ты мог такое сказать?!

— А чего? — прикинулся я дураком. — Я бы с радостью ушел дожидаться тебя в женский.