Орильр помнил, как его ловили в прошлый раз. Он еще не верил, что король убит, злонамеренно и сознательно. Такая подлость совершенно не в обычаях эльфов – народа, как правильно полагал синеглазый малыш, не склонного к злу. Казалось, возможен несчастный случай, путаница или стороннее участие. Вспоминались ведимы с их врожденным коварством. Орильр хотел основательно и без спешки разобраться. Полагал, что сразу его не станут грубо и решительно преследовать. Но самозванец оказался проворен.

Из библиотеки, где Орильр передал советникам свиток со старым законом наследования, седой бросился домой. Женщина, которую он почти готов был назвать женой по полному обычаю эльфов, встретила его приветливо и уговорила передохнуть, выпить вина. Он пил, пропускал мимо ушей глупенькую болтовню и всматривался в черты милого лица, до боли похожего на другое, давно утраченное. И… терял время.

Именно жена унесла его оружие, она же добавила в вино несколько капель «сладкого покоя». А потом в дверь постучали стражи и тот же, что и теперь, Верховный хран хмуро предложил пройти к королю. Жас смотрел на учителя сердито и недоуменно: вроде не мальчик, дали тебе время ускользнуть, а коли не смог – пеняй на себя…

Впервые в жизни Орильр не сумел нормально драться. Убивать эльфов рука не поднялась, а вырваться без пролития крови не получилось. «Сладкий покой» сделал свое дело. Тогда Орильр все еще полагал – хотя бы это случайность. Настой многие принимают после долгой дороги, чтобы поскорее восстановить силы, вот Нильэса и решила угодить. Почти так. Только не ему угождала.

Седой тряхнул головой. Бесполезные воспоминания! Второй раз его не догонят. Впредь он станет умнее. Беспечность, накопленная за долгие века жизни без войн, вся осталась в пыточных подвалах. Надо двигаться и думать о теперешнем, о полезном. Например, что чужой сапог – бывает же такое счастье! – не давит и не болтается. Сандалия держится кое-как, но и так куда лучше, чем без него. Язвы и ожоги к хождению босиком не располагают. Чуть позже, когда они закроются, чужие вещи можно выбросить. Он воин, мирное время закончилось. Надо вспоминать, чему его учили – ведь в свое время именно это он делал лучше прочих. Выживал, защищал и убивал. Пока, спасибо светлым звездам, требуется только первое.

Жар отступил и притаился где-то в уголке сознания. Телом овладел знакомый азарт, подобный боевому, он позволял на некоторое время забыть о боли и слабости. Почти здоровая левая рука играла удобным камешком. Дикий лес полон птиц, которые вкуснее упомянутых сгоряча слизней.

Орильр шел всю ночь. К утру он позволил себе отдых, позавтракав парой сырых куропаток и напившись из фляги. Дышать свежим воздухом было упоительно приятно. Смотреть на забытый мир свободы – до опьянения радостно. Эльф даже позволил себе слабость и признал: выбраться из когтей короля он давно не надеялся. Хотел, стремился, ловил шанс, – но не надеялся. Он устал, истрепался и высох. Он утратил цель и смысл существования. Теперь будет проще.

Он выберется за Стену и станет восстанавливать и копить утраченное здоровье. Он раздобудет или откует оружие, заново отточит боевые навыки. Он походит и посмотрит, кто и чем живет. Он отдохнет, научится спокойно воспринимать имя Лэйлирра и удалится от ужаса проведенных в каменном мешке веков достаточно, чтобы объективно, без излишнего пристрастия, рассмотреть жизнь сородичей.

Только тогда придет время решить, насколько это верно и честно – оставлять эльфов в фактическом рабстве неправедного короля? И наоборот: есть ли у чужака, никогда не признававшего Лирро своим домом, право вмешиваться в жизнь края столь основательно, до смены короля?

Орильр улыбнулся и погладил флягу. Хорошо, что она есть! Фляга лежит на второй чаше весов, она весома и перетягивает позор свиного корыта, брезгливости и пренебрежения.

Лес южного удела Лирро радовал щедрой спелостью позднего лета. Там, за Стеной, уже готова вступить в дело осень, а здесь тепло щедрее. Орехи и ягоды поспели, и Орильр охотно рвал их горстями и ел, вспоминая стертые в пыль ощущения: подвальная сырость отбила обоняние и вкус. Зато научила радоваться каждому дню. Орильр ведь давно изжил свежесть восприятия мира. Так полно и ярко он видел, слышал и осязал лишь в юности. Тогда всё давалось впервые, а проклятая война угрожала отобрать едва обретенное немедленно, и он жил взахлеб, жадно.

Пять недель миновали, и Стена, давно омрачавшая южную, левую с точки зрения седого часть мира – выросла, приблизилась вплотную. Стена теперь резала небо надвое. Заклятие выглядело из долины как войлок сумрачного тумана. Оно было плотным и упругим на ощупь.

Орильр замер, вслушиваясь в лес. Удивленно пожал плечами: его никто так и не выследил. Или умельцы перевелись, что маловероятно, или «короля» подданные любят еще меньше, чем казалось. То есть охрана и следопыты усердно обшарили окрестности замка и сообщили, что пленником пообедала Драконэль. Пару обрывков ткани показали для наглядности, затем присягнули перед большим или малым Кругом магов. И все это вранье сошло за правду? Если так, надо серьезно подумать о возвращении. Интересно глянуть на нынешних магов… Но – позже. Когда он станет хоть немного похож на себя прежнего. Впрочем, следует признать, и за прошедшее малое время бывший пленник изменился разительно.

По редкому еще ковру осенней листвы без малейшего шороха скользил рослый мужчина. Поджарый, как породистая борзая, с развитой грудной клеткой, позволяющей двигаться неутомимо и безостановочно особым бегом, которому веками учат своих лучших следопытов эльфы. Отросшие волосы криво обрезаны, самые длинные пряди пошли на тетиву простенького лука. Старые шрамы на довольно узком лице, плотно обтянутом подзагорелой кожей, едва намечены сухими нитями, новые свежи, но их корки уже не сочатся кровью и гноем. Неправдоподобно зеленые глаза блестят весело и заинтересованно. Ожоги отболели и затянулись молодой кожей, пока еще розовой и очень нежной, меченой струпьями последних открытых язв.

Плотная и довольно тонкая, почти прямая, линия губ то и дело упруго гнется в улыбке, отмечая мирный пожар рябинника, собравшегося кочевать на своей паутинке крошечного восьмилапого путешественника, танцующий лист или удачный узор веток. Темные брови чуть вздрагивают, когда взгляд прослеживает пути движения косуль, картину вчерашней погони лисы или неприметную нору запасливого хомяка.

Эльфы любят лес, и дикие кущи Лирро действительно красивы.

Но Орильр ушел в плотный кисель заклятия, не обернувшись, чтобы проститься с долиной. Дела сородичей, живущих долго, едва ли требуют спешки.

Пока его планы впереди, по ту сторону Стены. Неодолимой, это ведомо даже королю. Её магия столь огромна, что гасит иные заклинания. Например, она неизбежно рассеет сложное и фактически непреодолимое, наложенное на Орильра пять веков назад, едва он оказался взят под стражу – запрет творить магию. Седой чуть улыбнулся. Беглец Орильр не в силах покинуть пределов страны, если у него нет перстня с заклятием и кровью короля. Зато Лильор-а-Тэи, забытый всеми дядюшка основателя Лирро, прекрасно обходился прежде и обойдется теперь без чудес и магии. Он обладает кровью, родственной Лиррэлю-а-Тэи, и кровь делает его равным покойному королю для заклятой Стены. Идея со сменой имени оказалась неплоха. Впрочем, согласись он принять корону, страна звалась бы Иллор и жила совершенно иначе. Не пришлось бы мудрым просить людей о помощи в сокрытии ларца.

Вот только у истории нет привычки разворачивать течение, даже ради прихоти вечных.

Значит, он должен бежать и очень спешить, чтобы проверить, как обошлись волны времени с демонами, запечатанными силой души и крови Единственной. Пять веков тайна живет без пригляда. И это наполняет сознание мучительными сомнениями. Если зло одолело Стену и проникло в сердце «короля», то каково иным народам и расам? Надо встретиться с людьми ордена, навестить гномов, разыскать мудрых.