Мороз прикинул, улыбнулся в темноте собственной выдумке и, развернувшись, затрусил в сторону троллейбусного парка.

Спустя сорок минут прибиравшейся на кухонке молоденькой женщине почудился прерывистый стук в окно. Понимая, что этого не может быть, она продолжала, пританцовывая, переставлять посуду: птицы не выстукивают морзянку, а те, кто этим искусством овладели, не умеют летать, – как-никак внизу метров десять пустоты. Но при повторном дробном стуке она все-таки оторвалась от работы, распахнула шторы и – обомлела: в проеме окна четко, по пояс, вырисовывалась фигура Виталия Мороза, который, даже не придерживаясь за подоконник, парил в воздухе, небрежно помахивая букетом цветов.

– О господи! – она начала медленно оседать по стене, впадая в предобморочное состояние.

Мороз, явно переусердствовавший в своем пристрастии к розыгрышам, вытянув руки, угрем ввинтился в открытую форточку.

«Стакан» технички, в котором его подняли наверх, начал медленно опускаться.

– Ну, прости подлеца! – захлопотал Виталий. – Хотел, знаешь, сюрприз…

– Сюрприз! Тогда это все-таки ты, – на всякий случай она ткнула в него пальцем.

Убедившись, что перед ней существо из плоти, обхватила руками и принялась целовать. Что-то сообразив, отстранилась, подбежала к подоконнику, глянула вниз, – никаких «лесов» и прочих приспособлений за последние часы не появилось.

– Вас что, в колонии, летать научили? – она помахала изящными кистями рук и с разбегу запрыгнула на него.

– Марюська! – кружа по кухонке, бормотал счастливый Мороз. – Но, пожалуйста, тише. За дверью могут подслушивать.

– Пошел к черту со своей конспирацией! – она потерлась носиком, провела пальцем по шраму над его губой, по вдавленной переносице. – А какой был роскошный греческий профиль!

– Увы! В топ-модели больше не гожусь. – Главное – вернулся!

– Пока нет.

– Нет?! Боже, Виташа, ты так и не оставил эту затею?

– Но теперь совсем недолго, – Мороз спустил ее на пол, покаянно склонил шею. – Дней пять-семь, не больше. Как только закончу, вернусь. После пяти лет пять дней, согласись, – это не срок.

– Тебя убьют, Виталий. Тебя просто у-бьют! И я не знаю, будет ли мне жалко. Ответь мне только: «Для чего все это?».

Мороз безысходно вздохнул:

– Ты, главное, не волнуйся. К утру выберусь через окно и – исчезну.

– Опять по воздуху?

– На антресолях валялся шпагат.

– Допустим. И что же конкретно ты собираешься делать?

– Хочу встретиться с Андреем, – пробормотал он, понимая, что за этим последует.

– Да ты!.. – она поперхнулась возмущением. – Виташечка, родной! Окстись! Он думать о тебе давно забыл. Он же первым тебя и сдаст! – Не перегибай. Это ведь он пробил, чтоб меня отпустили по двум третям. Да и тебя в покое только благодаря ему оставили.

– Конечно. Когда убедились, что я понятия не имею, куда ты эти документы заныкал. Мороз, город накануне выборов. И никому, кроме меня, ты живым не нужен. Неужели не понимаешь, что на тебя наверняка объявлена охота? Послушай меня хоть раз в жизни: раз так уперся, давай немедленно извлечем этот треклятый компромат, завтра же отвезем его в Москву и передадим в какую-нибудь газету или на телевидение. И – кончится этот кошмар. ..Что опять лыбишься?

– Думаю о нас, – что дальше. Ведь ты, хоть довелось со мной хлебнуть, всё ещё девочка. Чтоб любить тебя, нужно иметь деньги.

– Да ты!..

– Нужно много денег. А я даже не знаю, смогу ли достойно зарабатывать.

– Зато я знаю. У меня два языка, свободно – компьютер. И ты хочешь сказать, что мы не выживем?

– Да я вообще не хочу, чтоб ты выживала!

– И распрекрасно. Чего комплексуешь? Трудней, чем те годы, что ждала, мне уже не будет. Понимаешь ли, отморозок?

– Марюся! – Виталик утопил ее лицо в ладонях. – Ты только знай. Я для тебя – всё готов. Вообще – всё! Понимаешь?

– Вот и отлично! – она захлопала в ладоши. – Тогда поехали в редакцию. Да?!

– Да!.. Но после встречи с Андреем. – Предупреждая новый гневный выплеск, осторожно положил палец на задрожавшие губки. – Я должен дать ему шанс!

Боясь пошевелиться, чтобы не разбудить задремавшую юную жену, Виталий лежал в темноте. И потихоньку блуждающая улыбка выветрилась с его лица, уступив место привычной настороженности. Из головы не выходил отчаянный вскрик истомившейся, уставшей бояться женщины: «Для чего все?!» И ответ, казавшийся все эти годы очевидным, почему-то ускользал.

Прокурор Юрий Иванович Берестаев с накапливающимся раздражением перелистывал уголовное дело. Время от времени рука его с дотлевающей сигаретой меланхолически оглаживала узенький, свежеподстриженный газончик волос на затылке. Порой что-то привлекало его особое внимание, и тогда той же рукой принимался он теребить лацкан форменного кителя, словно пытаясь выдрать из петлицы одну из двух звёзд, соответствующих его званию, – советник юстиции.

Андрей Тальвинский сидел напротив и с показным равнодушием смотрел в затушёванное летним дождём окно. В туманном отдалении заползал, погромыхивая, под мост маневровый паровозик, – районную прокуратуру, как водится, задвинули в пригород, в двухэтажное зданьице, которое она делила с райзагсом и специализированным магазинчиком по продаже гробов. Андрей предвидел реакцию прокурора, а когда тот, единожды прочитав дело, вновь открыл его с первой страницы, в догадке своей утвердился.

– Да, щучка с наглецой! – затягиваясь, оценил Берестаев. – А характеристика-то. Ишь ты – «высокоморальна, обладает чувством повышенной ответственности». И чего ещё, не разберу? «Душа коллектива»! – он аж поперхнулся. «Душа» его поразила особенно. – Ты погляди, что делают: у бабы три крупные недостачи за четыре года, дважды дело возбуждали, а она, оказывается, – «пользуется высоким авторитетом за бескорыстие и честность». С такой характеристикой не на скамью подсудимых, а прямо в Верховный Совет этим … спикером. Ты вот чего, вызови образину – кадровика, что характеристику состряпал, допроси по всей форме и – составь представление в исполком такое позубастей. Чтоб мёдом им, сволочам, не казалось. Считай, устное указание.

Он захлопнул аккуратно сшитый томик и, перегнувшись через стол, плюхнул его перед следователем.

– Сказать по правде, не ждал. Когда тебе дело это загубленное передали? Десять дней? Успеть выйти на хищение – это уровень. Просто приятно работать. Жаль даже, что на повышение уходишь. Хотя понимаю: расти-то надо.

Тальвинский тактично промолчал. Второй срок дохаживал Берестаев районным прокурором. Специалистом был он редкостным, а если б унять диковатую, сумеречную его натуру, так просто превосходным. Но в районе у него, увы, не заладилось. Сразу после утверждения на бюро райкома КПСС он, как водится, пригласил первого секретаря и председателя райисполкома отметить назначение. А после обильного возлияния уговорил продолжить у него дома. На этом, роковом решении карьера Юрия Ивановича и оборвалась – на длинный требовательный звонок из входной двери выглянула закутанная в затёртый домашний халат желчная женщина в бигуди.

– Опять нажрался, скотина, – с ходу залепила она. И без паузы, неприязненно оглядев изменившихся в лице гостей, констатировала. – Да ещё и пьянь какую-то очередную приволок.