– В крайнем случае продезинфицирую, – от прямого обещания Тальвинский уклонился.

– Давайте покороче и без ерничества.

– А вопрос у нас всё тот же – откуда и кем завозились левые товары, которыми Лавейкина периодически торговала и которыми набита ее подсобка? По нашей информации, фиктивные документы на «левый» товар составлялись как минимум в вашем присутствии. Поэтому если мы сейчас не договоримся, то придется, не обессудьте, заняться внимательным изучением круга ваших близких знакомых мужского пола. Я достаточно политесно выражаюсь?

Садовая заметила, что и Тальвинский, и – исподтишка – Мороз то и дело поглядывают на скрешенные женские ноги. Тонко усмехнулась.

– Похоже, меня пытаются шантажировать. Это и есть два-три формальных вопроса? – она даже не удостоила Виталия презрительного взгляда. – Вот что, Тальвинский, плевала я на вас и на ваши намеки. У нас с мужем доверительные отношения. И скрывать мне от него нечего. Да и не вам мне нотации читать. Или тоже моралистом стали?

– Только если для пользы дела.

– Оно и видно. Господи! И в это мурло я пацанкой была влюблена. Дело! Излишки! А у самого глазёнки бегают. Так бы и разложил прямо здесь. Только ни-ког-да! Хоть ты переблюйся от злости. Понял?!

– Понял. И не возражаю, – подтвердил Тальвинский. Бас его погустел. – Наверное, я жутко старомодный, но в числе моих немногих принципов – не входить в половой контакт с венерическими больными!

Даже готовый к подвоху Мороз поразился, как отхлынула кровь от женского личика, как забегал по губам язычок, бессмысленно слизывая неналоженную помаду.

– Откуда вестишки? – пробормотал он, ошеломленный не менее самой Садовой.

– Из вендиспансера, вестимо. Все-таки в религии есть своя мудрость. Сказано ведь – женщина скудель зла. И – в точку. Кто бы мог подумать, что очаровательная наша и изысканнейшая Марина Всеволодовна – переносчик сифилиса. А говорите, нет предмета для мужа. Так как?

Садовая затравленно скосилась на Мороза. Но тот молчал, раздавленный, – Снегурочка оказалась заурядной сифилитичкой.

– Ну и сволочи же вы оба! – выдавила она. – Гаденькие сволочи. Только и умеете, что грязь собирать. Так вот запомните. И ты в первую очередь, – почему-то потребовала она от Виталия. – Болела я или не болела, это касается меня и моего мужа. А с ним мы без вас разберемся. Во-первых, потому что он знает. И, во-вторых, потому что вас это не касается.

– А вот тут-то вы ошибаетесь, милейшая! – рявкнул раздосадованный Тальвинский. – Мне глубоко плевать, что обо мне думает каждая…, но если мы сейчас не договоримся, – он выдержал зловещую паузу, – то вы, гражданка Садовая, будете привлечены к уголовной ответственности по статье сто пятнадцать прим – за уклонение от лечения венерического заболевания.

– Неправда! Я полностью вылечилась. Еще полгода назад! Можете проверить!

– Проверял, – охолонил ее Тальвинский. – Вы, уважаемая, бросили лечение, не пройдя провокацию. И вендиспансер направил нам материалы для возбуждения уголовного дела.

– Я прошла весь курс! – Вскочив с места, Садовая яростно затопала об пол каблуком. Она была близка к истерике. – Я совершенно здорова. Совершенно!

– Может, в медицинском смысле вы и здоровы. А в юридическом смысле больны уголовной статьей. И сажать вас или не сажать, буду решать в зависимости от результатов этого разговора… Короче, если венерический больной не прошел провокацию, он считается не вылечившимся и уклоняющимся и подлежит уголовной ответственности.

– Господи! Что же это? – обессиленная, она нащупала стул.

– А то, что вы сейчас расскажете все, что знаете. Если, конечно, за решетку не желаете, – стараясь выглядеть твердым, отчеканил Тальвинский, – В конце концов, что от вас требуется? Всего лишь сказать правду о ворах, которых сами не любите. Ну!

Мороз изо всех сил делал вид, что роется в бумагах. Было невыносимо смотреть на сгорбившуюся, потухшую женщину, совсем недавно наполненную гордым пленительным кокетством.

Плечи Садовой задрожали. Она плакала.

– У нас мало времени, – напомнил Тальвинский, отводя глаза в сторону, – взваленная неблаговидная роль шантажиста давалась ему с усилием.

– Пишите, – не поднимая головы, произнесла Садовая, и от сдавленного, задыхающегося ее голоса у Виталия самого перехватило горло.

– Да пишите же! – требовательно повторила она. Тальвинский подхватил ручку.

– Готов! – сдерживая азарт, сообщил он.

– Тогда абзац первый. Я, Садовая Марина Всеволодовна, в девичестве – Найденова, венерическая больная, сообщаю, что следователь Тальвинский, – она набрала воздуха, вскинула распухшее от слез лицо и изо всех сил закричала: – Подонок! Подонок!

Посмотрела на ошеломленных милиционеров:

– Больше по существу заданных вопросов показать ничего не могу. А теперь сажайте, твари!

– Шутки шутить, стало быть, затеяла! – Тальвинский отшвырнул ручку, грозно поднялся. – Ну, так не обессудь!

– Прекрати, – услышал он.

– Ты это мне? – не поверив, обернулся Андрей к Морозу.

– Вам, товарищ майор! Мороз упрямо поджал губы, повернулся к Садовой:

– Вы вот что, выйдите пока. Обхватив руками лицо, Садовая выбежала в коридор.

– И что сие означает?! – прогремел Тальвинский.

– Андрей Иванович!..

– Я спрашиваю, лейтенант, что это означает?

– Она – женщина.

– Как не заметить! Думаешь, не вижу, как она глазками в тебя постреливала? А ты уж и поплыл. Бабы – это нормально. Но прежде всего для нас – интересы дела. Не забывай: мы – следаки.

– Мы – офицеры! И не можем опускаться ниже городской канализации!.. Я точно не смогу, – Мороз потупился. – Андрей Иванович! Я тебя очень уважаю. И дело раскрыть хочу…Но если иначе нельзя, прошу освободить меня от работы в группе.

– Даже так? – Андрей, готовый взорваться, разглядел что-то, что удержало его. – Допустим, я тоже иногда вспоминаю, что офицер. И что отсюда вытекает? Да что ты себе в самом деле навоображал? На нее ещё пять лет назад по делу Котовцева опера установку делали! Искали источники, откуда у девки, которая за два года до того занимала на джинсы, появились вдруг дорогие побрякушки. Узнали, откуда. К престарелому Слободяну, своему шефу, на содержание пошла. При живом-то муже. Офицере, промежду прочим! И, что всего паскудней, на денежки того же Слободяна еще одного дружка припасла. Здесь пробы ставить негде! Почему она на меня кидается? Потому что тряс её, как грушу. Садовая – последний, единственный шанс выйти на Слободяна и всю эту шоблу! И выбор на самом деле прост: либо дожмем ее и двинемся по цепочке дальше, либо – закроем к чертовой матери дело и разбежимся пивка попить. Зато все из себя при офицерской чести. Так что? Отпустить? Только живо. Да? Нет?

– Да. И – прекратить это смердящее венерическое дело.

Тальвинский обескураженно потряс головой.

– А знаешь что? Мне все это тоже порядком надоело. Сам иди и – отпускай. Гони эту прошмандовку к чертовой матери! Раз тебе дело наше не дорого.

– Спасибо, Андрей Иванович!

– М-да! Хороший ты парень, Виталик. Кивер бы тебе, на коня и – в атаку. А вот станешь ли настоящим сыскарем, это я теперь крепко сомневаюсь. Все! Езжай с глаз моих в ИВС. Давно пора Воронкова освобождать.

Мороз вывел заплаканную женщину из отдела.

– Досталось тебе из-за меня? – Марина оторвала от лица перепачканный тушью платок.

– Бывает и хуже, – буркнул Мороз. – Андрей Иванович, он тоже такого не хотел. Просто – дело это для нас очень важное. Вот и сорвался. Да полно рыдать. Насчет венерического материала тоже, считай, уладили, – похерим. Мужу можно ничего не говорить. Все-таки семья.

– А семья, как известно, – ячейка общества, – Садовая странно посмотрела на него. – Дурачок ты еще. Хотя – очень необычный. Такая вещь в себе. Она потянулась погладить. Мороз с непроизвольной брезгливостью отшатнулся.

– Что ж, не навязываюсь, – по лицу Марины пробежала тень. – Прощайте, следователь по венерическим делам Мороз. Руку не подаю, дабы не заразить.