– Ой, прости меня, – вздохнула миссис Пелл, – я даже не расплела тебе волосы. – Она потянулась к косе, но Синтия перехватила ее руку.

– Миссис Пелл. – Она обхватила пальцами крошечное запястье женщины. – Вы что-то недоговариваете. Что? Пожалуйста, скажите мне.

– Я думаю, это неправда.

Женщина тяжело вздохнула, и ее голубые глаза наполнились слезами.

– Что? Что неправда?

Миссис Пелл бросила быстрый взгляд на закрытую дверь, потом опустила глаза в пол.

– То, что говорят о Николасе.

Похоже, вода лишь ненадолго смогла снять с Син напряжение. Теперь к ней опять возвратилась тревога.

– Что говорят, миссис Пелл?

– После того как он уехал отсюда… – Экономка заглянула в глаза Синтии. – Что-то случилось. Какой-то скандал. Я не знаю, что именно произошло. И Николас решил покончить жизнь самоубийством.

Эти слова даже не вызвали никакой реакции внутри, настолько они были нелепы.

– Это какой-то абсурд!

Миссис Пелл кивнула, но не ради того, чтобы согласиться.

– Говорят, он повесился. И веревка… – Правая рука миссис Пелл прикоснулась к шее, и Синтия вдруг все поняла.

Он еще сказал – ожог. Ожог, который оставил шрам по всей шее.

– Это абсурд, – повторила Синтия, потому что это должно было быть абсурдом.

– Я тоже так думала. – По щекам миссис Пелл потекли слезы, и она стала вытирать их кулаком. – Кучер… Он рассказал мне, что друг семьи нашел Николаса висевшим и снял его. Они думали, что он уже мертв.

– Нет!

– Родители отвезли Ника в Лондон, где его никто не знал, чтобы он поправился и пришел в себя. Поэтому он и уехал. Но я этому не поверила. Я сказала кучеру, что, если еще раз услышу эту ложь, мне придется выгнать его. – Миссис Пелл тяжело опустилась на стул и заплакала. – Я не поверила.

Синтия смотрела на огонь и твердила себе, что этого не может быть. Жизнь всегда была для Ника удовольствием. Он уехал отсюда счастливым.

Желудок вдруг провалился куда-то и болезненно сжался. Какое это имеет значение? Что могло случиться, что он так сильно изменился?

Что он сказал ей? Что-то о том, как опасно быть покладистой. Но это ничего не означало. Ничего, когда речь шла о веселом, смеющемся молодом человеке, каким он был.

Это не могло быть правдой.

Синтия не знала, сколько времени она смотрела на огонь, но когда миссис Пелл коснулась ее плеча и оторвала от грустных мыслей, нагрелся уже новый чан воды.

– Пора заканчивать, – пробормотала экономка, расплетая ей косу.

Синтия начала дрожать, потому что ванна остыла. Когда миссис Пелл стала лить теплую воду на распущенные волосы Синтии, она задрожала еще сильнее.

– Может быть, это неправда, – мягко сказала миссис Пелл.

– Это неправда, – согласилась Синтия. – И я никогда в это не поверю. Он обжегся, вот и все.

– Конечно, – согласилась миссис Пелл, но в ее голосе по-прежнему звучало беспокойство, и от этого сердце Синтии разрывалось пополам.

Неужели она знает?

Ланкастер наблюдал, как Синтия смахнула с кухонного стола несколько хлебных крошек, избегая его взгляда. И так продолжалось все утро. Она прикоснулась к кончику своей косы, словно хотела убедиться, что с ней все в порядке, потом наполнила ведро водой и поставила у плиты.

Неужели она знала, что прошлой ночью он опять удовлетворял себя? Неужели она знала, что он думал о ней?

Вчера после купания он нашел Синтию в своей комнате перед камином в ночной рубашке и халате. Она расчесывала волосы. Прежде Ник не видел ее с распущенными волосами, поэтому представшая его взору картинка была весьма интимной. Как будто она готовилась ко сну. С ним.

Но потом Синтия заметила его и сразу поспешила уйти, сказав, что в ее комнате нет камина, а ей нужно было тепло, но она его больше не побеспокоит. Когда он поднял руку, чтобы остановить ее беспорядочное бормотание, она уже ушла, захлопнув дверь в свою комнату. Но мысль о ее прямых каштановых волосах, блестевших в тусклом свете, не оставляла его.

Ланкастер мысленно намотал их на руку, подтянул ближе, крепко поцеловал и рассказал, что она сделает, чтобы доставить ему удовольствие. Потом он стянул ей руки веревкой высоко над головой и привязал к столбику кровати. Она даже не пытается сопротивляться. Ее тело извивается от удовольствия. И Ланкастер достиг кульминации, представив, как он стремительно входит в нее, и в бешеном ритме тела начинают свой танец, пока она не станет молить о пощаде.

Синтия не могла ничего этого знать, но сегодня вела себя так, словно все знала.

Николас испытывал отвращение к самому себе. Быстро проглотив чай, он поразился, что в горле все равно было сухо.

– Готова? – резко бросил он, и Синтия кивнула, не поднимая глаз.

Возможно, она чувствовала, что в нем что-то не так. Так жертва чувствует хищника. Ник сунул руки в карманы и направился к двери, а Синтия натянула на голову капюшон.

Отличный день приветствовал хмурое лицо Ланкастера. Пели птицы, светило солнце, дул теплый ветерок.

Ланкастер прищурился и сосредоточил взгляд на фигуре, которая шла через высокую траву у дороги. Мужчина, не высокий, не низкий. Он шел с запада, но его лицо было спрятано в тени низко надвинутой шляпы.

Синтия вышла следом за Ланкастером и почти проскользнула мимо него, когда он вдруг почувствовал тревогу и понял, что должен быть очень осторожен. Он выставил плечо и оттеснил ее назад.

– Ну, что такое?

– Кто-то идет сюда.

– Кто?

Ланкастер подтолкнул ее назад и захлопнул дверь.

– Какое это имеет значение, кто там идет? Я единственный, кто знает, что ты жива. Прячься немедленно, черт возьми!

– Ой, правильно. Прости. Я просто… – Синтия открыла рот, округлив его до буквы «о».

И это было бы забавно, если бы сердце Николаса не рухнуло тревожно вниз.

Она метнулась прочь, а Ланкастер размышлял, видел ли их этот мужчина. Если его лицо было скрыто в тени шляпы, значит, он опустил голову, выбирая безопасную тропинку на каменистой почве. Ланкастер был настолько погружен в свои порочные мысли, что не смог отчетливо рассмотреть человека.

Он осмотрелся вокруг, но не заметил никаких очевидных признаков присутствия Синтии. Только он вытер вспотевшие ладони о сюртук, как раздался стук в дверь.

Сделав глубокий вдох, который помог ему избавиться от тугого комка в горле, Ланкастер нацепил улыбку на лицо и открыл дверь.

–Добрый день.

За дверью никого не оказалось, но потом неожиданно появился человек, и Ланкастер едва не проглотил свой собственный язык.

Отчим Синтии. Он почтительно согнулся, потом выпрямился и что-то протянул Ланкастеру:

– Вот.

– Ах, простите. – Николас смотрел на свои перчатки. – Неужели я забыл их в вашем кабинете?

– Что? – наморщил лоб Камбертсон. – А, нет, я нашел их здесь, на ступеньке. Довольно странно, если вы спрашиваете меня.

– Да-да, на ступеньке. Я просто забыл их. Спасибо, – пролепетал Ланкастер. – Очень жаль, – добавил он, теперь уже не сомневаясь, что его язык работает независимо от головы.

Камбертсон осторожно посмотрел на него, опустив подбородок.

– Ладно. Я могу войти?

– Гм… Заходите, – отступил в сторону Ланкастер, так и не сумев придумать достойного отказа.

Как только Камбертсон вошел и закрыл за собой дверь, Ник понял, что следовало пробормотать что-нибудь про конюшни и пригласить Камбертсона прогуляться. Господи, у него прекрасно получалось врать в Лондоне. Должно быть, свежий деревенский воздух оказывает свое благотворное влияние на его характер, хотя, похоже, проник еще не слишком глубоко.

Мысль о благотворном влиянии заставила его подумать о Синтии и о том, что поставлено на карту, и Николас выпрямил спину. Вся его жизнь была одной сплошной шарадой. Одурачить. Камбертсона не составит труда.

– Итак, чем я могу вам помочь, мистер Камбертсон?

– Я хотел узнать… – начал Камбертсон, потом замолчал, осмотревшись вокруг, словно хотел получить приглашение присесть. Когда приглашения не последовало, он лишь пожал плечами. – Я слышал разговор.