– Но в деревне совсем нет детей, – заявила Сара, склонившись над столом. – Ты обратила внимание, Мерри? Потому что все молодые супруги отсюда уехали.

– Молодые семьи уезжают, потому что нет школы, – ровным тоном объяснил Рассел. – Признаюсь, купив коттедж «Роза», я способствовал сокращению местного рынка недвижимости, что не нравится Саре. Извини, дорогая, но мне нравится жить в деревне.

– Я не вас имею в виду, Питер. Вы знаете деревенскую жизнь, лечите местных жителей, они только рады, что вы тут поселились, даже если им приходится ездить к вам на консультацию в бамфордский медицинский центр, хотя мне это кажется довольно странным… Я говорю о других. О горожанах. Ну, пожалуй, вроде нас с мамой. Или о сезонных жителях. Или о Локках, которые все критикуют. А школы нет потому, что детей нет! – триумфально заключила Сара. – Получается замкнутый круг. Все равно что курица и яйцо.

– Не стоит надеяться, что министерство образования будет держать школу в деревне для полудюжины ребятишек, – заметил Лейзенби. – Затраты не оправдаются.

– Во Франции так делается, – услышала Мередит собственный голос, вступивший в спор. – Французы приняли специальную программу оживления деревень.

– В рамках французской сельскохозяйственной политики, – добавил Лейзенби, бросив на нее нехороший взгляд. Понял, что столкнулся с оппозицией. – Это уже совсем другой вопрос.

– Французы жить умеют… – мечтательно и довольно бессмысленно молвила Ева, однако произвела желанный эффект. Спор утратил остроту.

Алан Маркби неожиданно сказал вполголоса:

– Я иногда удивляюсь, зачем люди переезжают в деревню. В конце концов, губят то, к чему стремились. Если вообще к чему-то стремились. В большинстве случаев первым делом стараются все изменить, переделать. Видели Локков, ту самую пару, которую упомянула Сара? – Мередит отрицательно тряхнула головой, и он продолжал: – Ну, увидите. Они купили старое школьное здание. Наняли парня для разбивки сада на прежней спортивной площадке, а потом обнаружили, что там ходят люди. Поднялся адский шум, прежде чем майор Локк добился разрешения проложить новую дорожку вокруг участка. Местные жители яростно возражали, не понимая, почему им нельзя ходить через сад точно так, как они раньше ходили через школьный двор. Началась настоящая битва с настоящей линией фронта. Локк всем грозил, однако не хотел, чтоб ему все грозили. Даже ко мне приходил жаловаться, старый дурак.

Мередит открыла рот, желая спросить, почему озабоченный Локк пошел к Маркби. Видимо, это каким-то образом связано с родом деятельности, которой он зарабатывает на жизнь, только неясно, в чем она заключается. Прежде чем она успела задать вопрос, Маркби хмыкнул и продолжал:

– Потом возник скандал с канализацией. Бедняга получил разрешение на перенос пешеходной дорожки, разбил прекрасный сад, а с сортиром что-то не заладилось. Вызвали специальную машину для откачки, и она проехала прямо по цветочным клумбам – иначе не добраться.

– Вы очень серьезно все это воспринимаете, – заметила Мередит, – но ведь не живете в деревне, правда?

– Нет, хоть очень хорошо ее знаю, – ответил Маркби, очень сильно ее озадачив. – С детства часто сюда приезжал, обычно останавливался в этом самом доме. Мой дядя был последним приходским священником.

– Понятно… – задумчиво протянула Мередит. – Я и не знала, что вы из местных. Простите.

– За что? Действительно, наша семья издавна жила в этих местах. Когда-то имела здесь землю, которая полностью теперь распродана. Дядя Генри, старший брат отца и последний здешний приходский священник, был забавный старик, холостяк, жил среди своих книг. Можно сказать, эдвардианский тип. Дом всегда казался мне мрачным – полно темной мебели, масляных картин с изображением убитых птиц, пахнет сухой гнилью… Купившему его Бобу Фримену пришлось вбухать сюда кучу денег. Все было в ужасающем состоянии. Епархиальный архитектор чуть в обморок не упал, почти проклял дом, поэтому церковь его постаралась скорее продать. Не знаю, сколько Боб выложил в конечном счете, хотя, может быть, заключил выгодную сделку, особенно если учесть, что цены с тех пор взлетели выше крыши. Лейзенби наверняка видит шанс сколотить деньгу. Но Сара права, местная молодежь не может себе позволить покупку. Почти все молодые люди покинули деревню. Остались одни старики, которые не хотят суетиться, намерены здесь умереть.

Маркби вдруг замолчал, как бы смущенный собственной болтливостью. «Пусть он не понимает, почему Ева решила просить его вести к алтарю Сару, – подумала Мередит, – а я понимаю. Хорошо выглядит, хорошо говорит, принадлежит к старой здешней семье. Она выбрала его на эту роль по тем же соображениям, что и Эллиот, выбравший ее для своей мыльной оперы: нужен класс».

Вслух она сказала:

– С одним местным жителем я познакомилась. С гончаром Филипом Лорримером.

Когда прозвучало это имя, настала тишина, как иногда бывает среди общих разговоров, после чего слова падают в застывшую бездну. Атмосфера мигом изменилась. Сара заерзала, Лейзенби насторожился, Рассел резко выдохнул:

– Ух!

– Не знаю такого, – нахмурился Маркби. – Гончар, говорите? Давно тут живет?

– М-м-м… да. Забавный парень, – вымолвила Ева. – Кажется, прожил около года до того, как Роберт купил дом священника. Свободный художник, если его можно назвать художником. Лепит глиняные горшки, пепельницы, кувшинчики для сливок, всякое такое, с надписью «на память о Девоне» или еще что-нибудь в том же духе. Продает в округе, более или менее зарабатывает на жизнь. Впрочем, не столько, сколько зарабатывал бы художник или скульптор.

– Или актер? – довольно язвительно добавил Эллиот.

– Вот именно, – невозмутимо подтвердила Ева. – Вообразите, глиняные горшки!.. Так или иначе, – она изящным взмахом отмела тему керамики, – по-моему, у них ноги разные.

– Что? – прыснула Мередит. – У глиняных горшков?

– Нет, дорогая, у гончаров. Потому что одной ногой они крутят гончарный круг. Может, пойдем в гостиную кофе пить?

В гостиной Мередит оказалась рядом с Лейзенби на экзотическом диване. Лючия, поджав губы, разнесла по кругу поднос с кофейными чашками. Лейзенби осторожно наклонился к Мередит, как к домашнему животному с неизвестным характером.

– Как я понял, вы давно не видели Еву, но наверняка смотрели ее фильмы. – Он взял чашку черного кофе.

– Конечно, все смотрела, – подтвердила Мередит, тоже взяв с подноса чашку, – хотя Ева довольно давно не снималась. Думаю, время от времени работала на телевидении, а это я, к сожалению, пропустила.

– Ну да, на телевидении… – хмуро пробормотал Лейзенби. – Она вам рассказала о замысле с мыльной оперой? – Он бросил взгляд на Еву, сидевшую между Питером Расселом и Альби Эллиотом. Эллиот оживился, болтал, наверняка расписывая свое «детище». Лейзенби неодобрительно посмотрел на него.

– Немного. Я никогда не видела сериал. По словам Евы, он пользуется популярностью, имеет миллионную аудиторию.

– Полагаю, это Эллиот так говорит, – воинственно возразил Лейзенби. – Посмотрите на рейтинг. Сериал действительно был популярным, потом в Соединенных Штатах рейтинг упал. Серии до нас доходят через несколько месяцев после показа в Америке. Британские показатели до сих пор неплохие, но тоже снизятся, если американская тенденция продолжится. – Он поставил нетронутую чашку и снова придвинулся к Мередит. – Поэтому Эллиоту страшно хочется ввести новый персонаж, внести в сюжет новую линию. В сериал вложены большие деньги. У него возникли проблемы с другими проектами, он рассчитывает на хороший доход от «Наследства». Неплохо знает дело. Старается привлечь известную звезду. Поэтому тут сидит, умасливает Еву.

– Понятно, – задумчиво проговорила Мередит, хлебнув кофе, очень крепкий, на итальянский манер.

Ева с Эллиотом оживленно беседовали. Лейзенби как бы решил воспользоваться моментом, пока они заняты, и еще посекретничать с Мередит.

– Насколько я понял, проблема в том, как ввести в историю новый персонаж. Сериал продолжается не один год, все сценарные ходы уже использованы. Зрители начинают угадывать, что будет дальше. Как объясняет Сара, Ева должна сыграть женщину из прошлого главного героя. Она имеет над ним какую-то власть, знает что-то нехорошее, поэтому он ее вынужден взять в деловые партнеры. Роль чисто отрицательная. На мой взгляд, довольно сексуальная. – Лейзенби презрительно скривил верхнюю губу. – Насколько мне известно, там будут многочисленные постельные сцены.