Насилу сообразил и умудрился отстегнуть парашют, избавив тем самым себя от излишних трясок и вибраций. И теперь этот бешеный клубок метался по земле уже без его участия. Примчавшийся спавший невдалеке пастух потребовал немедленного освобождения из плена его подопечных, поскольку это угрожало удою и нервному состоянию самих буренок. А ему, то есть пастуху, нести материальную ответственность за деяния неких парашютистов нет никакого резона.
— Забирай свой парашют и срочно возвращай мне коров! — визжал перепуганный и расстроенный дедок.
— Предлагаю сначала вам забрать своих коров, а потом уже можно и мне парашют, — вышел со встречным предложением Вася.
— Ты сам первый начал, а потому и первый должен забрать, — пытался возражать пастух, боясь остаться один на один с таким опасным шевелящимся клубком.
— Ну, и как это вы себе представляете? — хохотнул Вася, уже почувствовав себя в полной безопасности и уверенности. Во-первых, сохранил невинность и не угодил в коровьи лепешки. Потом не отмылся бы. — Вам надо ваши коровы, вот и забирайте их себе. Как освободите, сообщите моему командованию. И заодно материальную часть вернете. Только осторожнее, не порвите, а то мне с ним еще завтра прыгать.
— Эй, парень, так не пойдет! — уже умолял перепуганный дед. Как же он один справится с таким сумасшедшим тандемом. — Забирай его сам, а мне некогда возиться, дел и без твоего парашюта полно. А потом, где я буду искать твоих командиров?
— Ладно, — вальяжно согласился Вася, сам еще не догадываясь, как они будут освобождать этих бедных перепуганных животных. — Давай, заходи справа и хватай за стропы, а я слева. Попробуем, если получится, скинуть с них парашют.
Получилось легко, поскольку уставшие и испуганные животные на пару секунд притихли, словно догадались об их предстоящем освобождении. Но, когда Вася с пастухом сбросили с них купол, лучи солнца ослепили коровам глаза и те незначительны остатки мозгов, что имелись в их крупных головах. Взбешенные буренки задрали хвосты и с диким ревом понеслись в сторону деревни.
— Домой побегут, никуда уже не денутся, — засмеялся пастух счастливо и довольно, что так удачно завершилось мелкое недоразумение. Он с радостью помог и Васе собрать в кучу сильно помятый и разбросанный по всему полю парашют. — А чего это ты сюда залетел-то? Нас предупреждали, что будут парашютисты прыгать, вот мы и ушли с аэродрома. А ты без всякого намека взял, да и залетел. Непорядок.
— Я не виноват. Это все ветер, а с ним особо не поспоришь, — оправдывался Вася, поблагодарив пастуха за помощь. Уныло бросив взгляд в сторону видневшихся вдалеке машин и автобусов, куда придется тащиться с таким грузом, Вася сразу потерял основную половину своего задора и веселого настроения. Это ведь, как минимум, четыре километра!
Остальные курсанты из этой партии выброса так же приземлились очень весело и с приключением. Но вот лично Кацуба не зря так панически боялся этого прыжка. Его взбешенным ветром занесло в деревню, расположенную в пару километрах от аэродрома, и посадило на дом. А сам парашют зацепился за макушку рядом произрастающего дерева, что усложняло покидание места приземления. Уж самостоятельно покинуть свое пристанище Кацуба никак физически не мог. Нет, не совсем я точен. Была возможность отсоединения от самого парашюта. Но такую возможность он боялся использовать, поскольку сам парашют его удерживал на крыше, которая была весьма крутой и высокой. Снизу орали хозяева и требовали немедля освободить чужую территорию.
— Не имеете право, я здесь на задании, и только командир может потребовать, чтобы я покинул этот пост, — сопротивлялся и пытался объяснить Кацуба хозяевам причину своего нахождения на их крыше. — Вот сейчас за мной приедут и снимут. А у вас возможны крупные неприятности за помеху, исполнять важное задание. Лучше не нервируйте меня и оставьте в покое, тогда я никому ничего не скажу.
Мужчина почесал затылок, показал жене кулак и затолкал ее тумаками в дом. Правда, та продолжала кричать, но мужчина уже иным тоном объяснял Кацубе:
— Понимаешь, крышу вот осенью перекрыли, она потому и боится за нее. Темнота, одним словом. А сам я тоже в армии служил и понимаю, что такое приказ. Если уж скажут, то не только на крышу заберешься, и на любом столбе просидишь, сколько положено.
Издали к деревне Кацуба заметил несущийся автобус. Это его весьма порадовало. Помощь подоспела очень даже вовремя, а то у него уже заканчивались физические и моральные силы. Нелегко восседать на остром коньке после такого жесткого приземления. Крыша хоть и новая, но твердая и страшно неудобная для длительного ожидания. И еще к тому же давила острая нужда на посещение туалета. По всем имеющимся каналам. Буквально небольшая задержка грозила закончиться конфузом. Потом уже никто не поверит в его героическое настоящее.
Кроме мокрого и испачканного в коровьем дерьме Володи, остальные из их броска пострадали не меньше. Васю коровы слегка поколотили, Кацуба на конек сел не совсем удачно, что теперь ноги не мог вместе совместить, Панасюк повис на дереве. На поле, кстати, оно оказалось единственным. При прицельном приземлении еще не каждый профессионал попал бы на него. А у этого получилось легко и запросто. И главное не ногами, а мордой влетел в корону, пробил ее всеми частями тела, включая нос, лоб и уши, до самого низа и на полметра до земли не долетел.
Повис и трепыхается. Работавшие невдалеке молодые колхозницы весьма обрадовались такому гостю и часа два поначалу любезничали с ним и всего беспомощного прощупали, пока по его нижайшей просьбе не сообразили приподнять и вытолкнуть из лямок парашюта. Но и после еще очень долго не выпускали из своих объятий, защекотав его до синего каления. Он потом еще дня два икал, никак успокоиться не мог. Однако из всех пострадавших его как раз никто таковым признавать не хотел. Всем бы такое несчастье и почаще.
— Послушай, Володя, — уже в казарме, с восхищением пересказывая свое приключение, говорил Вася. — Это же все так классно получилось! Мне завтра еще хочется в какое-нибудь стадо влететь. Ну, и обхохотались мы с этим дедкой. Ну, пастухом этим.
— Нет, Вася, я не думаю, что у меня сегодня было удачное приземление. И веселым его назвать никак нельзя, — возразил Володя, хотя ему самому тоже уже интересным казалось по ряду причин. Во-первых, они выпили самогонки, закупленной в соседнем селе у знакомой бабки, а во-вторых, штаны успели обсохнуть еще по пути домой в казарму. Так чего теперь расстраиваться по поводу мокрого приземления? Действительно, их заход получился самым веселым и запоминающимся.
— Ой, а я с одной колхозницей назавтра о встрече договорился, — осмелел после стакана Панасюк, уже разрисовавший свое похождение, как крупное и донжуанское. — Я завтра специально спланирую опять к ним на поле, и она вновь прибежит спасать меня.
— Это если ты сумеешь выпрыгнуть, — хохотали курсанты, которым сам инструктор рассказал о методах выброса Панасюка из салона.
— Ой, вот только не надо за его басни принимать за правду! — пытался опровергнуть эти россказни сам Панасюк. — Сами видели, как он своим ботинком не позволял задержки.
Кацуба стонал, кряхтел и не желал заострять внимание на похождения тех частей тела, которые ему удалось отшибить о конек. Ему теперь эти амурные разговоры даже слушать не хотелось, поскольку, как минимум на период службы, самоволки на танцы придется отменить.
— А тебе сто раз долбили, что ноги должны быть вместе в момент приземления. Чего разбросал их по всему небу. Вот тебе и результат на лицо. Точнее, не совсем налицо, — уже со смехом уточняли веселые пьяные курсанты.
— Вон лежит еще и стонет, — хохотнул Шабанов, по вине которого курсант Волков отбил напрочь свой копчик.
Дело в том, что руководитель по мегафону настоятельно уговаривал Шабанова поднять ноги выше перед самой посадкой. А команду слушал Волков, который их и задирал. И сколько раз руководитель просил Шабанова приподнять свои болтавшиеся ноги, столько раз их Волков и поднимал. В результате в самый момент касания грунта Шабанов так и не исполнил команды, а у Волков ноги уже были выше головы. Жестко коснулся он копчиком о твердую поверхность аэродрома. Потом еще пару часов не мог и слова вымолвить. Да и сейчас, молча, пьет самогон и стонет.
