Катер тихо ткнулся носом в берег, и Рэмбо оценил мастерство толстого Вана. Значит, ему не впервой бывать здесь, если он знает эти заросли как свои пять пальцев. Стало быть, у него тут свои интересы. И если кроме военной базы тут ничего больше нет, то Ван может быть связан только с ее гарнизоном. Рэмбо совсем не интересовало, чем мог быть полезен гарнизону Ван — поставлял ли он ему наркотики, спирт или проституток. Важнее было другое: среди врагов Рэмбо у Вана здесь должно быть много друзей. И это ничего хорошего не сулило, однако проясняло обстановку, в которой предстояло действовать. И Рэмбо решил, что пока все складывается хорошо.

Подошел Ван с рулевым, и они легко и бесшумно перекинули на берег бамбуковый трап. Ван хлопнул Рэмбо по плечу и улыбнулся.

Рэмбо спустился на берег и помог сойти Ма. Трап тотчас же убрали, и на катере все замерло. Ма тронула сзади Рэмбо за плечо и молча показала рукой вдоль реки. Рэмбо кивнул, вынул нож и сверил направление с компасом.

Скоро заросли отошли от реки, и идти стало легче. Приблизительно через полмили Ма остановилась и, встав спиной к реке, снова вытянула перед собой руку, а потом приложила палец к губам. Значит, цель где-то рядом. Рэмбо вытащил нож и вошел вслед за Ма в лес. Девушка шла осторожно, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. И Рэмбо вспомнил, как и он сам тогда, когда бежал из лагеря, так же прислушивался к каждому шороху и писку. И не здесь ли он шел к реке? Джунгли меняются каждый год, и теперь не узнать тот путь, который он когда-то прошел. Да тогда и не было луны — она плохой союзник при побеге. Но звезды Рэмбо запомнил. Они почему-то показались ему ярче обычного. Наверное, потому, что он оказался на свободе, а на свободе все кажется прекраснее. Во всяком случае, больше он таких звезд никогда не видел. Наверное, когда привыкаешь к свободе, привыкаешь и к окружающему тебя миру, и он начинает терять в твоих глазах первозданную красоту.

Ма вдруг резко свернула влево и шла теперь быстро и уверенно. Через десяток ярдов Рэмбо почувствовал знакомый запах. Он не был таким острым и резким, каким запомнился ему, но его нельзя было спутать ни с каким другим. Это был запах человеческого стойла, которым пропитались почва, трава, деревья вокруг и, казалось, сам воздух. Рэмбо запомнил его на всю жизнь. И сейчас он вдруг подумал: не этот ли запах страданий и скорби, невыносимых мук и отчаяния привел его сюда? Он должен был вернуться. Вернуться для того, чтобы очистить этот гнойник и отомстить за все унижения — свои и своих товарищей.

Ма раздвинула впереди листья папоротника и обернулась к Рэмбо. Он приблизился к ней и стал у ее ног на корточки. Перед ним был его лагерь. Эта огромная, вытоптанная тысячами ног и утрамбованная телами площадка была его домом в течение долгих дней и ночей. Тогда здесь стояло две длинных — от одного конца лагеря до другого — хижины, покрытых банановыми листьями. И их загоняли туда на ночь, как скотину в стойло. От этих хижин остались лишь пожелтевшие листья да кое-где торчащие в земле бамбуковые палки.

Рэмбо отлично помнил, где был его загон и его место: в самой середине хижины, подальше от угловых сторожевых вышек и прожекторов. Он протянул руки к колючей проволоке, местами обвисшей и порванной, и попробовал согнуть ее — она сразу же сломалась в его пальцах. Время не пощадило даже железо. А что же люди?

Рэмбо посмотрел на Ма.

— Теперь ты видишь? — тихо спросила она и кивнула на лагерь.

Рэмбо промолчал. Откуда же этот запах грязных и потных тел, гниющих ран и человеческих испражнений? Не могло же его не смыть дождями, не высушить солнцем, не развеять ветрами!

— Я ничего не вижу, — сказал Рэмбо, и на его скулах зашевелились желваки.

— Где твой фотоаппарат?

— Я разбил его.

— Почему? — Ма удивленно вскинула голову.

— Он был слишком тяжел для меня, — сказал Рэмбо. — И он не мог увидеть того, что хочу увидеть я.

— Но что ты хочешь увидеть?

— Людей. Они здесь, и я их чувствую.

— Солдат гарнизона? — спросила Ма.

— Нет. Я пришел за товарищами. Они здесь, и я их чувствую, — упрямо повторил Рэмбо и упал лицом в траву, успев бросить голову Ма к себе на колени. Луч фонаря рассек темноту над их головами, и где-то совсем рядом затрещал мотор мотоцикла.

Рэмбо оставил сумку и чехол с луком и стрелами и знаком дал понять Ма, чтобы она ждала его. Не успела Ма сказать и слова, как Рэмбо исчез в зарослях. Ему очень хотелось узнать, кто это так свободно раскатывает ночью на мотоцикле в расположении лагеря.

И если треск мотора не вызвал никакой тревоги, то уж на его шаги вряд ли кто обратит внимание.

Мотор чихнул несколько раз и заглох. Потянуло бензиновой гарью. Рэмбо подошел ближе и услышал голоса.

— Выключи свет, подружка. Ты не на проспекте в Ханое. Послышался приглушенный девичий смех.

— Я думала, вы боитесь темноты.

Рэмбо услышал легкие шаги, щелкнул выключателем, и свет фонаря погас.

— Мы даже любим темноту, — ласково пробормотал мужчина, и девушка засмеялась, видимо, отбиваясь от его ласк.

— Позови лучше Нгуйена, — попросила она.

— Везет же моему другу, — засмеялся мужчина и негромко крикнул в темноту: — Нгуйен, выходи, к тебе гости!

Рэмбо сделал еще несколько шагов и увидел, что в зарослях стоит бамбуковая хижина. Циновка, закрывающая вход, поднялась, и в проеме, слабо освещенном изнутри фонарем, показалась фигура вооруженного солдата.

— Здравствуй, любовь моя, — сказал он девушке. — Ты не боишься ездить по ночам?

— Это наш лес, Нгуйен, и он защищает своих.

— Однако от села добрых три мили, — возразил Нгуйен и тихо засмеялся. — И все же я рад, что ты приехала. Дуньти, — обратился он к товарищу, — будь добр, покарауль уж заодно мой автомат и пояс В следующий раз я тоже не откажу тебе.

Нгуйен положил у ног своего товарища автомат и пояс с ножом, обнял девушку за талию и повел ее в заросли.

— Не забудь, — крикнул ему вслед часовой, — что через час ты сменяешь меня. Поторапливайся!

Но Нгуйен его уже не слышал — он весело болтал с девушкой.

Рэмбо осторожно обогнул хижину и приблизился к тому месту, куда направился Нгуйен с девушкой. Из их болтовни можно было кое-что и узнать — ведь не о любви они будут говорить целый час! И что о ней вообще можно говорить?

Он услышал их голоса совсем рядом и остановился. Он мог, если бы захотел, даже увидеть их, но ему это совсем было не нужно. Поэтому Рэмбо нащупал ладонью гладкий корень, удобно устроился на нем и стал слушать.

— Когда лагерь закроют, ты уедешь отсюда, и мы больше не увидимся, — тихо сказала девушка.

— Нашла о чем беспокоиться, — весело ответил Нгуйен. — Эти американцы живучие, и их еще около двухсот человек. На наш век хватит!

— А их не могут перевести куда-нибудь дальше?

— Не волнуйся — такой товар опасно перевозить по стране. Лагерь останется здесь до тех пор, пока в нем будет хоть один американец. Здесь самое тихое место в стране, никому и в голову не придет искать их здесь. Так что, любовь моя, живи и наслаждайся!

Послышался звук поцелуя, девушка счастливо засмеялась, и Рэмбо поднялся. Значит, этот пустой лагерь держат для отвода глаз. Чтобы отвлечь внимание любопытных и назойливых. И Мэрдок знает, что лагерь пустой. И когда он затеял эту грязную операцию с полевым штабом, напичканным электроникой, он устраивал спектакль, который должен был успокоить общественное мнение там, в Штатах. Они послали сюда Рэмбо для того, чтобы он сыграл заранее написанную для него роль без слов. Но он не станет ее играть. Достаточно того, что он однажды уже сыграл в одном спектакле и в благодарность заслужил от правительства и Конгресса более десятка наград, а от соотечественников — презрение и клеймо убийцы. И это еще ему повезло. А вот для этих сотен несчастных спектакль все еще продолжается — страшная трагедия, которую кому-то очень хочется скрыть. Но теперь вряд ли им это удастся.