Машину швыряло на ухабинах. В овраге, отделяющем Крутую улицу от города, колеса забуксовали. Потом мотор стал чихать. Лавируя между рытвинами, полуторка выбралась кое-как на взгорок и остановилась на углу Крутой. Капитан вышел из машины и хотел было уйти, но, взглянув на знакомый флигель, остановился: он увидел возле флигеля такси.

— Что-то, приятель, мотор у тебя подводит, — сказал он шоферу. — Я тоже немного автомобилист, может, помочь надо?

Они одновременно подошли к мотору. Шофер открыл капот и стал проверять подачу горючего в карбюратор. А капитан тем временем украдкой наблюдал за такси. «СА 16-21», — заметил он номер. Почему-то Петров был уверен, что снова увидит ночного знакомца, однако ошибся. Из калитки вышла женщина с небольшим чемоданом. Шофер такси поспешно выскочил из машины и открыл дверцу. Женщина поставила на заднее сиденье чемодан, выпрямилась и встряхнула головой, поправляя прическу. В эту минуту Петров увидел ее лицо. Это была Елена Вакуленко.

Склоняясь еще ниже над мотором и заслоняясь локтем, капитан старательно помогал шоферу, пока «Победа» не промелькнула мимо. Вскоре она скрылась за пригорком.

Через четверть часа Петров зашел в райжилотдел, предъявил секретарю удостоверение пожарного инспектора и, сетуя на постоянные нарушения противопожарных правил на Крутой, попросил список домовладельцев и квартиронанимателей этой улицы.

В доме номер три, как было указано в списке, проживал престарелый вдовец, пенсионер Сергей Никитич Матюшко. Петров спросил у секретаря сначала о жильцах некоторых других домов, затем о Матюшко.

— Право, не знаю, что и сказать о нем, — задумчиво ответил секретарь. — Дедушка Никитич вроде бы впал в детство... Большое горе пережил он в войну: взрослых детей потерял, жену, братьев... Теперь все молится, все какие-то псалмы бормочет. Если вы и за ним заметили небрежность в отношении огня — хорошо, я навещу его, сделаю внушение.

— Пожалуй, я сам потолкую со стариком, — решил инспектор. — Вы говорите, он живет один?

— Один-одинешенек. Все книги церковные читает... А в общем, тихий, безобидный человек.

Вскоре Петров постучал в окошко приземистого флигеля. Через минуту дверь открыл маленький, щупленький старичок с белоснежной курчавой бородкой и ласковыми голубыми глазами.

— Ах, батюшки! Так скоро? — воскликнул он, пряча под мышку кепчонку и придерживая локтем дверь.— Ну, здравствуйте, милый... Ну, проходите.

Капитан вошел в низенькую, чистую горенку, снял фуражку, осмотрелся. Весь угол и добрую половину стены здесь занимали иконы. На противоположной стене висели какие-то выцветшие фотографии, обрамленные расшитым полотенцем. Два пучка желтого бессмертника свешивались у изголовья кровати, над чистыми, белыми подушками. На столе лежала высокая стопка книг.

Хозяин суетливо переступил через высокий порожек, отложил в сторону свою кепчонку и, улыбаясь по-детски ясными глазами, протянул Петрову руку.

— А Леночка говорила, что за вещами приедут вечером. Почему она так поторопилась?

— Присаживайтесь, Сергей Никитич, — пожимая маленькую сухую руку, сказал Петров и поставил перед хозяином стул. — Мне нравится ваша комнатка: чисто, светло...

Старик широко, безмятежно улыбнулся, и эта безмятежность улыбки и взгляда неожиданно вызвала у Петрова короткое, щемящее чувство грусти: капитан понял, что маленький гостеприимный хозяин жил в каком-то своем, нереальном мирке.

— А чем же мне заниматься, как не за чистотой наблюдать? — мягко сказал Матюшко. — Работать я уже не гожусь. Шестьдесят лет плотничал да столярничал. Слава богу, добрые люди не забыли: почтальон каждый месяц пенсию приносит. Отец Даниил навестил...

— Значит, он совсем выселился от вас? — как бы между прочим спросил Петров.

Сергей Никитич глубоко вздохнул, лицо его стало печальным:

— Говорил, что вернется... А когда? Этого нам с вами не знать.

— Сколько же у вас прожил отец Даниил?

— Ну, это вы сами знаете... Пять суток. С того самого дня, как от Евфросинии ушел. Правда, вещи его все время тут находились. Вот Леночка сегодня чемодан взяла, а сундук... Вы что же, сейчас его заберете?

Капитан встал, шагнул в угол, взял кружку, набрал из ведра воды.

— Извините, Сергей Никитич, пить захотелось.

Нужно было выиграть какую-то минуту времени, сориентироваться, обдумать ответ старику. Именно эта минута многое решала. Очевидно, за сундуком приедут еще сегодня. Если взять его, вся компания Вакуленко всполошится. Что в этом сундуке? А вдруг ничего подозрительного? Может, Вакуленко оставила его, чтобы узнать, не идут ли по ее следам? Однако она все равно узнает, что у Матюшко кто-то был.

— Отличная у вас водица, Никитич, ледяная, — весело молвил Петров, возвращаясь и снова присаживаясь к столу.

Матюшко улыбнулся, пригладил белоснежную у виска прядь:

— Хорошая вода, благодарение богу...

У Петрова уже оформилось решение.

— Не знаю, хватит ли у меня силенки донести его, этот сундучок, — сказал Петров, наклоняясь и заглядывая под кровать. — Что он, тяжелый?

Старик развел маленькими, со взбухшими венами руками.

— Не знаю. Не поднимал.

Капитан решительно выдвинул сундук из-под кровати и, заслоняя его собой, попробовал приоткрыть крышку. Она не подалась. Обитая накрест металлическими полосками, она была заперта на внутренний замок.

— Веревки не найдется у вас, Никитич?— спросил Петров. — Я сделаю лямку и так, пожалуй, донесу.

Старик опять засуетился:

— Надо посмотреть в сарае...

Капитан еще раньше заметил на лежанке широкий массивный секач. Теперь, едва лишь Матюшко вышел яз горницы, он взял этот секач, поддел крышку сундука, рванул ее изо всех сил. Но плотная крышка не сдвинулась. Петров переместил лезвие секача по трещине, ближе к замку, и рванул еще раз. Крышка приподнялась, увлекая за собой сорванный замок.

Сундук был до отказа набит каким-то тряпьем: полотенцами, мятыми ношеными рубахами, носовыми платками, носками.

«Промашка... — мелькнуло в сознании Петрова. — Какая непоправимая ошибка!» Он приподнял тряпье и вдруг ощутил, как сильно забилось и замерло сердце. Под тряпьем смутно, холодновато блеснула черная округлость и грань пластмассы. Да, он не ошибся: это был коротковолновый передатчик немецкого серийного выпуска — еще совсем недавно полковник показывал сотрудникам управления точно такой аппарат, отобранный у иностранного резидента.

Торопливо сбросив на пол остальное тряпье, Петров увидел рядом с передатчиком три батареи, накрепко втиснутые между его корпусом и стенкой сундука, какие-то металлические стержни и проволоку. Антенна!

Не теряя ни секунды, капитан начал складывать обратно все тряпки и вдруг ощутил в руке какой-то твердый, тяжелый предмет, завернутый в полотенце. Он встряхнул полотенце, и оттуда вывалился маленький, черный, словно игрушечный, пистолет. Петров сунул его в карман, бросил в сундук полотенце и опустил крышку. С трудом вставив замок в паз, он снова задвинул сундук под кровать. Затем отошел, сел на прежнее место и, кося глазами на дверь, осмотрел пистолет. Это был дамский вальтер с полной обоймой патронов.

Странно, что именно в эту минуту Петров испытал чувство душевного облегчения и покоя, хотя и понимал всю сложность ситуации.

Старик Матюшко все еще не возвращался. Петров успел рассмотреть фотографии, висевшие в дубовых рамочках над кроватью. Это были простенькие снимки на фоне провинциально пышной декорации. Внимание капитана привлекла карточка подполковника Советской Армии — человека с открытым, волевым лицом. Среди снимков каких-то разряженных тетушек эта фотография казалось случайной.

Наконец за дверью послышались мелкие шаги, и на пороге появился хозяин: он удивленно улыбался и качал головой, с недоумением рассматривая обрывок веревки.

— Вот беда какая! Извините, милый человек... Пришел я, значит, в сарайчик, пришел... и забыл зачем. Долго старался вспомнить и не мог — начисто все вылетело из головы! Ежели не наступил бы на веревку, так и не вспомнил бы. Понимаю, что это высшей волей напоминание мне было сделано: смотри, мол, раб Сергей, вот она, веревка, под ногами!