Полковник несколько раз перечитал телеграмму. «Удивительное совпадение фамилий, — подумал он, — Кларенс — Ларренс; Данкель — Данке; Моринсон — Моринс... Очевидно, и у гестаповского «летописца» Капке эти фамилии не случайно следовали одна за другой. Правда, Капке приводил и другие фамилии, но эти он поставил рядом».
И снова Павленко задумался над вопросом: где и когда он слышал эту фамилию — Моринс? Странно, что в памяти упрямо возникал назойливый мотив какого-то танго... «При чем здесь эта ресторанная дребедень?» — злясь на самого себя, думал полковник. Вот и снова вспоминается строчка немецкой песенки: «Мой милый Моринс, отзовись...» Где же он слышал ее? Когда?..
И вдруг Павленко вспомнил один из осенних вечеров, проведенных в этом же кабинете, и тихое жужжание магнитофона, и надтреснутый голос, исполнявший песенку.
Он снял трубку телефона и вызвал к себе в кабинет майора Тарасенко.
— Есть, через минуту быть у вас...
— Прихватите магнитофон и ту старую пленку, помните, «Мой милый Моринс»?..
— Тогда разрешите три минуты?.. — попросил майор.
— Жду, — сказал Павленко и положил трубку, испытывая смутное волнение, причины которого он и сам не смог бы объяснить.
Майор Тарасенко, строгий, сухощавый, с бритой головой, с глубоко запавшими глазами за толстыми стеклами пенсне, явился точно через три минуты, козырнул у порога и осторожно поставил на кресло магнитофон.
— Проходите ближе, — сказал Павленко. — Хочется мне вспомнить эту песенку, майор. Кажется, она когда-то представлялась нам загадочной?
Тарасенко подхватил магнитофон и поставил на угол стола.
— Точно, товарищ полковник... Мы записали ее около полугода назад. Она весьма назойливо передавалась на коротких волнах. И передатчик, по всем данным, находился в Западной Германии. Вслед за песенкой следовал телеграфный шифр, который мы тоже записали. Однако нам не удалось найти ключевой строки, а передачи «Моринса» вскоре прекратились.
— Помню, мы переслали этот шифр по инстанции вверх...
— Так точно, товарищ полковник.
— Хорошо, послушаем песенку.
Четкими движениями руки майор включил магнитофон. Нестройные звуки джаза наполнили кабинет. Тоскливо заныл саксофон, грянул аккорд рояля, и после причудливой скороговорки кларнетов слегка осипший женский голос уныло, скучающе пропел: «Мой милый Моринс, отзовись...»
Покинутая неким легкомысленным Моринсом, какая-то немка молила возлюбленного хотя бы об одной строчке письма и обещала ему верность.
Тоскующий голос затих, и тотчас отчетливо, как телеграфный ключ, зазвучали деревяшки ксилофона... Майор шепнул чуть слышно:
— Шифр...
Певучие деревяшки размеренно выбивали точки и тире, а затем эту явно телеграфную мелодию продолжила неравномерная дробь барабана. Дробь оборвалась; тяжело, сердито, совсем не музыкально вздохнул и застонал аккордеон.
— Скажите, майор, — спросил Павленко, — вы не допускаете мысли, что этот самый «Моринс» находится где-то на нашей территории?
Тарасенко сосредоточенно сдвинул брови.
— Я думал об этом, товарищ полковник. Но ответной передачи мы не перехватили. Что касается самого шифра, то он, очевидно, имеет двойной ключ: кроме условной азбуки еще и заведомо нелогичную перестановку слов. Эта внешняя нелогичность, быть может, обусловлена устной договоренностью между передающим и принимающим. По крайней мере, те отдельные слова, которые я прочел, не имеют связи, а сообщений из нашей высшей инстанции пока не поступало.
Их разговор был прерван телефонным звонком: на прием к полковнику просился майор Бутенко.
— Жду с нетерпением, — сказал полковник и кивнул Тарасенко: — Можете остаться.
Заметно усталый, Бутенко старался держаться молодцевато: щелкнул каблуками, поздоровался и, как всегда, добродушно улыбнулся.
— Разрешите доложить, товарищ полковник?..
Павленко заметил синеватые наплывы под его глазами и подумал, что майор всю ночь не спал.
— Садитесь, товарищ Бутенко, — пригласил он мягко и, привстав, пожал руку майору. — Рассказывайте. Речь идет об исчезновении работницы конструкторского бюро завода Гали Спасовой, не так ли?
— Да, именно об этом, — сказал Бутенко. — И очень хорошо, что товарищ Тарасенко здесь...
— Это интересно! — воскликнул Павленко. — Вы имеете вопросы непосредственно к Тарасенко?
— С вашего разрешения, товарищ полковник.
— Прошу...
Майор достал из блокнота и подал Тарасенко узкую полоску бумаги.
— Это разыскал лейтенант Горелов. Некий «святой», а вернее, проходимец, забыл сию бумаженцию в Библии на квартире у одной богомольной старушки. Мне очень хотелось бы знать, товарищ майор, что означают проставленные здесь цифры?
Тарасенко осторожно взял двумя пальцами полоску бумаги, впился в нее серыми строгими глазами, торопливо поправил пенсне и спросил:
— Разрешите, товарищ полковник?
— Что именно?
— Я должен исследовать эту запись... Понадобится часа четыре, не меньше.
— Хорошо, идите, — согласился полковник. — И не торопитесь. Если нужно будет, продлим время...
Тарасенко захлопнул крышку магнитофона, взял его под мышку и, бережно сжимая в руке полоску бумаги, вышел из кабинета.
— Отмечаю успехи лейтенанта Горелова, — сказал Павленко, едва закрылась за майором дверь. — Итак, вернемся к Гале Спасовой...
Бутенко развернул носовой платок и разостлал его на столе. Полковник увидел три алые, черненькие по краям, похожие на зерна боярышника бусинки.
— Эти три зернышка, — сказал он, — из ожерелья Гали Спасовой. Мне удалось найти их в доме, где обитал проповедник. Религиозная секта сумела завлечь в свою паутину молодую работницу завода. Галя, по-видимому, вскоре поняла, что находится в окружении темных личностей, так как среди молящихся оказались две спекулянтки. Спасова знала их... Она заявила, что не может верить этим подонкам. Потом Галя исчезла... Химический анализ показал, что в отверстиях этих бус запеклась кровь.
— Где вы нашли бусы? — помолчав, спросил полковник.
— Они закатились в трещину между плинтусом и полом в комнате, где жил Даниил.
— Обнаружены еще какие-нибудь следы преступления?
— Да, пятно на полу. Но Даниил тщательно вымыл пол горячей водой. Потом он выплеснул туда бутылку наливки.
— Ваши дальнейшие действия?
— Я попросил у прокурора разрешения на обыск в этом доме. Вместе с Гореловым мы вскрыли пол. Явных следов крови не обнаружено. Доски мы отправили на анализ, однако он не дал результатов. Я думаю, «святой» немало потрудился, чтобы окончательно скрыть следы.
— Вы осмотрели и усадьбу?
— Тоже безрезультатно.
— А внешние приметы «святого»?
— Высокий, худощавый, с окладистой седой бородой. Обычно ходит босой, даже в заморозки, одевается во всякую рвань.
— Я очень сомневаюсь, — сказал Павленко, — чтобы сегодня вы его встретили небритого, одетого в рвань и босого. Все же нужно немедленно сообщить его приметы всем нашим работникам области и проследить за его связями. Главное, не упускать его из поля зрения ни на час... Меня теперь особенно интересует ответ майора Тарасенко: что скажет он об этой цифровой записи, найденной Гореловым?
— Есть, сообщить всем нашим работникам приметы... — повторил Бутенко, вставая.
— Одну минутку, — остановил его полковник. — Что слышно по делу об убийстве студента?
— Мы заподозрили шофера грузовой машины Морева. Он дружил с Зарицким. Возможно, между ними произошла ссора, причины которой нам пока не известны. Между прочим, на похоронах Зарицкого Морев рыдал, как ребенок. В ночь, когда было совершено преступление, он дежурил в гараже. Но есть сведения, что ночью Морев отлучался на грузовой машине. Такую машину, как вам уже известно, заметил сосед покойного студента, Фоменко.
— Откуда вы знаете, что Морев отлучался ночью из гаража?
— Это подтверждает мать Гали Спасовой. Встревоженный исчезновением Гали, Морев приходил к ее матери на заре и затем утром. Мне кажется, товарищ полковник, примечательным сам факт, что студент и Галя были близкими знакомыми Морева. Морев ухаживал за Галей...
