* * * Капитан Крестьянинов, ротный, убежденный холостяк, высокий, длинный, как расстояние от Севастополя до Камчатки. Как хорошо было с тобой выпивать, такой от тебя шел простор, такой аромат, будто выпивали за одним столом со всеми народами СССР. Улыбка твоя – как открытая дверь в теплый, гостеприимный дом, рукопожатие – клятва в вечной дружбе. Где ты, друг мой? Живой? Помнишь ли ты меня? Тебе нравилась моя застенчивость, я внимал твоим отеческим наставлениям - никогда не забуду святые твои слова: «Учись у меня, Сашок, только одному - как выпивать каждый день и не стать алкашом, это великое искусство!» Я был молоденьким лейтенантом, шел пятьдесят шестой год, Хрущев размазал по стенке Сталина, а у нас в роте половина солдат – грузины. С утра до вечера они задавали один и тот же вопрос: «Почему Хрущев молчал, когда Сталин был жив?» «Почему Хрущев молчал, когда Сталин был жив?» «Почему Хрущев молчал, когда Сталин был жив?» Капитан Крестьянинов построил роту и ответил: «Потому что он боялся, что Сталин его убьет». «А почему он не признается, что боялся?» «Почему не признается, что боялся?» «Почему…» «Потому, что это и так понятно. Кому не понятно, прошу выйти из строя». Никто не вышел. Когда мы покинули казарму, ты закурил и сказал: «Сталин, конечно, палач, но Хрущев тоже большая сука». ЧЕЧНЯ На снегу четыре отрубленные головы, четыре красные пуговицы на застегнутом белоснежном имперском мундире России. * * * Что угодно принимает облик человека, что угодно надевает на себя два глаза, два уха, что угодно издает членораздельные звуки, что угодно составляет половину человечества. ЕЩЕ Я так много в последние месяцы думал о смерти, готовил душу к излету, что сегодня, вдруг в зеркале себя увидав, искренне удивился: о, да я еще жив! Какое открытие! Я люблю вас, три замечательных слова: Я ЕЩЕ ЖИВ. Особенно обожаю ЕЩЕ - еще поглядим, еще погуляем, еще выпьем водочки, черт возьми. Еще что-то намазюкаем, напишем, еще что-то скажем такое, чего, может быть, до нас никто не сказал. А почему бы и нет! О, как мне любо это слово ЕЩЕ! Я глажу каждую из трех его буковок, этот красавец Щ, трехтрубный пароход, трехголовый гигант, и эти две евицы-девицы по бокам, куда, интересно, этот щеголь Щ ведет двух евочек под руку? Известно куда – на бал, который этой ночью дает Саша Гельман в честь того, что он ЕЩЕ тут, а не там. * * * Небеса, небеса поднимают меня неизвестно куда А я беспечен, как царь на пенсии - какая мне разница, куда несут меня облака. Мне все равно - совсем уж худо нигде-никогда мне не будет, я – царь на пенсии. «А почему пенсия такая маленькая, если ты царь?» - спрашивают пролетающие птицы. А я им не отвечаю, я не обязан отвечать каждой вороне на глупые вопросы - я царь на пенсии! «А кто тебе сказал, что ты царь на пенсии, может, тебя обманули?» А я отвечаю: «Как меня могли обмануть, если я царь на пенсии, кто посмеет?» А кто-то, я слышу, говорит кому-то: «Да он сумасшедший, свихнулся от недоедания». А я делаю вид, что не слышу. И вообще: откуда им знать, как питаются цари на пенсии, это военная тайна! Небеса поднимают меня неизвестно куда, а я беспечен, как царь на пенсии - какая мне разница, куда несут меня облака… * * * О лень моя, Лень Исааковна, в обнимку с тобой, моя славная, я боле-мене пристойно прошел через всю мою жизнь. Люди думали: надо же, еврей, а не марается, с начальством огрызается, а я тебе подчинялся, моему генерал-ЛЕНЬтенанту, доверял тебе руки, ноги, слушался беспрекословно. Ты меня научила уклоняться от предложений из щедрых казенных зданий, удерживала от посещений бесстыдных собраний, учила не спешить, опаздывать, дела на завтра откладывать, умножать потом на потом. Без тебя меня б совратили! Это ты из меня сотворила достойного гражданина Сегодня, на старости лет, подводя черту под судьбой, до касания лбом земли сгибаюсь перед тобой, сестра моя, ленушка, учитель мой, Лень Исааковна, спасительница моя. * * * |
