— Еще не вернулся.

— Позвони в полицию! — сказал я решительно.

— Бессмысленно, мы должны ждать!

Я снова сел рядом с нею и закрыл глаза. Время тянулось бесконечно.

— А что если он не позвонит?

— Снимем заказ на переговоры с Вашингтоном.

— И больше ничего?

— Больше ничего.

Мы продолжали молчать. Настаивать было излишне, у нее были точные указания. Ждать до тех пор, пока он не позвонит. Она не могла определить меру опасности, не была способна представить ее себе. Скорее всего, она думала, что я преувеличиваю или что все это мошенничество, что они клюнули на мою удочку. Я с трудом поднял веки. Мне пришло в голову, что где-то уже развиваются события, о которых я ничего не знаю. Теперь я не смею спать.

Телефон звонил и звонил.

Я затряс Джосселу:

— Звонит!

Она резко вскочила и схватила трубку.

— Ну и долго же он! — выпалила она с облегчением. — Слушаю? Да, "Вашингтон Пост"… — Ее лицо застыло, заострилось. Теперь это была строгая сосредоточенная женщина. — Не нужно, — сказала она решительно, когда голос на другой стороне смолк. — Приеду сама, да, сейчас же!

Она медленно положила трубку.

— Полиция. В нашем агентстве взорвалась бомба. Все уничтожено, не могут найти Тедди, я должна прибыть вместо него.

Она повернулась и через плечо посмотрела мне прямо в глаза. Потом встала, мгновение искала ключи от машины, затем выбежала из квартиры. Я не мог произнести ни слова.

Бомба! Я тупо смотрел на телефон. Не могут найти Тедди… Я чувствовал легкое покачивание судна, палуба убегала из-под моих ног. В ста, двухстах метрах по правому борту высилась стальная гора. Ракетометы на баке, а на самой высокой мачте — вращающийся радар. Стая белых шлюпок неслась от борта «Гильдеборг»…

Я закрыл лицо руками: все это я знаю, это только новый вариант старой истории. Бомба! Кондиционеры уже преодолели жару, накопившуюся за целый день, мне вдруг показалось, что тут холодно. Меня знобило.

Не ждать!

Убрали Гиббонса, теперь им нужно уничтожить мои свидетельские показания, такая же бомба завтра или послезавтра может изуродовать квартиру Джосселы. Ничего не ждать!

Я встал и машинально, действуя как автомат, нашел в телефонном справочнике номер аэропорта.

— "Вашингтон Пост", — сказал я монотонно. — У меня заказан билет до Амстердама, однако я должен лететь уже завтра. Нет ли у вас еще свободного места на самолет "Пан Америкен" из Австралии?

— Минуту, господин…

Сердце отказывалось работать. Зачем я ходил в это агентство? Они напали на мой след, еще сегодня кто-нибудь ко мне прицепится. Я попытался глубоко дышать, мне казалось, что на другой стороне могильная тишина.

— Да, это можно, господин, — сказал, наконец, любезный девичий голос. Промежуточные посадки в Каире и Франкфурте. Желаете заказать билет из Франкфурта до Амстердама или полетите прямо до Лондона?

— Спасибо, только до Франкфурта. Во сколько отлет?

— В четыре пятьдесят.

Часы показывали половину первого. Джоссела до утра не вернется, начнется расследование. Я почувствовал, что поступаю как Корнелия Шиппер. Убегаю! Боюсь! Да, боюсь!

Я взял из сумочки губную помаду и написал на зеркале: "Убегаю, прощай, красавица!"

Вероятно, она поймет это, непременно поймет. Что еще я мог написать ей? Возвращая обратно губную помаду, я заметил длинный конверт. Чек был там. Мгновение я колебался. Взорвалась бомба, следовательно, я не жулик. Я засунул конверт в карман, погасил свет и тихо закрыл двери.

Таков мир!

Бетонная полоса исчезла, и огромный «Боинг-707» круто взмыл вверх. Из утреннего тумана над океаном пробивалось солнце, но впереди еще дремала ночь.

Я возвращаюсь.

Неужели это возможно — я возвращаюсь? Я попытался через иллюминатор посмотреть на Дар-эс-Салам, но он безвозвратно исчез. Мы все еще стремительно поднимались, однако моторов уже не было слышно. Я глубоко вздохнул и приоткрыл рот. Давление в ушах упало.

Вот, значит, как приятно то мгновение, которого я ждал все эти дни, о котором мог только мечтать. Но так ли уж, собственно говоря, приятно? Во рту у меня еще упорно держался горьковатый привкус страха и неуверенности, я уже чувствовал, какие горести сулит мне будущее.

До сих пор все мои мысли были направлены к единой цели — убраться отсюда, выпутаться! Однако теперь, с этой головокружительной высоты, я не мог увидеть ни одной твердой точки опоры, все расплывалось, и передо мною было только бесконечное пространство, где неоткуда было ждать помощи.

Пробил час, когда я должен уяснить себе, что делать дальше, где мое место. Момент холодного размышления. А как хорошо было бы поспать, еще раз убежать в сновидения, — отсрочить будущее, закрыть перед ним глаза.

Но напрасно я судорожно сжимал веки.

Стюардессы накрывали столики к завтраку, со всех сторон на меня давил мир. В этот мир я возвращаюсь, должен занять свое место. Выпить кофе, съесть завтрак, потом убрать столик.

Бумажный стаканчик с кофе обжигал мне губы, далеко внизу была земля, покрытая зеленым руном, но все убегало, не хватало этому постоянства и определенности. Я перемещался в пространстве.

Этап!

Прежде всего я должен разыскать семью Гута, пришло мне в голову, и я ухватился за эту мысль, чтобы обрести чувство реальности. Сообщить хотя бы о последних днях его жизни, чтобы они могли спокойно спать. Только потом я могу заняться своими делами, навестить Августу и попытаться заставить ее возвратиться домой. Вместе мы ушли и вместе должны вернуться, дажe если нас ничто уже не связывает. Ведь ответственность осталась, что-то я должен сказать ее родителям.

Мгновение эта неприятная мысль ворочалась у меня в голове. Я пытался представить, как буду подниматься по исхоженной лестнице старого либеньского многоэтажного жилого дома и нереальный сон станет реальностью, а сегодняшняя реальность — странным сном. Но эти представления были бесплодны, потому что старые вопросы, которые меня когда-то терзали, потеряли свое значение.

Дело было не в том, почему мы с Августой потерпели крушение, даже не в том, почему я очутился на «Гильдеборг». Было смешно возмущаться тем, что она голой танцевала в «Де-Пайпе». Мир уже двигался дальше, несся вперед, все изменилось, и я был другой. Мне надо будет начинать все снова, как только похороню своих мертвецов. Было их на этом пути предостаточно, и нигде не сияли никакие идеалы. Больше у меня их не было. Я выдрал их из себя на «Гильдеборг» и по дороге из Порт-Элизабета на дар-эс-саламский аэродром. Пепел от них остался в пустой квартире Джосселы на зеркале. Я боюсь, убегаю!

Я же знаю, что побеждает всегда сильнейший, а я не из них. Ничего не изменится ни от какого-либо разоблачения, ни от победы добра над злом. Дело идет о моей жизни, а она у меня — одна. Так что привет, красавица!

Из репродукторов тихо лилась музыка. Девушки в синем разносили сладкое. Постоянно что-то разносят, а внизу под нами люди умирают от голода. Засуха. Эти два противоречия современности не укладывались в голове. Я, видимо, постарел — иначе вообще об этом не раздумывал бы, о многих вещах я не раздумывал раньше. Как чудесна привилегия молодости, право глупости всему верить и быть довольным.

— Большую коньяку, — сказал я американской девушке, когда она снова что-то разносила. Она улыбнулась стеклянной улыбкой, и через мгновение передо мной стояла рюмка.

— Надолго мы задержимся в Каире? — спросил я.

— Два часа, точно по летному расписанию.

— А когда совершим посадку во Франкфурте?

— В двадцать один час, если в Европе не будет затруднений с погодой.

— Спасибо.

Я выпил, у меня возникло желание нализаться. Всюду вокруг нас чудеса, только человека должна крепко прижать жизнь, чтобы он их увидел. Я опустил спинку кресла и удобно вытянулся. Рядом со мною старая дама в очках вязала свитер. Скорее всего, она начала вязать его еще в Австралии. Число рядов на ее спицах прибывало вместе с километрами полета. Я зримо ощутил, насколько человек усовершенствовал свои машины и как мало — себя. Он все тот же. Сегодня или вчера. Самое большее — носит другую одежду, но внутри ничего не изменилось. Он даже не способен понять свои машины.